Милиционер негромко постучал в ворота и, не дожидаясь ответа, прошёл во двор. Был он в старой вылинявшей форменной гимнастёрке, без фуражки и в галошах на босу ногу — вроде и официальное лицо, и сосед одновременно.
— М-да… Угрозы не представляет!
— Ясное дело, — согласился с участковым дед.
— В земле долго пролежал… Барабан-то — не повернуть даже, только в металлолом… — провёл моментальную экспертизу участковый.
— Ха, в земле! — усомнился чей-то голос, и я вдруг с удивлением обнаружил, что наш небольшой дворик постепенно заполняется соседями.
— В тайнике!
— А какой он системы? — не выдержал наконец и я.
— Э-э… Семизарядный… — опытным взглядом определил эксперт, хотя барабан не крутился. — А чёрт его знает, какой системы, старьё допотопное!..
Больше всех переживала моя мама, которая к тому времени вернулась с работы; но сосед-участковый быстро её успокоил:
— Протокола, пожалуй, составлять не будем…
— Правильно, — согласился дед.
— Патронов не было? — на всякий случай поинтересовался служитель порядка.
Так семизарядный револьвер неизвестной системы стал моим.
А ещё через пятнадцать минут — нашим, общим. Потому что примчался Рашид-паша.
Его меньше всего интересовало, чьим это грозное оружие было раньше. И кто сделал тайничок, и знал ли о тайничке Ильдус, прежний хозяин дома, — всё это для Рашида было такими пустяками, что и говорить не стоит.
— Ого! — сказал он. — Это — вещь! И хорошо, что ты не жмот!
Если Рашиду-паше нужен был нестреляющий револьвер, значит — и в этом был уверен любой парень с нашей улочки — значит, для дела, для нашего общего дела. Потому что все дела у нас были общие. И Рашид-паша, взрослый человек шестнадцати лет, понимал, наверное, лучше других, что двенадцать маленьких, но верных кулачков лучше, чем пара, пусть даже самых увесистых. А шесть человек — это отряд. И «наша улица» звучит гораздо внушительнее, чем, скажем, «мой дом»…
— …Держи! — просто сказал я, и мне было ни капельки… ну, почти ни капельки не жалко этой ржавой железяки, которая ни на что уже не годилась… но я-то придумал бы, что с ней делать!
— Завтра с утра пойдём на полигон! Не проспи! — Рашид уважительно подбросил револьвер на ладони. — Тяжелюка какая!
— На полигон? — переспросил я, потому что никаких полигонов километров на двадцать вокруг не было.
— Ага, — подтвердил Рашид. — Если только я успею…
Наверное, он вообще не спал в ту ночь. Работал. И работа была не из простых. Потому что утром я не поверил своим глазам.
Похоже, Рашид извёл весь свой домашний запас «шкурок», запас, про который его отец, слесарь по металлу, говорил: «И для внуков моих хватить должно!» Побороть ржавчину до конца, конечно, не удалось — уж слишком глубоко проела она металл, но Рашид усердно тёр и тёр, а когда протёр почти до дыр, промазал всё подсолнечным маслом, и — о чудо! — уже не бесформенную ржавую железяку, а грозное боевое оружие передавали мы из рук в руки! И хотя барабан по-прежнему не поворачивался, а ствол, который, как объяснил Рашид, должен был «переламываться», составлял теперь единое целое со всем остальным, мы, все шестеро, ни на секунду не усомнились: такое оружие не подведёт!
И мы отправились на полигон. Это оказалось недалеко: сразу за огородами.
Тяжёлый револьвер оттягивал руку вниз, но мы упорно учились стрелять… Наверное, правильнее было бы сказать «учились прицеливаться», но всё-таки — мы учились стрелять! Навскидку и по звуку, из положений лёжа и стоя, из-за спины и с локтя… Наверное, если собрать вместе уставы всех армий мира, там не будет и половины тех упражнений, которые к концу лета выполняли мы с лихостью необыкновенной, поражаясь собственной меткости.
Не хочу сказать, что всё лето наша компания была занята только револьвером. Нет, мы делали всё, что обычно делают летом: ходили в лес по грибы, помогали на покосе, купались. Да мало ли летом занятий! Только револьвер придавал всем этим обыкновенным делам какую-то особую значимость.
А потом случилось ЭТО.
Я знаю в подробностях, как всё произошло, хотя сам ничего не видел. Вся наша улица узнала потом эти важные подробности.
… В городке появился опасный преступник. Он приехал, скрываясь от преследования, думал отсидеться. Затаился. Бывает такое, что и преступник приезжает куда-нибудь просто пожить, не совершая никаких преступлений. Бандит считал, что он замёл следы и опасаться больше нечего. Но у него кончались деньги. И тогда он решил рискнуть. Рискнуть, как ему казалось, «по мелочи».
Поздним вечером, почти ночью, он остановил на пустынной улочке, недалеко от нашей, какую-то женщину, показал нож и потребовал отдать все деньги и золотое обручальное кольцо… А женщина то ли перепугалась сильно, то ли, наоборот, с детства такой смелой была, — только вместо того чтобы тихонечко отдать всё, что при ней было, пронзительно закричала. И преступник кинулся бежать — ему-то совсем невыгодно было из-за пустяков шум устраивать. Перемахнул через низкий забор, шмыгнул в тёмный переулок, только светлый пятачок от фонаря пересечь осталось — и тут…
— Руки вверх! — раздался звонкий голос, и в свете фонаря тускло блеснул ствол револьвера.
— Руки вверх! Ни с места!
Рашид был дома, даже, кажется, собирался укладываться спать, когда услышал крик. Женщина кричала так, что сразу стало понятно: случилось что-то страшное. И Рашид, мальчишка со смешным и грозным янычарским прозвищем «паша», не раздумывая бросился туда, где нужна была помощь.
Он заметил тень преступника и кинулся наперерез, под фонарь.
— Руки вверх! Ни с места!
В свете фонаря не видно остатков ржавчины, чёрный ствол смотрит страшно, твёрдая рука не дрогнет. Грабитель словно споткнулся, дышит тяжело и отрывисто.
— Ладно, гад! Твоя взяла…
Но рук не поднял.
— Вперёд! — скомандовал Рашид.
Преступник, будто выполняя команду, сделал шаг, незаметно сунул руку в карман… и вдруг глухо бухнул выстрел…
Рашид упал.
Убийца не успел убежать, потому что сразу за выстрелом появились люди, много людей; кто-то выбил у бандита пистолет, кто-то повалил его наземь…
Я закрываю глаза и вижу, как Рашид встаёт со скамеечки, сильный и ладный, протягивает ко мне руку смуглой плоской ладошкой кверху:
— Ну, давай!
— Держи! — отвечаю я, потому что понимаю: этот парень младше меня уже на четырнадцать лет. — Только в револьвере… пусть там будет один патрончик, единственный, ладно, Рашид?.. Стреляй первым, прошу тебя, у него боевой пистолет в кармане, ты понимаешь?..
ЯНКА
КОНУРА
Янка собака городская, в деревню даже на выходные никогда не ездила. А тут нам предстояло всё лето провести в тайге, на пасеке.
— Ну ладно, — советовался я со своей псиной, — мне хорошо, на сеновале спать буду, а ты где?
И решил сколотить Янке конуру. Долго возился с этим делом, но конура вышла на славу.
Подошло время ехать. Уложил я в конуру чистый коврик, упаковал вещи и продукты, укутал брезентом и перетянул ремнями. Получилось что-то вроде огромного рюкзака, только квадратного.
И ничего, благополучно добрались до места.
Янка в лесу словно ошалела от свежего воздуха, от множества новых незнакомых запахов. Я отпустил её с поводка, и она то и дело с бешеными глазами выскакивала вдруг из кустов или высокой травы, тявкала и тут же уносилась в неизвестном направлении. Я смеялся и свистел ей вслед.
Но радовался я недолго. В первый же вечер Янка пропала. Сначала я не очень беспокоился: собака ведь, обязательно вернётся. Потом заволновался всерьёз, пошёл искать, громко звал:
— Янка! Яна! Ко мне!
Янка не пришла, даже не гавкнула в ответ. Ночь я провёл без сна, корил себя: сам виноват, погубил собаку. Конура без дела стояла под сеновалом, я оттуда только вещи и продукты вытащил.
А рано утром примчался сосед. Вид у него был странный. Едва я слез с сеновала, он схватил меня за рукав и потащил куда-то:
— Пошли, пошли! Такое покажу!
Я пошёл без охоты, мысли мои были заняты пропавшей собакой.
Сосед зачем-то привёл меня в хлев, подтолкнул и, едва сдерживая смех, сказал:
— Смотри! С вечера один был, теперь два!
Я пригляделся. В хлевушке, тесно прижавшись боками, спали два поросёнка.
Только один был весь покрыт… густой шерстью!
— Янка! — закричал я. — Янка! Как ты сюда попала?
Янка проснулась и теперь радостно прыгала вокруг меня.
Поросёнок тоже проснулся и, недовольно взвизгивая, забурчал.
— А вот так и попала, — сосед показал на узкую нору под стеной хлева. — Подкоп сделала! Ночи-то ещё холодные, а вдвоём тепло!
Я вспомнил свои тревоги и нашу конуру. Вот вам и городская собака!
ПЧЁЛЫ
На нашей пасеке, кроме ульев, был ещё небольшой огородик. И одного мне никак не удавалось объяснить Янке: нельзя разгуливать по грядкам. И уж тем более бегать! Для этого есть межи. Янка меня внимательно слушала, но всё равно продолжала передвигаться по участку напрямик, как короче.
Однажды мой брат, пасечник, решил взять в одном из ульев мёду.
— Пчёлы будут сердитые, — предупредил он. — Не надо размахивать руками, маячить здесь без дела… Лучше шли бы вы с Янкой куда-нибудь на речку, ладно?
Я так и собирался сделать, да что-то меня задержало. Когда уже с удочками вышел на тропинку к реке, вдруг словно пуля прожужжала в воздухе и ударила меня в щеку. Я едва не свалился, такой сильный был удар, и закричал:
— Янка! Янка! Ложись! Пчёлы!
Собака, увидев меня с удочками, тоже решила прогуляться. Мой крик застал её на грядке с луком. Воздух над пасекой уже напряжённо гудел, и гул нарастал с каждой секундой.
— Янка! — снова крикнул я, опускаясь на четвереньки. — Ложись!
Но Янка, наоборот, замерла как вкопанная, высоко вытянула шею и принялась разглядывать, что это я там, лёжа на траве, делаю. Тут, видимо, какая-то рассерженная пчела пронеслась над самым Янкиным ухом. Может быть, даже слегка зацепила, но не ужалила. Янка взвизгнула и отскочила в сторону. А потом заметалась: пчёлы звенели то справа, то слева. Наверное, от укусов Янку спасла только зелёная грядка: пчёлы не очень любят луковый запах.
— Ложись, Янка, ложись! — кричал я, медленно, на четвереньках передвигаясь к реке; да ещё удочки мешали. — Янка, ложись!
Наконец Янка поняла: прыгнула в межу, как солдат в окоп, залегла там и даже, кажется, голову передними лапами накрыла.
— Яна, за мной! — скомандовал я. Щека моя страшно горела от пчелиных укусов.
Янка осторожно, по-солдатски выглянула из своего окопчика и ползком стала продвигаться в сторону реки. Только хвост торчал над грядкой. Но ни одна пчела на этот хвост не спикировала.
Так мы и спаслись.
Но интересно другое. После того случая Янка даже ненароком не наступила ни на одну грядку — чинно ходила по межам, пусть так и получалось дальше. И, кажется, в любой момент готова была выполнить команду:
— Янка, пчёлы! Ложись!
МЕДВЕДЬ
Отправились мы с Янкой за хлебом. Через день на станции останавливался дизель с продуктовым вагончиком.
Станция — это старый рубленый дом, пустой, но с печкой и запасом дров на зиму. Лес почти вплотную и с той, и с другой стороны узкоколейки.
Собрались женщины, тоже за хлебом; сидят на завалинке, разговаривают. Мы с Янкой в сторонке пристроились: я на скамейке, она — рядом.
Сидим, ждём… А тут вдруг из-за станционной избушки как ни в чём не бывало огромный медведь выходит!
Женщины такой визг подняли — наверное, в соседней деревеньке слышно было!
У меня сердце в пятки ушло. Янка же, тихо взвизгнув, юркнула под скамейку.
То лето было очень сухим, жарким. Лесные пожары гнали зверей из родных мест, много мы тогда всякой живности повидали.
И вот — медведь!
Да ему было не до нас, на визг и крики он не обратил никакого внимания. Неторопливо прошёл в трёх шагах от завалинки, перепрыгнул рельсы…
Так бы и ушёл медведь, да Янка как-никак собака! Увидев удаляющийся медвежий зад, она выскочила из-под скамейки, шерсть дыбом, и залилась пронзительным, визгливым лаем. Подпрыгивала, царапала передними лапами землю и едва не бросилась зверю вдогонку!
Спустя день-другой, когда переполох улёгся, женщины, смеясь, вспоминали:
— Ну Янка! Ну показала медведю! Догнала бы — растерзала! Точно!
ГРИБНИКИ
Сговорились мы с соседом пойти в лес за грибами. И Янку с собой взяли.
По дороге сосед будто бы в шутку и говорит: — Натаскать нужно собаку на грибы, чтобы не просто так, без дела по лесу гуляла! Как у охотников: увидал пёс птицу — голос подал! И твоя бы: гриб нашла — тявкнула!
В лесу мы разошлись, перекликаемся. А я между делом, но словно бы всерьёз, как гриб найду, Янке показываю:
— Вот, Янка, запоминай: белый! А вот это подосиновик, его ещё у нас красноголовиком называют! Ну, ищи, Яна! Голос!
Янка грибы обнюхивает, меня слушает, но молчит. Сначала я думал, она так и не поняла, чего я от неё хочу А потом вдруг нырнула моя собака в кусты — и через минуту такой отчаянный лай раздался!
— Яна! Янка! — позвал я её. — Янка, ко мне!
Собака ещё пуще разлаялась, в залив!
Пришлось идти на голос.
Выхожу на полянку… Батюшки! Одни белые — ровненькие, аккуратные, на подбор! Штук тридцать, а то и сорок, не меньше! Одним словом, полная корзина! Янка как вкопанная стоит: шерсть дыбом, лапы напружинила, мордочку кверху — и заливается, заливается! Рядом с корзинкой сосед наш на траве развалился, улыбка до ушей:
— Сколько грибов нашла! Так дело пойдёт, Янка твоя ещё и суп варить научится!
ПОШЛИ ДОМОЙ!
Рыбалка в тот день не удалась. Я менял наживку, плевал на червяков, забрасывал снасть на быстрину, потом в омуточки — и хоть бы самого тощего пескаря вытащил!
Вдруг на берегу появилась Янка. Уселась неподалёку и стала внимательно наблюдать за мной.
— Смотри не смотри, — пожаловался я собаке, — всё равно не клюёт! Рыбы-то нет!
Янка вильнула хвостом и убежала куда-то. А через пять минут вернулась, держа в зубах… крупную копчёную скумбрию!
Подошла ко мне и, усердно виляя хвостом, положила рыбину на песок.
Я хотел рассердиться: что за дела — стащила провиант, который мы сами же и привезли из города! Но не удержался: громко, от души захохотал.
И начал быстренько сматывать удочки.
ОХОТА
На полянке, иногда что-то поклёвывая в траве, разгуливали две галки.
Янка заметила их и решила поохотиться. Вышла на край поляны и давай притворяться, будто до галок ей дела нет: ну, скажем, захотелось приезжей собаке цветы понюхать, вот и всё.
Галки на Янку ноль внимания и Янка осторожно стала подбираться к ним поближе — почти ползком, на брюхе. А голову при этом нарочно в сторону отвернула: мол, ползу и ползу, куда ползу — кому какое дело.
Галки собаку заметили, но улетать не спешили. И вот Янка нацелилась, приготовилась к прыжку!.. Птицы вдруг брызнули вверх из-под самого носа. Янка прыгнула, да поздно!
Но далеко галки не улетели. Они вновь опустились на полянку за спиной у Яны. Собака моя после неудавшегося броска присела отдохнуть, даже беспечно задней лапой ухо почесала. Потом лениво зевнула и отправилась домой. Мимо галок, конечно.