Из-за мыса гуськом вышли два водолазных катера-бота. За ними, как усы, тянулись острые кривые волны.
— Раззява! — сказал Дима. — Опоздает — ничего не увидит!
«Про что это болтал Эдик? Какое у неё важное дело?»
— Ты знаешь, приёмник починил! — сказал Борис. — Выходной трансформатор пришлось перематывать. Зато теперь работает — класс: Москву берёт!
Катера сбавили ход, развернулись и подошли к буксиру.
На одном катере начали готовить водолаза. Принесли костюм. Водолаз просунул ноги в резиновый ворот. Двое матросов ухватились за края ворота, растягивая, стали тянуть костюм вверх. Рр-раз! Рр-раз! Водолаз приседал, тонул, всё глубже входил в костюм. Ещё рр-раз! — и ворот сошёлся у него на шее. На водолаза навьючили грузы, надели башмаки, затянули пояс. Принесли круглую медную голову…
— Да придёт она в конце концов или нет? — сказал Дима и оглянулся.
Внизу у пирса снова послышались голоса.
— Смотри, там уже снимают! — сказал Борис, заглянув с обрыва вниз. — Наших из школы полно, и директор здесь. Эдик-то так и лезет, так и лезет. Девчонку какую-то чуть в воду не спихнул. Ага, прогнали его!
— Мало его гоняют, — сказал Дима. — Я его теперь тоже буду гонять!
— Ну и зря! — сказал Борис. — Отец у него плавает. Мать больная…
Голоса внизу умолкли. В лесу было тихо. С сосновых стволов, потрескивая, облетали сухие пластинки коры. От бухты тянуло сыростью. Дима ещё раз оглянулся. По дороге в сторону станции шли трое. Впереди парень с девушкой вдвоём несли зелёный чемодан. Поодаль, отстав, шёл мужчина.
Белые волосы девушки блестели на солнце, как стекло.
— Боря, ты видишь? — шепнул Дима, Борис кивнул.
Затрещал можжевельник. Из-за камней показался Эдик. Он медленно лез наверх.
— Иди сюда, Эдик! — сказал Дима. — Отсюда видно всё…
Эдик остановился, но не подошёл. Он повернулся к бухте лицом и начал смотреть, что делается у красного буйка. Там уже спускали водолаза.
Дима и Борис
Они стояли над самым обрывом. Внизу зелёными огонька ми мерцала бухта. Катера подняли четырёхцветные флаги — «Идут водолазные работы». С буксира спустили в воду раму с прожекторами.
— Борис, — сказал Дима, — дай честное слово, что никогда в жизни не будешь дружить с девчонками.
— Даю, — сказал Борис.
Он вытащил из кармана перочинный нож, срезал сосновую веточку, заострил её, сделал колышек.
— Забивай! — сказал Дима.
Пальцами разрыли прелую хвою и мох. Показалась рыжая, перемешанная с глиной земля. Борис каблуком забил колышек в землю.
— Забито! — пробормотал он.
Дима кивнул.
Они пожали друг другу руки.
Внизу над обрывом в третий раз послышались голоса. Кто-то крикнул: «Смотри!»
Люди на катерах засуетились. Вода под кормой одною бота забурлила, раздалась в стороны, из воды показалась круглая медная голова.
Водолаз поднимался по лесенке. Одной рукой он держался за ступеньки, в другой — нёс кусок почерневшей доски. Кусок палубы с корабля, который пролежал под водой более ста лет…
Косой Эдик
На причале
Дима и Эдик сидели на причале и смотрели, как плывёт в сером небе воздушный шарик — зонд, запущенный с метеостанции.
Причал был старый. Самый старый в Надежде.
Источенные морским червем — шашелем — брёвна разошлись, камни под причалом осели, настил выгнулся горбом.
Эдик сидел запрокинув лицо. Слабое приморское солнце белым пятном висело над его головой.
Дима вытащил из коробки водолазную маску, подышал на стекло, протёр его, потом начал прилаживать под ремень сбоку маски жёлтую металлическую трубку.
— Вот так маска! — сказал Эдик.
Дима кивнул.
— Итальянская. Отцу из Владивостока прислали, — сказал он.
— Хорошо тебе, — сказал Эдик. Он перевернулся на живот и стал смотреть в воду. Августовское солнце пробило наконец облака, и по воде запрыгали лучистые блинчики.
Дима нацепил маску на лицо, прошлёпал по настилу. Упираясь босыми ногами в выступы брёвен, начал спускаться вниз.
Эдик пересел на край причала. Его узенькое конопатое лицо появилось над Димой. Кося, подёргивая ртом, Эдик следил за ним.
— Ну как, хорошо видно? — спросил Эдик и Дима, не выпуская трубку изо рта, ответил:
— Ха-ва-хо!
Под водой
Прохладная вода побежала у Димы по ногам, по спине, подошла к горлу. Чуть помедлив, он отпустил угол бревна, за который держался. Эдикино лицо вверху качнулось, расплылось — над головой сомкнулась вода.
В уши вошли упругие водяные пробки. Стало слышно, как шумит в голове кровь. Дима гребанул руками, вода всколыхнулась. Из щелей ряжа — четырёхугольного, засыпанного камнями сруба — вырвалось зелёное облачко мути. Вокруг как блохи запрыгали потревоженные рачки — чилимы. Растопырив зеленоватые клешенки, они висели на одном месте; щёлкнув хвостом, уносились прочь. Всплыв, Дима опустил лицо под воду и начал смотреть. Жёлтым илистым ковром внизу двигалось дно. Гребанув ещё раз, он снова очутился у стенки. Болтая ногами, придерживаясь одной рукой за брёвна, медленно, как человек, идущий против ветра, поплыл вперёд.
Ряжи, как подводные бревенчатые дома, вставали перед ним один за другим. На средний ряж, видно, когда-то налетел пароход. Лицевая стенка была вдавлена, брёвна рассечены пополам. Чёрные, с зелёными лысинами, камни лежали на дне бесформенной грудой. В середине стенки зиял пролом.
Дима подплыл к пролому и сунул в него голову.
Прямо на него из глубины, выпучив длинные, столбиками глаза, смотрел мохнатый от старости краб.
«Ух ты!»
Дима испуганно мотнул головой. Краб угрожающе поднял кривые бугристые клешни и сдался назад. Через разрушенным настил сверху на него падал желтоватый свет. Позади краба виднелась неглубокая щель.
— Здоровый какой! — удивился Дима.
Рядом с его лицом из почерневшей доски торчал гвоздь. Дима выдернул его и прикоснулся гвоздем к крабьей клешне. Краб моментально вцепился в железо.
— Отдай!
Дима потянул гвоздь. Краб сопротивлялся. Они сидел и в воде лицом к лицу и упрямо тащили, каждый к себе, маленький острый стерженёк.
Наконец краб сдался. Он выпустил гвоздь и отступил в нору. Прижавшись спиной к камню, растопырив клешни, он стал ждать действия человека… Перед норой на камнях белели лохмотья полусъеденной камбалы. Не опуская одной клешни, краб другой подтянул камбалу к себе.
— Вот ты жадный какой! Ну, ладно, живи! — сказал Дима и вылез из пролома.
Когда он вскарабкался на причал, Эдик сказал:
— Здорово! Ты ни разу головы не поднял. Что, так там всё-всё и видно?
— Всё. Знаешь, как интересно! — сказал Дима. — Я там краба видел.
Эдик кивнул.
— Хочешь посмотреть?
Эдик поёжился.
— Не! Холодно. Солнца нет, — сказал он и плотнее прижался животом к доскам.
— Там знаешь какой краб большущий…
Но Эдик уже не слушал.
— Вчера в клубе кино было. Рассказать тебе? — спросил он. Про пустыню, как там нефть искали. А один дядька вроде как шпион — всё время мешал. Не верил, что там нефть У них автобус был — там и кухня, и баня. Чай всё время пили.
Так вот, раз пошли они на разведку, а этот дядька… Ты как думаешь, — вдруг спросил Эдик, — а меня в кино могут снять? Помнишь, приезжали?
— Я про краба, а ты… — недовольно сказал Дима.
— Наверно, могут, — сказал Эдик. — Снимают же и толстых, и лысых…
Дима быстро оделся, вытер штанами маску и пошёл с причала.
— Я тебе завтра кино доскажу! — крикнул ему вслед Эдик.
В проломе
Когда на следующий день Дима пришёл на причал, Эдик был уже там.
Дима молча сел, сбросил рубашку и начал прилаживать маску.
Эдик привязывал к нитке груз и крючок.
— Пока ты плавал, я вчера вот такого коменданта видел! — сказал он. — Лежит на дне — как бульдог!
Коменданты — бычки. Дима кивнул.
— После меня поплаваешь? — ещё раз предложил он.
Эдик, занятый удочкой, не ответил.
Дима влез в воду и тотчас же поплыл к пролому.
В тёмном углублении ничего не было видно. Дима подплыл ближе. За брёвнами метнулись и замерли две тени.
Дима осторожно приблизил лицо к пролому.
На камнях, в слабом облаке слизи, неподвижно застыли краб и небольшой, серый в зеленоватых точечках, осьминожек… Краб до половины был в своей норе. Растопырив лапы, он упирался ими в камни, а клешнями, как вожжи, держал два осьминожьих щупальца.
Осьминожек был с блюдце величиной. Он сидел сгорбившись на зелёной булыжнине, облепив её четырьмя лапами. Остальными он пытался вытащить краба из норы.
Под полупрозрачной кожей осьминога волнами переливались краски. Он то краснел, то снова становился серо-зелёным. Плоские, как бляшки, глаза без выражения смотрели на противника.
Дима ухватился за ржавую металлическую скобу и стал ждать.
Занятые борьбой животные не обращали на него внимания. Они рывками пытались стащить друг друга с места. Наконец крабу это удалось. Рывок, ещё рывок… Перехватывая клешнями, растягивая резиновое тело противника, он подтянул осьминога к себе. Острая клешня погрузилась в мягкий живот врага.
Однако, увлечённый успехом, краб сам сдвинулся с места. Кривые суставчатые лапы потеряли точки опоры, осьминожьи щупальца метнулись вперёд и обхватили многоугольный панцирь краба. На бледном теле осьминога вспыхнули праздничные малиновые полосы. Сокращая щупальца, осьминог стал наползать на краба. Мешкообразное тело легло поверх плоской головы врага, из-под щупалец на мгновение показался чёрный изогнутый клювик и прижался к панцирю. Лапы краба судорожно взметнулись. Коричневое облако мути поднялось со дна…
Болтая ногами и задыхаясь, Дима всплыл, сбил на лоб маску и закричал Эдику:
— Скорее палку!
— Зачем? — удивился Эдик.
Он застучал пятками по настилу, и сверху к Диме опустился изогнутый ржавый прут.
— Нашёл чего? — спросил Эдик и страшно округлил глаза.
Не ответив, Дима скрылся под водой.
Из пролома течением выносило ил. Дима сунул прут между брёвнами. Прут упёрся во что-то упругое, задрожал и рванулся в сторону.
Рассекая жёлтое облако, из пролома, сложив щупальца, головой назад выскочил осьминог. Он плыл толчками, раздувая и сокращая белое резиновое тело.
Заметив человека, осьминожек метнулся вбок. В той стороне, куда он поплыл, дно резко понижалось, Осьминог в два толчка достиг глубины и скрылся среди зеленоватой придонной мглы.
Когда муть в проломе рассеялась, Дима увидал краба. Он лежал на камне, безжизненно раскинув лапы. На плоской пятиугольной голове жёлтым соком курилась ранка.
Подняв краба за ногу, Дима вытащил его из пролома, нашёл ямку, положил туда краба и привалил булыжниной.
Когда он вылез наверх, Эдик сидел далеко в стороне, скорчившись над удочкой. Нитку он держал на пальце. Опустив её в воду, он то и дело поддергивал, водил крючок по дну. Тёмные пятна шевелились около крючка.
— Эдик! — крикнул Дима. — Иди, я тебе такое расскажу!
Эдик отмахнулся. У него клевало. Нитка на пальце вздрагивала. Каждое шевелящееся на дне пятно могло быть рыбой.
— Понимаешь, я подплыл, а там осьминог — не очень большой, тоже с краба…
Эдик не слушал. Вытянув шею, он смотрел в воду.
— Не хочешь, — не надо.
Дима отвернулся и начал одеваться.
У Эдика дёрнуло. Он потянул. Нитка всплыла без крючка и без груза.
— Обкусила! — сказал Эдик. — Раньше надо было тащить.
Он смотал нитку и подошёл к Диме.
— Так я вчера тебе не рассказал. Значит, двое ехали на автобусе и нашли нефть. Поднялся ветер. Их засыпало. А в это время в пустыне ещё одни искали. Тоже нефть. Так они прошли по этому месту и не нашли — ни нефти, ни людей!..
— Не нашли, — значит, не искали, — сказал Дима. — Далось тебе это кино. Чего ты к нему привязался?
— Если бы я был артистом, мне бы глаз вылечили, — сказал Эдик. — Артистов хорошо лечат, я слышал. Они все весёлые!
Дима стоял на причале, слушал Эдика, хмуро смотрел в местами прозрачную, местами чёрную воду.
Там бродили по дну смутные пятна. Они выпускали во нее стороны изгибающиеся кривые лапы, щупали ими бугристые рыжие, похожие на крабов, камни.
Царь Борис
Катера
Первым увидел их Дима.
— Сюда идут! — сказал он, всматриваясь в чёрные точки на горизонте.
Косой Эдик привстал и закрыл от ветра глаза ладонью. Чёрные точки приближались. Стали видны белые пенные усы.
Дима и Эдик сидели на кекуре — здоровенной одинокой скале. Скала стояла в воде у самого берега. Между кекуром и берегом желтело мелкое дно.
Чёрные точки подошли ближе и оказались катерами. Четыре серых катера с пулемётными башенками на корме и плоскими рубками. Катера прыгали на пологой волне и тащили за собой пенные гребни.
— Сейчас повернут! — сказал Эдик.
У поворотного буя катера замешкались, повернули в одну сторону, дали стоп, постояли на месте и осторожно, обходя буй, направились в Надежду.
Дима и Эдик сползли с кекура; засучив штаны, прошлёпали по воде. На берегу Дима надел на мокрые ноги ботинки и побежал в посёлок.
За ним вприпрыжку мчался Эдик.
Старший лейтенант
Катера постояли всего с час. Грохоча и стреляя моторами, они по одному отошли от пирса и, описав по бухте широкий полукруг, унеслись за поворотный буй, в море.
С катеров сошёл и остался на пирсе чернявый пожилой старший лейтенант.
— Эй, парень! — сказал старший лейтенант, заметив Эдика. — Не знаешь, у кого здесь можно остановиться?
— Покажу! — краснея, сказал Эдик и повёл старшего лейтенанта в посёлок.
— Вот здесь, у старой Мартынихи. У неё все останавливаются. Ей лишь бы платили.
Старший лейтенант поставил на крыльцо чемодан и постучал в дощатую, на разболтанных петлях дверь…
— Интересно, — сказал Дима, когда Эдик вернулся, — чего ему у нас делать? Ты его не спросил, — может, катера за ним ещё придут?
Эдик поджал губы и покачал головой.
На причале стоял острый запах рыбы. Коричневая соль трещала под нотами. Девушки из рыбозасольного везли в цех вагонетку. На вагонетке — донг! донг! — позвякивали белые жестяные банки.
Его фамилия — Петров
— Я узнал: его фамилия — Петров, — сказал Дима, встретив на следующий день Эдика. — Он в правление утром ходил. По телефону звонил. Ему ответили: ждать!
— Кто ответил?
— Кто-кто! Начальство. Он во Владивосток звонил А Мартыниха маме говорила, — он артист.
Эдик захохотал. Он смеялся во весь рот, показывая зубы до самых дёсен и закатывая повреждённый глаз.
— Может быть, — сказал Дима, — она спутала? Он сказал «артиллерист», а ей послышалось — артист. А теперь ходит болтает!
— Смотри, — сказал Косой Эдик. — Вот он идёт!
По улице шагал в застёгнутой на все пуговицы шинели старший лейтенант. Холодный ветер, который пришёл ночью с Сахалина, отдувал полу.
Старший лейтенант узнал Эдика.
— Здравствуй, провожатый! — сказал он.
Эдик снова покраснел.
— А ну покажи свой город!
Пошли втроём. Прошли посёлок; тропинкой по берегу в глубь бухты, вышли к двум старым могилам, где в прошло веке были похоронены английские моряки и матросы с русско го транспорта «Надежда».
— С какого корабля эти и отчего умерли, никто не знает. Знают, что англичане, — и всё, — объяснил Дима, показывая на деревянный, серый от дождей и тумана крест.
— Тоже от цинги умерли, — сказал старший лейтенант. Присел на корточки и поправил сухие ветки у подножия крестов. — От чего же ещё!