Отец говорит:
— Совсем большой сын стал. Может, ты сильней меня.
Тут взял Колькет отцовский лук, стрелу с железным наконечником, натянул тетиву до плеча, пустил стрелу. Полетела она к дальней сосне, поломанной бурей, ударила в ствол — насквозь прошла.
— Хорошо, сынок, — сказали отец с матерью.
Угощать они сына стали.
На праздник пришли к ним медведица с медвежонком, прибежал круторогий олень, прилетели друзья-журавли, примчались шустрые белки. Старик пожаловал. Его на самое почётное место усадили. Он что-то по пути черёмухе сказал. И вдруг та девушкой обернулась, и ее к столу позвали.
Всем угощенья хватило, много разной еды было.
А медвежонок сел к туеску с мёдом, обнял его, начал лапами мёд черпать, причмокивал, живот поглаживал. Объелся, лёг на спину, лапы раскинул. Тут медведица спохватилась, за шиворот медвежонка взяла, к речке повела.
А медвежонок идти не может, падает.
Медведица за загривок подняла его, в реку окунула, заставила воду пить, купаться.
Смеялись все в тайге, на медвежонка глядя.
А потом долго еще праздник шёл.
Журавли свои танцы показывали. Медведица со стариком в пляс пошли. Затанцевали таёжные цветы сараны, хоровод девичий закружили. Девушка Черёмушка с Колькетом с ними вместе плясали. А белки в больших колёсах кружились.
Долго в тайге все помнили, как пир шел. И нам о том рассказали.
Запись и литературная обработка В. Пухначева.
Маченкат
Давно это было. Жили брат с сестрой. Отца, матери не помнили, одни в тайге выросли.
Сестра дома пищу готовила, а брат зверя промышлял. Подошла охотничья пора — брат в тайгу собрался.
Брат сестре наказывал:
— Маченкат, если гости будут, ты хорошо встречай. Бурундучок придёт — накорми, сорока прилетит — тоже накорми.
Брат ушёл. Сестра из меха шубу шить начала. Работала, работала — ни сорока не прилетела, ни бурундучок не пришёл — медведица пожаловала! В дом вошла — поклонилась.
Маченкат испугалась, к печке подскочила, золы схватила — зверю в глаза бросила.
Медведица лапой прикрылась, заревела, по дорожке, по какой брат ушёл, побежала.
Время пришло — снег таять начал. Сестра брата ждёт. Сегодня ждёт и завтра ждёт. На край высохшего болота вышла. Видит: вихорь-снег вдали поднимается, будто брат идёт навстречу. Думает: «Сердится, видно, на меня брат!» Смотрит, а вихорь пропал, брата не видно. Пождала, пождала, повернула лыжи назад, пришла домой. Вечер прошёл, ночь прошла, а брата и утром нет.
Живёт Маченкат дальше. Снег совсем сходить начал. Снова она лыжи надевает, отправляется брата встречать. На болото вышла, опять то же видит: брат навстречу идёт, снег-вихорь вверх поднимается. Маченкат подумала: «Пусть сердится брат — пойду встречать!» Доходит до того места, где вихорь поднимался, а брата здесь нет, как не бывало. Лыжня, где он шёл, заровнялась, а по ней медведь прошёл. Сестра по медвежьему следу пошла. Дошла до края тайги — стоит нарта брата, а его нет нигде. Брат, видно, домой шёл, медведь его встретил. Сестра подумала: где искать брата?
…Вечером себе котомку сделала. Всю ночь не спала. Утром, только светло стало, на улицу вышла. Лыжу взяла, бросила к верховью реки. Лыжа катиться не стала, перевернулась.
«Туда дороги мне нет», — подумала сестра. Лыжу на низ бросила к устью. Туда лыжа покатилась. Вот куда идти надо.
Маченкат на лыжи, выдренным мехом подбитые, встала, по тому пути, куда лыжа покатилась, пошла.
Долго ли, коротко ли шла — вечерняя пора подходит, дрова заготовлять время настало. Переночевать надо. Маченкат пней гнилых натаскала. Для растопки пень берёзовый сломить надо. Сломила пень — из-под него лягушка выскочила.
— Какая беда! — лягушка закричала. — Ты мою избу сломала. Хочешь меня заморозить?
Девушка ей говорит:
— Сломала — поправлю, я ведь не знала, что тут твой дом…
— Давай вместе ночевать, — говорит лягушка, — сестрами будем. Я сейчас костер разведу, котелок вскипячу, ужин сделаю.
Занялась лягушка делом: гнилушки сыплет в котел. Девушка говорит ей:
— Не будем гнилушки есть. Мясо сварим. У меня запас есть.
Согласилась лягушка:
— Давай мясо есть.
Сварили ужин, поели. Легли спать. Утром лягушка говорит:
— Давай поменяемся на время одеждой и лыжами.
Девушка лягушкины лыжи-голицы надела, шубу дырявую надела, а лягушка её лыжи, мехом подбитые, и шубу взяла.
Пошла девушка в гору, а лыжи назад катятся. Никогда она не ходила на лыжах-голицах — падает. Насилу догнала лягушку.
Лягушка радуется:
— Ой-ёй-ёй! Какие лыжи у тебя! Под гору сами катятся, в гору сами идут!
Маченкат говорит:
— Ох, какие худые у тебя лыжи! На гору не могла вылезти на них. За снег хваталась — все руки поцарапала.
Тут они снова поменялись всем. Лягушка свою дырявую шубу надела, а девушка — соболиную шубку.
Лягушка говорит:
— Ты, девушка, для подружки ничего не жалеешь. За это я, срок придёт, отплачу тебе.
Сварили они обед. Поели. Пошли в свой путь.
Долго ли, коротко ли шли, слышат, где-то лес рубят. Они ближе подходят. Видят, люди город большой строят. Лягушка сказала девушке:
— Сейчас нас женихи встретят. С золотыми подвязками мой жених будет, с ременными подвязками — твой жених.
Девушка лягушке отвечает:
— Что ты, сестричка, говоришь? В незнакомый город пришли, какие здесь женихи нам с тобой?
К берегу подходят, а два парня — навстречу к ним: одного звать Кана, другого — Колькет.
Кана — человек умелый был, знает всё и всё может сделать. Девушка смотрит на Кана. На нём золотые подвязки. Кана к лягушке подошёл, поклонился ей, на плечо руку положил, и тут она в девицу-красавицу превратилась.
Колькет подошёл к Маченкат, поклонился ей. Глаза голубые улыбаются, кудри вьются кольцами.
Колькет девушку Маченкат за руки стал брать:
— Я давно тебя ждал.
Она руку отдернула:
— Что ты! Никто меня сроду за руки не водил. Сама я сюда пришла, и на гору сама тоже пойду.
Колькет всё-таки помог на гору взойти. Им люди навстречу вышли, много народу. Утром стали свадьбу готовить, столы поставили. Весь народ на праздник собрали. Пир был большой.
Долго ли, коротко ли жили — снег растаял. С реки лёд унесло.
Маченкат говорит Колькету:
— Надо съездить на родную сторону, брата родного поискать.
Собрались Колькет с женой и Кана со своей женой. Сделали лодку крытую. На родину Маченкат поехали по реке. Кана говорит:
— Всё равно найдём его. Пока своего не добьёмся — искать будем.
Много ли, мало ли ехали, вдруг увидели они — несёт по реке щепки свежие. Подумали: «Кто щепки нарубил?». Еще немного проехали, увидали — на вершине кедра сидят маленькие медвежата, делят кедровые шишки.
Слышат — спорят медвежата. Большой говорит: «Я свои шишки тёте отдам», а маленький говорит: «А я дяде отдам». Потом с кедра скатились на землю, к берегу подбежали, об землю ударились — ребятишками стали. Закричали:
— Дядя! Тетя! Нас в лодку посадите!
Кана говорит:
— Однако, нашли мы твоего брата, Маченкат.
Посадили ребят в лодку, поехали дальше. Вот старший говорит:
— Тётя, мама сильно рассердилась, когда услыхала, что ты едешь. Отец не сердится. Он дома вас будет встречать, а мама медведицей обернулась. Ты только не бойся, подходи. Что у тебя есть, с тем и кланяйся ей.
Увидели они дом на берегу — брат Маченкат у входа их встретил. Обрадовался, всех в гости позвал. Вскоре в избу вошла медведица.
Маченкат вынула шёлку большой кусок, медведице поклонилась: «Прости меня», — сказала и шёлком накрыла её. Медведица на улицу вышла. Стряхнула с себя шкуру — женщиной стала. В избу вошла, словами не рассказать — какая красавица. От волос и бровей будто серебро сыплется. Тут они помирились, поцеловались. Смотрит Маченкат: у жены брата одна щека обожжена. Догадалась Маченкат, говорит ей:
— Разве я бросила бы золу в тебя, если бы знала? Брат наказывал: бурундучок придёт — накорми, сорока прилетит — накорми. А ты не бурундучком, не сорокой — медведицей пришла.
Брат сказал ей тут:
— Есть в тайге закон: кто другом в гости придёт, всегда хорошо встречай! На дружбе — мир держится.
Тут начался у них пир. Сухари из мяса были, оленина была, сало лосиное было.
Долго пировали.
Запись и литературная обработка В. Пухначева.
Шорские сказки
Догадливая выдра
Поглядишь, так зверям и птицам вроде совсем вольно и беззаботно живётся: нет среди них ни родовитых князьков, владеющих самыми обильными и добычливыми угодьями, ни богачей, жадных и хитрых, закабаляющих вечно своих бедных родичей долгами и обманом. А всё-таки и им приходится ежегодно и выкуп за себя выплачивать, и дань в срок приносить: птицам — своими перьями, а зверям — шерстью. Ведь каждую весну все звери-птицы линяют — скидывают с себя тёплые пушистые шубы и своё зимнее оперение. Вот этой одёжкой или украшениями своими они платят албан-дань и повинность духам — хозяевам земли и воды. Живущие на суше звери и птицы хозяевам гор и тайги албан выплачивают, обитающие в воде — хозяевам рек и озёр дань несут…
Из зверей только одна выдра ни горному, ни водяному хозяину албан платить не желает, хитро от него увёртывается. Она ведь попеременно то на берегу, то в воде живет. И когда хозяин горы её спросит:
— Где ты, зверюга, проживаешь? — выдра лукаво отвечает: — В воде живу!
А когда хозяин реки допрашивает:
— Где ты, красавица, обитаешь? — она в ответ:
— В тайге, на горе жилище моё!..Когда хозяин горы сердито её к ответу требует:
— Кому ты, непокорная, албан платишь?
Выдра, посмеиваясь в усы, говорит:
— Хозяину реки должна платить! — А спрашивающему о том же хозяину воды дерзко отвечает: — Хозяину горы я должна дань приносить!..
Так ни тому, ни другому албана и не платит. Поэтому выдра весной и не линяет — красивой и пышной своей шёрстки не меняет…
Запись Н. Дыренковой, литературная обработка А. Смердова.
Как птицы огонь добывали
Было это, когда добрый Ульгень горы и реки, деревья и травы сотворил, людьми, зверями, птицами, рыбами землю и воду населил. Птицам в их гнёздах тепло и уютно жилось, перьями и пухом они были одеты. Зверям в берлогах и норах тоже вольготно было, их шерсть густая от холода укрывала. О рыбах и говорить нечего. У всех еды было вдоволь, добывать её было легко, словом, всем хорошо жилось.
Одному человеку было плохо: он голым был, в жилище его огня не было, чтобы согреться возле него в зимние холода, мясо или коренья на нем сварить или зажарить. Холодно и голодно людям было. И стали они птиц просить-умолять:
— Вы, птицы, вокруг всей земли летаете, в небо — к солнцу и звездам поднимаетесь, горы огнедышащие переваливаете, — только вы и можете добыть и принести нам огонь…
Птицы во все концы земли разлетелись, в небо взвились.
Журавль, в небесное жилище Ульгеня поднявшись, сказал:
— Тобою созданные люди на земле от мороза коченеют, от голода погибают, дай огонь им!
Ульгень разгневался и на людей, и на журавля, даже искорку огня из своего очага отказался дать, как журавль ни упрашивал, выгнал его из жилища, а сам спать улёгся.
Подождал журавль, пока Ульгень хорошенько заснёт, потихоньку к очагу подобрался, длинной своей ногой из очага пылающий уголёк выхватил, в длинном клюве своём уголёк зажав, стремглав на землю опустился, огонь людям принёс…
Другая птица — орлица, над высокими горами пролетая, на скалу подоблачную отдохнуть присела. Лишь коснулась своими когтями скалы, камень от неё отломился, вниз покатился и, ударившись о другой камень, искры высек, от которых сухие деревья загорелись. Орлица, осколок скалы в своих когтях зажав, в долину к людям вернулась, сказала:
— Если два камня друг о дружку ударить — искры посыплются, огонь можно разжечь…
С тех пор и научились люди из камня огонь высекать.
Запись Н. Дыренковой, литературная обработка А. Смердова.
Эвенкийские сказки
Лисица и налим
Лисица увидела в речке налима. Он лежал у камня и не шевелился. Лисица сказала:
— Налим, ты, говорят, не умеешь бегать? Ты ленивый.
— Нет, лисица, бегать я умею не хуже тебя, — ответил налим.
— Ты, однако, хвастаешь? Давай побежим к вершине речки, тогда ты увидишь, что я опережу тебя.
Налим согласился. Лисица сказала:
— Когда мы побежим, то на каждом мысу я буду останавливаться и окликать тебя, а ты мне отвечай, чтобы я знала, где ты остался.
— Хорошо, — сказал налим. — Бежим!
И побежали. Лисица побежала берегом, а налим — речкой.
Лисица хотела налима перехитрить. Она знала, что эта речка очень извилистая. Чтобы переспорить, лисица оставила извилистый берег и побежала прямо через мысы. Но она не знала того, что в речке от устья до вершины живут сплошь одни налимы. Налим недалеко ходил вверх по реке. Он прибежал к соседу и попросил того скорее передать другим налимам о споре с лисицей. Он велел, чтобы они, когда лисица будет спрашивать: «Налим, ты где?», — отвечали: «Я здесь».
Лисица еще где-то бежала, а налимы уже сговорились между собой, лежат на своих местах и поджидают её.
Лисица выбежала на мыс и крикнула:
— Налим, ты где?
— Тут! — ответил налим, лежащий выше по речке.
Лисица побежала опять по тайге напрямик. Выбежала на мыс.
— Налим, ты где?
— Я здесь!
Налим оказался опять впереди. Лисица побежала еще быстрее. Но где бы она ни вышла на речку, с какого бы мыса ни спросила: «Налим, ты где?», — везде слышит голос налима впереди себя.
Лисица не хотела проспорить. Она ещё короче выбрала путь и изо всех сил побежала к вершине речки. Стала подбегать и думает: «Теперь-то я буду впереди».
— Налим, ты где? — крикнула лисица.
А налим отвечает ей из самой вершины речки:
— Я здесь, лисица! Как долго ты бежала.
С тех пор лисицу стали называть хвастуньей, а речку — Налимьей.
Запись и литературная обработка М. Ошарова.
О лесе и об утесах
Амака сделал камень, дерево и велел им расти. Высоким стал камень и говорит дереву:
— Мо, ты видишь, какой я большой? Потом я стану не меньше самого Амаки.
Выслушало дерево камень-утёс и сказало:
— Я вырасту не ниже тебя, Хишаль. За мою вершину будут задевать тучи.
Амака услышал хвастовство, подошёл к камню и сказал ему:
— Хишаль, ты хочешь стать больше меня. Это не плохо. Только ты будешь тяжёлым и раздавишь сам себя. Это худо. Падая, ты поломаешь лес. Чтобы так не случилось, я лучше покажу тебе твой рост, — и всё лишнее с камня Амака смахнул рукой. — Вот таким ты, Хишаль, будешь века. Как только вершина твоя станет отрастать выше, она будет рассыпаться сама.
Амака подошёл к дереву.
— Мо, ты хвастало, что вырастешь выше туч. Это плохо. Тебя будет сильно бить ветер. Корни тебя не удержат. Ты упадешь, передавишь людей и оленей. Вот тебе твой рост. — Амака захватил в руку ветви и, постепенно сжимая пальцы, провел рукою от комля к вершине и всё лишнее оборвал.