Я ушел. Почти на ощупь пробрался к двери и выскочил на улицу. Дрозд шумно вспорхнул и с криками улетел в соседний сад. Прокравшись в дом на цыпочках, я с минуту постоял возле девочки ной кроватки. Сунул руку под одеяльце, ощутил хрипло-сиплое дыхание. Такая мягкая и теплая, а косточки хрупкие- хрупкие.
Мама, не просыпаясь, подняла голову.
— Это ты? — прошептала она.
Я тихонько ушел к себе.
И заснул. И мне приснилось, что моя кровать сделана из веточек и устлана листьями и перьями. Как гнездо.
Глава 11
Утром папа едва двигался. Ходил весь скрюченный, деревянный. Жаловался на адскую боль в спине.
— Где этот чертов аспирин? — вопил он на весь дом.
Мама посмеивалась.
— Ничего, физические нагрузки пойдут ему на пользу. Жирок сгонят.
— Где аспирин, черт побери!
Я поцеловал малышку и побежал на автобус.
Первым уроком было естествознание, вел его Распутин. Он вывесил на доску плакат с изображением наших предков, бесконечной череды фигур, заканчивавшейся нами. Разные там обезьяны, приматы, потом всякие промежуточные существа и, наконец, люди. Оказалось, мы постепенно выпрямлялись, теряли шерсть, учились пользоваться инструментами. И голова тоже меняла форму, чтобы уместить наши большие мозги. Кут шепнул мне, что это полная чушь. Его отец говорил ему, что обезьяны никаким чудом не могли превратиться в человека. Достаточно посмотреть на них. Ничего общего!
Я спросил Распутина, будут ли люди и дальше менять форму.
— Кто знает, Майкл… Возможно, эволюция не имеет конца.
— Чушь свинячья, — прошептал Кут.
Мы перерисовали в тетрадь скелет обезьяны-примата и скелет человека. Припомнив, что говорила Мина, я рассматривал плакат очень тщательно. Потом поднял руку.
— Сэр, а для чего на спине нужны лопатки?
— Я помню, как объясняла это моя мама, — улыбнулся он. — А научного объяснения, честно говоря, не знаю.
Тут прозвенел звонок. На перемене Кут вздернул плечи, пригнул голову, вытянул вперед шею и, рыча, хрюкая и распугивая девчонок, понесся по коридору.
Люси Карр истошно заверещала:
— Перестань! Свинья!
Кут только прихрюкнул в ответ.
— Какая же я свинья! Я горилла! — И снова налетел на нее со страшным рыком.
Гоняя мяч на школьном дворе, я вдруг понял, что страшно устал. Шутка ли, я ведь не спал почти полночи. Даже Лики то и депо спрашивал, не заболел ли я часом. Потому что играл я отвратительно. В конце концов, я решил просто постоять у забора. И ко мне тут же подошла миссис Дандо.
— Что-нибудь случилось?
— Нет.
— А как ваша крошка?
— Хорошо. — Я стоял, роя носком землю. — Мне иногда кажется, что она не дышит. А потом смотрю — все нормально.
— Все и будет нормально, — сказала миссис Дандо. — Вот увидишь. Маленькие дети приносят много тревог, но ты и глазом моргнуть не успеешь, как она будет мутузить тебя почем зря.
Она приобняла меня. Всего на секунду. И мне захотелось рассказать ей о человеке в гараже. Но в этот момент я перехватил взгляд Лики. Он та-а-ак на меня посмотрел, что я тут же стряхнул с себя руку миссис Дандо и побежал на поле:
— Навесь мне! Навесь на головку!
На дневных уроках можно было и подремать. Математика — легкотня, потом мисс Кларц читала нам новый рассказ, на этот раз об Одиссее: как он и его товарищи попали в пещеру к одноглазому чудищу Полифему. Когда они, прикинувшись овцами, выбрались на волю, я уже почти спал.
Свой рисунок со скелетами я забрал домой.
В автобусе достал его и стал рассматривать. Рядом сидел старик с терьером на коленях. От него несло мочой и табачным дымом.
Что это у тебя? — спросил он.
— Мы так выглядели много лет назад.
— Что-то не припомню, — сказал он. — А я ведь довольно древний.
И он начал рассказывать, как в юности видел в цирке обезьяну. Ее надрессировали наливать чай, но в остальном она ничуть не походила на человека. Впрочем, может, она со временем изменилась к лучшему?..
В утолке рта у него пузырилась слюна. Он все-таки был не совсем от мира сего.
— У нас в гараже человек, — сказал я, когда он наконец умолк.
— Ась? — откинулся старик.
Терьер тявкнул, и хозяин стиснул ему мордочку рукой. Казалось, он напряженно думает.
— Ась? — очнувшись, повторил он снова. — А на трапеции там качалась одна очаровашка. Ну, ей-богу, почти летала.
Глава 12
Дома я застал доктора Смертью, на кухне с мамой и папой. Он держал на коленях девочку и застегивал ей подгузник. Мне он подмигнул.
Папа ткнул меня в бок. А у мамы было совершенно перевернутое лицо.
— Все этот ужасный дом! — сказала она, когда доктор ушел. — Разве она может нормально развиваться в такой грязи, в таком хаосе?
Она кивнула на заросли за окном.
— Это же ужас! Дурацкий унитаз! Сплошные развалины. И непролазная глушь.
Она заштакала. И сквозь слезы говорила, что нечего было переезжать. Нечего было лезть в эти вонючие руины.
Она металась взад-вперсд по кухне с ребенком на руках.
— Девочка моя, — приговаривала она, — бсдняжсчка моя.
— Девочку снова кладут в больницу, — шепнул мне папа. — Ненадолго. Врачи хотят за ней понаблюдать. Просто понаблюдать. Все будет в порядке.
Он тоже посмотрел за окно.
— Я стану работать не покладая рук. К ее возвращению здесь будет чистота и порядок.
— Я тебе помогу, — произнес я, но он, похоже, меня не услышал.
Мы съели по бутерброду с сыром, выпили чаю.
Малышка лежала рядом, в маленькой переносной корзинке. Мама ушла наверх, собирать вещи в больницу.
Я выложил на стол картинку со скелетами и тупо на нее уставился. Никак не мог сосредоточиться.
— Хорошая работа, — мимоходом, не всматриваясь, заметил папа.
Я поднялся по лестнице и сел на ступеньку между этажами.
Мама пихала в сумку все подряд: ползунки, подгузники, распашонки. Она скрежетала зубами, словно злилась на весь мир. Заметив меня, она попыталась улыбнуться, но тут же отвернулась.
Закончив, она сказала:
— Не волнуйся, мы ненадолго.
Перегнувшись через перила, она потрепала меня по голове.
— Зачем человеку лопатки? — спросил я.
— Ох, Майкл!
Она сердито простучала каблуками мимо меня.
Потом все-таки остановилась, вернулась и сунула пальцы мне под лопатки.
— Говорят, на этом месте были крылья — когда человек был ангелом на небе. Отсюда они когда-нибудь вырастут снова.
— Ну, это легенда, — сказал я. — Сказка для малышей, верно?
— Кто знает? Но то, что у людей были когда-то крылья и снова будут, это ведь возможно.
— И у нашей девочки тоже?
— Конечно. Ты только посмотри на нее! Иногда мне кажется, что она не до конца покинула рай, потому-то и не может прижиться здесь, на земле.
Мама улыбнулась, но в глазах у нее стояли слезы.
— Потому ей и выпало столько бед, — добавила она.
Может, сказать ей про человека в гараже? Но я посмотрел на нее и — смолчал.
Прежде чем ехать, я подержал девочку- на руках. Потрогал ее кожу, крошечные, хрупкие косточки. Потрогал лопатки — там, где когда-то были крылья. Потом мы все поехали на машине в больницу. Устроили маму с девочкой в палате. И мы с папой вернулись на Соколиную улицу. Сели друг против друга в огромном пустом доме. Посмотрели друт другу в глаза. И папа пошел красить стены в столовой.
Я же нарисовал скелет с крыльями, которые росли сзади, из лопаток.
А потом я выглянул в окно. На заднем заборе сидела Мина.
Глава 13
— Ты грустный.
Я поднял глаза.
— Наша девочка снова в больнице.
Мина вздохнула. И стала следить взглядом за птицей, которая чертила высоко-высоко в небе.
— Может, даже умрет.
Она снова вздохнула.
— Хочешь, я тебя куда-то о тведу? — спросила она.
— Куда куда-то?
— В тайник, о котором никто не знает.
Я оглянулся на дом: папа маячил в окне столовой. Посмотрел на Мину, и ее взгляд пронзил меня насквозь.
— Всего пять минут. Он и не заметит.
Я внутренне сжался и кивнул.
— Пойдем, — прошептала она. Я выскользнул за калитку.
— Быстрее. — Она пригнулась и припустила бегом.
В конце нашей улицы она свернула. Мы теперь бежали вдоль заборов более высоких, солидных и, видимо, старых домов. Участки здесь были шире, деревья в садах мощнее и раскидистее. Воронья улица.
Мина остановилась у темно-зеленых ворот. Достала откуда-то ключ, отперла замок и вмиг оказалась внутри. Я шагнул следом. Что-то потерлось о мою ноту. Кошка. Проникла с улицы вместе с нами.
— Шепоток. — Мина улыбнулась.
— Что?
— Кота зовут Шепот. Он тут повсюду гуляет.
Дом был каменный, почерневший от времени. Окна заколочены. Мина распахнула дверь, на которой крупными красными буквами было написано: «Опасно для жизни».
— Не обращай внимания, — сказала Мина. — Это чтоб хулиганы не лезли.
Она вошла в дом.
— Давай же, — шепнула она. — Быстрее.
Мы с Шепотом двинулись за ней.
Тьма стояла кромешная. Хоть глаз выколи. Мина нащупала мою руку.
— Не останавливайся, — сказала она и потащила меня вперед, по каким-то широким ступеням.
Глаза потихоньку привыкли к темноте, и я уже различал контуры лестничных пролетов. Мы поднялись на три. После третьей площадки лестница сузилась, и мы оказались перед узкой дверью.
— Чердак, — прошептала Мина. — Здесь надо тихо-тихо. А то еще не понравишься им. Могут и наброситься!
— Что? Кто?
— Ты вообще смелый? Меня они знают, с Шепотом тоже знакомы, а вот с тобой… Так ты смелый? Такой, как я?
Я молчал. Откуда мне знать?
— Смелый, — твердо сказала она. — Наверняка.
Мина нажала дверную ручку. Затаив дыхание, она снова взяла меня за руку, втащила за собой внутрь и прикрыла дверь. Потом присела на корточки, съежилась и подергала меня, чтоб сделал то же самое. Кот покорно улегся рядом.
— Не шевелись, — приказала она. — Ни звука. Только смотри.
Мы были прямо под крышей, в просторном помещении со скошенными стенами. Неровный дощатый пол весь потрескался и был усеян отвалившейся штукатуркой. Сквозь полу- круглое окошко в скате крыши проникал свет. Стекла в окошке не было, осколки валялись внизу. Сквозь оконный проем виднелись городские крыши, шпили и облака, розовеющие на закатном солнце.
Я почти не дышал.
Солнце потихоньку садилось, и под крышей сгущался красноватый сумрак.
— Что будет? — прошептал я.
— Ш-ш-ш. Смотри в оба. Сиди и смотри.
Вдруг она вздрогнула.
— Вот! Смотри!
Светлая птица почти бесшумно вылетела из гнезда на окно, выглянула наружу. Следом вылетела другая, покружила по комнате, хлопая крыльями почти у нас перед носом, и тоже приземлилась на окно.
Я не дышал вовсе. Мина крепко держала меня за руку. Мы не сводили глаз с птиц, с их круглых, повернутых друг к другу клювами головок, с их лап, вцепившихся в оконную раму. Но гут они разом сорвались и исчезли в красноватых сумерках.
— Совы, — прошептала Мина. — Бурые совы.
И снова насквозь пронзила меня взглядом.
И засмеялась.
— Иногда они нападают на непрошеных гостей. Но сейчас ты со мной. Они поняли, что ты свой.
Она показала на дальнюю стену, где вывалилось несколько кирпичей и зияла дыра.
— Там у них гнездо. И сейчас там птенцы. Не вздумай подходить ближе. За птенцов они тебя до смерти заклюют.
Я ошеломленно молчал. Она засмеялась.
— Пошли, — шепнула она. — Быстрее.
Мы выбрались с чердака и побежали вниз, по широким ступеням — в сад. Мина заперла дверь и калитку; и мы бросились домой.
— Никому не говори.
— Ни за что.
— Поклянись.
— Как?
— Чтоб мне сдохнуть.
— Чтоб мне сдохнуть.
— Молодец, — сказала она и убежала. Шепот припустил следом.
Я же открыл свою калитку и тут же увидел папу. Он по-прежнему маячил в окне столовой — тянулся малярной кистью куда-то к потолку.
Глава 14
В школу я на следующий день не пошел. Мы с папой сидели, завтракали, как вдруг меня заколотил озноб.
— Может, останешься дома? — папа обнял меня за плечи. — Мне как раз нужна помощь.
Я кивнул.
— Подготовимся к их возвращению, — добавил он. — На пару быстрее получится.
Потом я краем уха услышал, как он звонит в школу.
— Сестренка… Да, так много сразу навалилось… Расстроен… Да-да…
Я переоделся в старые джинсы. Размешал зеленую краску, которую папа приготовил для столовой. Выстелил пол старыми газетами.
Папа полез на стремянку.
— А мне что делать? — спросил я.
Он пожал плечами. Выглянул в окно.
— Может, попробуешь расчистить джунгли? Только надень брезентовую куртку и москитную сетку. И берегись тигров.
Я надел старые перчатки. Если стебли не ломались, я срезал их старыми ножницами. Подкапывал мотыгой, чтоб не оставалось корней. В кожу то и дело впивались шипы. По рукам тек зеленый сок У стены дома потихоньку росли две кучи: сорняков и камней. Приходилось все время стряхивать с себя пауков: они свисали на своих нитях прямо со лба. Черные блестящие жуки разбегались из-под ног.
Взрыхленная почва так и кишела червяками и сороконожками. За утро я расчистил изрядный кусок сада. Потом ко мне вышел папа. Мы вместе попили соку. Сидели, прислонившись к стене дома, и глядели, как на взрыхленную землю слетаются дрозды. Они склевывали всю живность, какая попадалась под клюв, и несли в гнездо, своим малышам — в соседние сады, за соседние заборы.
Мы обсудили, что бы нам хотелось устроить в саду: прудик, фонтан, песочницу для малышки и место, где мама могла бы загорать.
— Когда она начнет ползать, пруд придется огородить, — сказал папа. — Не дай бог…
И мы снова принялись за работу.
Руки у меня уже ломило, кожа горела от царапин и укусов крапивы. В нос набилась пыль и пыльца, в горле першило. Я отчаянно рвал сорняки, вгрызался в землю, резал, рубил, крошил. И представлял, как наша девочка будет здесь гулять, ползать… Она представлялась мне крепенькой, поздоровевшей. Она смеялась в полный голос и тыкала пальчиком в птиц. И вдруг я заметил, что подобрался уже совсем близко к гаражу. Интересно, как он там? Так и сидит целый день? Сидит и ждет смерти…
Я подошел к двери, прислушался.
Никаких звуков, кроме обычного шуршания и шорохов.
— Нельзя так просто сидеть! — окликнул я его. — Нельзя сидеть и ждать, когда умрешь.
Тишина. Я подождал.
— Нельзя! Слышите?
Нет ответа.
После обеда мы с папой поехали в больницу. Проезжая по нашей улице, я заметил Мину — она сидела на дереве у себя в саду и то ли писала, то ли рисовала в альбоме. Она помахала нам, но не улыбнулась.
— Странное создание, — заметил папа.
— Ууу, — пробормотал я.
Малышка снова лежала в стеклянном ящике с трубочками и проводочками во рту и в носу. Она крепко спала. Мама сказала, что все замечательно и врачи обещают через пару дней отпустить их домой. Мы все стояли около девочки, мама обняла меня за плечи и тут заметила, что я весь исцарапан. Она тут же взяла у медсестер какую-то мазь и стала втирать мне в кожу, нежно-нежно.
Тут проснулась девочка, посмотрела прямо мне в глаза и сморщила личико, словно улыбнулась.
— Вот видишь, — сказала мама. — Она хочет нас порадовать, поэтому скоро, очень скоро выздоровеет. Правда, цыпленок?