— Это точно. Каждый вечер смотрим видео и поглощаем китайскую пищу. Верно, сынок?
Я кивнул.
— Ага. Так и живем.
Я вышел в коридор.
Навстречу мне попалась медсестра, и я спросил ее, где тут лечатся от артрита. Она припомнила, что таких пациентов обычно кладут в палату 34, на самый верхний этаж. И добавила, что это просто нелепо, потому что людям с больными костями ужасно трудно ходить по лестнице. Я нашел лифт и поехал наверх.
Первой, кого я увидел, выйдя из лифта, была женщина в специальной «ходильной» раме- каталке. Она стояла, тяжело отдуваясь, но улыбалась.
— Сдохла. Взад-вперед по палате и три круга по этажу. Сдохла. — Она оперлась на раму и заглянула мне в глаза. — Ничего, скоро буду танцевать.
Руки у иес были какие-то бесформенные, искореженные, с распухшими суставами.
— Артрит, — сказал я.
— Он, родимый. Артр Ит. Но мне вставили новые бедренные кости, и я скоро буду танцевать. Этот Артр еще узнает, кто в доме хозяин! Хоть на время, да будет лучше!
— У меня друг болен артритом.
— Бедняга.
— Чем его лечить?
— Вообще-то Артр чаще всего выходит победителем. Некоторым помогает рыбий жир и природный оптимизм. Я молюсь Пресвятой Деве Марии и доктору МакНаболе, его ножницам, пиле, пластиковым косточкам и клею.
Она подмигнула.
— Главное — двигаться. В этом вся хитрость. С тарые кости до; тжны работать. А то все в тебе захрястнет и уядренится.
И она пошаркала дальше, напевая «Бог танца-».
Стрелки-указатели привели меня в палату 34.
Я заглянул внутрь. Огромная. Несколько десятков кроватей в два ряда, друт против друта. Между ними двигались люди в рамах-ходил- ках разных конструкций. Некоторые лежали в постели, улыбались, вязали, морщились при любо. м движении, даже окликая друг друга с другого конца палаты. Некоторые лежали молча, наедине со своей болью. Кучка врачей и студентов в белых халатах обступила какого-то человека в черном костюме. Он говорил, а они прилежно записывали в тетради. Эта толпа постепенно двигалась от кровати к кровати. Пациенты приветственно кивали. У некоторых кроватей он останавливался и с улыбкой выслушивал жалобы больных.
Пожав напоследок руку сестре, он устремился к двери.
Там-то я и стоял прямо на пути этой процессии.
— Простите, — тихонько произнес я.
Человек в черном даже не взглянул в мою сторону.
— Доктор МакНабола, — окликнул я погромче.
Он остановился. Остановились все врачи и студенты.
— Что помогает от артрита? — спросил я.
Он лукаво улыбнулся.
— Иголка.
И он изобразил, будто делает укол из огромного шприца.
— Глубокие инъекции прямо в сустав.
Он поморщился, словно от болезненного укола. Врачи и студенты захихикали.
— Еще помогает пила, — сказал он.
Он изобразил, будто пилит, и при этом стал охать и корчиться от якобы адской боли.
— Выпиливаем куски и вставляем новые, — пояснил он.
Он вдел невидимую нитку в невидимую иголку и принялся шить воздух.
— Получите! Как новенький! — сказал он.
И он с облегчением вздохнул, словно боль наконец отпустила.
Он склонился ко мне.
— Сами страдаете, молодой человек?
Я покачал головой.
— Мой друг.
Доктор выпрямился.
— Передайте своему другу: пусть приходит. Я пропишу инъекции, распилю, зашью и отправлю домой, как новенького.
Врачи опять захихикали.
В остальном же совет простой. Не терять жизнерадостности. Не сдаваться. А главное, оставаться активным. Можно принимать рыбий жир. И не позволять себе окончательно окостенеть.
Он сцепил руки за спиной.
Еще есть вопросы?
Я покачал головой.
Он оглядел толпу врачей.
— У вас есть советы нашему юному другу? Нет? Тогда пойдемте дальше. — И он размашистыми шагами направился в коридор.
Я так и остался стоять. Было о чем подумать.
— Ты кого-нибудь ищешь? — спросила медсестра.
— Нет.
Она улыбнулась.
— Он очень хороший врач, замечательный, — сказала она. — Но иногда не прочь устроить представление. А другу так и передай: главное — двигаться. И побольше улыбаться. Нельзя сдаваться Артру без боя.
Я побежал к лифту — скорей к малышке в гталат>г.
Мама с папой сидели возле нес, взявшись за руки.
— Привет, заяц, — сказала мама.
Она попыталась улыбнуться, но вышло кривовато. Похоже, она только что плакала.
— Привет, — отозвался я.
— Куда это ты запропастился?
— Китайская кухня до добра не доводит. — Гтапа отчаянно пытался нас рассмешить.
— Дай ему дома рыбий жир.
Она обняла меня крепко-крепко.
— Ты мой самый лучший мальчик на свете, — прошептала она. — Что бы ни случилось, ты всегда будешь моим. И самым лучшим.
Дома папа опять взялся за отделку гости» юй, а я стянул из холодильника бутылку темного пива и припрятал се вместе с фонариком в гараже, у входа. Затем нашел в коридоре свой швейцарский армейский нож, а в шкафчике в ванной — банку с рыбьим жиром. Вытряхнул на ладонь несколько капсул и сунул в карман.
Потом я отпросился у папы в гости к Мине.
— Беги, сынок Обо мне не волнуйся. Я сам справлюсь с грязной работой. А ты беги, наслаждайся жизнью.
Глава 19
Одеяло и книжки по-прежнему валялись под деревом, но самой Мины в саду не было. На дереве тоже. Я пролез через оградку и позвонил в дверь. Вышла Минина мама.
— Простите, а Мина дома?
Волосы у нее были точь-в-точь как у Мины — цвета воронова крыла. Весь передник заляпан глиной и красками.
— Дома. — Она протянула мне руку. — Ты, наверное, Майкл. А я миссис МакКи.
Я пожал ей руку.
— Мина! — позвала она громко. — Как ваша девочка? — спросила она.
— Хорошо. То есть мы уверены, что она поправится.
— Младенцы — создания упрямые. Настоящие борцы. Передай, пожалуйста, родителям, что я все время о них думаю.
— Спасибо, передам.
Откуда-то появилась Мина. На ней тоже был забрызганный красками передник.
— Мы лепим, — сказала она. — Хочешь посмотреть?
Она провела меня на кухню. На столе, в целлофановых пакетиках, лежали большие комки глины. Сам стол был застелен клеенкой, а на ней разбросаны ножи и разные деревянные инструменты. Минина книжка с изображениями птиц была открыта на дрозде. Она показала мне кусок глины, с которым начала работать. И хотя ком еще оставался бесформенным, в нем уже проступали очертания птицы: намек на широкое тело, заостренный клюв, плоский хвост. Она добавила еще глины и мелкими щипками стала придавать форму крыльям.
— Сейчас Мина увлечена птицами, — пояснила миссис МакКи. — Го были всякие плавучие твари, то ползучие, то исключительно ночные. А теперь все, что летает.
Я огляделся. Целая полка была заставлена глиняными игрушками: лисы, рыбы, ящерицы, ежи, мышки. Стояла здесь и сова — с круглой головищей, острым загнутым клювом и огромными звериными когтями.
— Это все ты сделала?
Мина засмеялась.
— Слушай, потрясно! — сказал я.
Она показала мне, как распределять глину, если лепишь птицу в полете, как прописывать перышки острием ножа.
— Потом обожгу, покрою глазурью и подвешу к потолку.
Я тоже взял глину, размял, раскатал ладонями в сосиску. Она холодила руки, и в ней ощущались маленькие твердые камешки. Мина лизнула свой палец, потерла глину и показала мне, как сделать поверхность зеркально гладкой. Я прилежно следовал всем советам. Снова размял свой ком, раскатал, а потом свернул змею обратно, и получилась человеческая голова.
И тут я подумал о малышке. И стал ее лепить: хрупкое тельце, ручки-ножки, головку.
— Правда, чудо? — спросила Мина.
— Чудо, — согласился я.
— Иногда я мечтаю сделать их совсем настоящими, чтобы они прямо выбежали или вылетели из рук А в школе вы лепите?
— Иногда. На моей памяти один раз.
— Мама, ведь Майют может приходить и работать вместе с нами, правда? — сказала Мина.
Миссис МакКи посмотрела на меня очень внимательно. Взгляд у нее был такой же пронзительный, как у Мины, только мягче.
— Конечно, пусть приходит.
— Я ему рассказала, как мы относимся к школам, — заявила Мина.
Миссис МакКи рассмеялась.
— А еще я читала ему Уильяма Блейка.
Я продолжал лепить девочку. Попытался придать чертам лица хоть какое-то сходство. От тепла моих пальцев глина начала подсыхать. И крошиться. Я перехватил искоса брошенный Миной взгляд И попытался подать ей сигнал: пора идти.
— Можно, мы с Майклом немного погуляем? — немедленно спросила Мина.
— Иди. Только глину заверни. Доделаешь, когда вернешься.
Глава 20
Я быстро провел ее по улице, а потом по тропинке вдоль высоких заросших заборок.
— Куда мы идем? — спросила она.
— Недалеко.
Я оглядел ее с ног до головы. Так, желтая блузка и голубые джинсы.
— Место грязное. И опасное.
Она тут же застегнула блузку доверху. И сжала кулаки.
— Отлично! Вперед. Майкл!
Я открыл заднюю калитку- нашего участка.
— Сюда? — недоверчиво спросила она.
— Да. Да!
Мы распахнули дверь в гараж и остановились. Мина всматривалась во тьму. Я нашарил пиво и фонарик.
— Это нам пригодится, — пояснил я. — И это гоже. — Я достал из кармана капсулы с рыбьим жиром.
Глаза ее сузились, и пристальный взгляд опять пронзил меня насквозь.
— Верь мне, — сказал я.
Но сам все стоял на пороге.
— Дело не только в опасности. Понимаешь, я боюсь, что ты можешь 1 тс увидеть то. что вижу я. Вдруг мне кажется?
Она сжала мою руку.
— Я увижу все, что там есть, — шепнула она. — Веди.
Я включил фонарик, и мы ступили внутрь. По полу зашуршали-затопали чьи-то лапки. Я почувствовал, что Мина дрожит. Ладонь у нее вспотела.
Я покрепче взял ее за руку.
— Не бойся. Только держись поближе ко мне.
Мы пробирались среди мусора и ломаной мебели. На одежду и кожу тут же налипла паутина, нас облепили дохлые мухи. На потолке что-то скрипело, из прогнивших досок падали пыль и труха. Буфет уже виден. Он все ближе, ближе. Я тоже начал дрожать. Вдруг Мина никого не увидит? Может, он мне все-таки привиделся? Просто сны и явь бессмысленно перемешались в голове.
Я посветил в щель между стеной и буфетом.
— Опять ты? — отозвался скрипучий голос.
Мина чуть не вскрикнула. Рука ее стала холодной и деревянной. Я потянул ее за собой.
Все нормально, — шепнул я ей на ухо. И уже громко продолжил: — Я привел мою подругу, как обещал. Ее зовут Мина.
Он взглянул на нее мельком и снова прикрыл глаза.
Я протянул ему бутылку пива.
И это я тоже принес.
Он глянул и засмеялся, как всегда без тени улыбки.
Я протиснулся к нему. Открыл бутылку специальным лезвием швейцарского ножа и присел на корточки. Он откинул голову, позволив влить пиво прямо ему в рот. Сглотнул. Немного пива вытекло из уголков рта, по подбородку, на лацканы черного пиджака.
— Нектар, — произнес он. — Пища богов.
Он снова откинул голову, приглашая влить ему в рот еще пива.
Я оглянулся на Мину, маячившую в темноте, на ее бледное лицо, круглые глаза, изумленно приоткрытый рот.
— Кто вы? — прошептала она.
— Мистер Вы-меня-достали, — проскрипел он.
— Я говорил с врачом, — сказал я. — Не с доктором Смертью. А с таким, который может вам помочь.
— Никаких врачей. Никого. Ничего. Оставьте меня в покое.
— Но вы умрете. Рассыплетесь в прах.
— Рассыплюсь. Непременно. — Он снова откинул голову. — Еще пива.
Я влил ему в рот несколько глотков.
— Я еще кое-что принес, — сказал я и протянул ему капсулу с рыбьим жиром. — Некоторые люди говорят, что для них это единственное спасение.
Он принюхался.
— Рыбой воняет, — проскрипел он. — Юркис, скользкие, чешуйчатые, склизкие.
Мои глаза наполнились слезами.
— Он так и сидит здесь, — сказал я в отчаянии. — И ни о чем не думает. Словно ждет смерти. А я не знаю, что делать.
— Ничего, — проскрипел он и закрыл глаза. Опустил голову.
Мина тоже пробралась к нам поближе. Она присела на корточки и всмотрелась в его лицо, сухое и белое, как штукатурка, глядела на мух, пауков и жуков, на слой опутавшей его паутины. Она забрала у меня фонарик. Посветила на высохшее тело, едва проступавшее под черным костюмом, на длинные, безвольно вытянутые ноги, на распухшие узловатые ладони. Потом она подобрала один из валявшихся подле него пушистых комочков.
— Кто же вы? — прошептала она.
— Никто.
Она потянулась и дотронулась рукой до его щеки.
— Сухой и холодный… Сколько времени вы здесь пробыли?
— Довольно долго.
— Вы мертвый?
Он застонал:
— Детские вопросы. Вечно одно и то же.
— Расскажите ей все, — сказал я. — Она умная. Она придумает, что делать.
И опять в ответ — смех без улыбки.
— Дай-ка я на нее посмотрю, — сказал он вдруг.
Мина направила на себя луч фонарика чуть снизу и высветила сияющее белое лицо и черные крути на месте глаз.
— Меня зовут Мина.
Она вздохнула.
— Я — Мина, а вы?..
— Ты Мина. Л я до смерти устал.
Она потрогала его руки. Приподняла засаленный рукав и осмотрела распухшие, бугристые суставы на запястье.
— Кальцинация, — сказала она. — Процесс постепенного затвердевания, окостенения суставов. Тело превращается в камень.
— Не так уж тупа, — проскрипел он.
— Этот процесс связан с другим. Сознание тоже костенеет, теряет гибкость. Отказывает ум, не работает воображение. Это уже не разум, это кость. Человек превращается в кусок кости за стеной камня. Процесс называется окостенение.
Он вздохнул.
— Еще пива.
Я влил ему в рот еще немного.
— Уведи ее, — прошептал он.
От порыва ветра загрохотала крыша. С балок на нас посыпалась труха.
Мы с Миной сидели рядышком, на корточках, почти упираясь в него коленками. Мина непроизвольно морщила нос — уж слишком от него воняло. Я взял се руку и провел ею по его плечу и назад, вниз — к лопатке, к бугру под пиджаком. Она привстала, ощупала другую лопатку. И посмотрела на меня в упор. Смеющимися глазами.
Она склонилась к нему совсем-совсем близко. Белизна их лиц слилась в одно пятно в луче фонарика.
— Кто вы? — спросила она шепотом.
Молчание.
Он сидел, опустив голову; закрыв глаза.
— Мы можем вам помочь.
Молчание.
Я вдруг почувствовал, что плачу.
— Есть другое место. Мы можем забрать вас туда, — продолжала Мина. — Там безопаснее. Никто ничего не узнает. Там тоже можно сидеть и ждать смерти, если вы так уж на это настроены.
Мимо метнулось что-то мягкое, пушистое. Я посветил. Возле буфета сидел Шепоток.
— Шепот! Шепотт — позвала Мина.
Кот подошел поближе, потерся об его скрюченные руки. Вздох.
— Гладкий. Мягкий, — прошептал он. И провел искореженными пальцами по пушистой шерстке. — Милый.
Шепоток довольно мурлыкнул.
Снова крякнули стропила. Сверху полетела труха.
— Пожалуйста, позвольте забрать вас в другое место, — заговорил я.
— Еще пива.
Я протянул ему капсулу с рыбьим жиром.
— Это тоже съешьте.
Он откинул голову, открыл рот. Я положил капсулу на бледный язык и влил туда пива.
Он открыл глаза. И внимательно посмотрел на Мину. Она — на него.
— Позвольте нам вам помочь.
Он долго молчал. А потом выдохнул:
— Делайте что хотите.