Но отец уже не слушал. Он стремительно вышел из дома, за ним поспешила Елена Алексеевна, позади семенила Витя и с ужасом думала, что Олегу и Сергею сейчас предстоят очень неприятные минуты. Она едва успела вскочить в ялик. Отец грёб яростно и молча. Лицо его было непроницаемое, застывшее какое-то.
И лица такого Витя ещё никогда не видела у него. Всякому было понятно, что от человека с таким лицом ничего хорошего ждать нечего.
Когда отец, молчаливый и слишком, как-то неестественно спокойный, выпрыгнул на плот, привязал ялик, помог выйти Елене Алексеевне, Вите показалось, что большому, весёлому Олегу хочется стать маленьким-маленьким, не больше муравья и спрятаться, забиться в какую-нибудь щёлочку.
С ней тоже случалось такое. Обычно в школе, когда палец учителя скользит по списку в журнале, а у тебя не выучен урок, и всё в тебе кричит: «Только бы не меня, только бы не меня!» — и хочется стать маленькой и незаметной. Витя ненавидела это унизительное состояние. И сейчас, глядя на Олега, на которого ещё совсем недавно злилась, почувствовала себя его союзником и готова была взбунтоваться против собственного отца. Она даже испугалась этого неожиданного чувства, но оно не проходило.
Сергей как-то слишком поспешно, суетливо стал показывать голову богини. Но отец взглянул на неё мельком, словно она и вовсе не интересовала его, не стоила его внимания, и застыл, молча уставясь в настил плота.
И все тревожно притихли. Казалось, вот-вот произойдёт что-то грозное, как взрыв.
От отца словно исходили гневные волны, и это чувствовали даже те, кто ни в чём не был виноват. Даже Семёныч, яростно протиравший промасленной тряпкой насос. Но Витя заметила, что трёт он одно и то же место, будто дырку протереть хочет, и ворчит, ворчит себе под нос.
Вот-вот должен был грянуть гром. Но он не грянул. И виной тому был Андрюхин отец, Станислав Сергеевич. Кто-то вдруг звонко закричал на берегу, замахал руками.
— Эй, на крейсере! — послышалось с берега. — Подать адмиральский катер! — Голос был весёлый и настолько не подходил к настроению на плоту, что сперва на шутника никто и внимания не обратил. А потом радостно завопил Андрюха:
— Это же батя! Он же сегодня в гости к нам собирался!
Отец поднял голову, вгляделся, и сперва слабая, потом всё более широкая улыбка появилась на его лице.
— Стас притопал, — пробормотал он. И все облегчённо вздохнули, потому что стало ясно — пронесло, грозы не будет.
Олег бросился к ялику, стал поспешно отвязывать цепь, но отец остановил его.
— Нет уж. Ты, первооткрыватель, подожди. Адмиральский катер подадут Андрей и Витя. Хорошо бы отправить с ними Елену Алексеевну. Ну да ладно, теперь её никакой силой от головы не оторвёшь, да и потонет наш катер на обратном пути. Четверых он не выдерживает, грузоподъёмность не та. Ну-ка, матросы, за дело!
Витя и Андрей прыгнули в утлую посудину. Андрей сел на корму с веслом, Витя — на среднюю банку[2].
— Здравствуйте, Витя! — В глазах у Станислава Сергеевича затаились смешливые чертенята. — Не ссоритесь с Андрюхой?
— Нет, — серьёзно ответила Витя, — мы дружим.
Она всё ещё была под впечатлением сцены на плоту. Станислав Сергеевич мгновенно оглядел обоих, что-то прикинул для себя.
— Это хорошо, я очень рад. Но что-то больно вы сегодня серьёзные какие-то. Слишком что-то, сверх меры…
— Наоборот, мы очень рады. У нас прекрасная находка, — ответила Витя таким специальным голосом, которым полагается разговаривать с гостями.
— Нет уж, не обманете. Что-то случилось, — сказал Станислав Сергеевич. — Помимо находки. Ну да ладно, разберёмся. А знаешь, кого я сегодня встретил? — обратился он к Вите. Витя пожала плечами. — Ну-ка, дай, сын, поюлить. Я уж, наверное, разучился. — Станислав Сергеевич сел на место Андрея, взял весло — и лодка пошла, словно под мотором. Андрюха искоса взглянул на Витю. В глазах его была гордость. — А встретил я нашего попутчика. Покровителя искусств. Приглашал с собою, но он почему-то не пошёл, — сказал Станислав Сергеевич. — И вёл он себя как-то странно. Но, — Андрюхин папа сделал многозначительное лицо, — человек искусства, ему положено быть странным. Он стал ещё лохматее и, наверное, подумал, что его насильно будут угощать жевательной резинкой.
Витя и Станислав Сергеевич вспомнили эпизод в поезде и расхохотались. Вот такими хохочущими и пристали к плоту.
Витя сразу увидела, что отец всё-таки успел сказать кое-что Олегу, потому что лицо того по цвету напоминало первомайский флажок.
А Станислав Сергеевич мгновенно увидел мраморную голову своим всевидящим цепким взглядом капитана и умолк. Он поздоровался со всеми и тут же опустился на колени над головой богини.
Он долго разглядывал её, пристально, будто хотел запомнить на всю жизнь. Попытался дотронуться, но Елена Алексеевна, которая с того момента, как увидела Олегову находку, находилась в каком-то странном состоянии — потрясённая до того, что, казалось, ничего и никого не замечала вокруг, и в то же время настороженная до предела, — тихо вскрикнула:
— Не надо, Станислав Сергеич! Эти добры молодцы, — она показала рукой на Олега и Сергея, — и так уж натворили дел. А это чудо! Понимаете, чудо!
Станислав Сергеевич понимающе взглянул на неё, улыбнулся и медленно поднялся на ноги.
Витя расслышала, как он прошептал:
— Какая красота!.. Какая поразительная красота! Действительно чудо!..
— Правда? Я чуть не разревелась, когда увидела, — тихо сказала Витя.
— Ну, это тебе простительно. Девчонки любят поплакать, — не упустил случая подковырнуть Станислав Сергеевич.
Витя пристально поглядела ему в глаза. Они были добрые, и слова не показались ей обидными. То, чего она не спустила бы никому, Витя мгновенно простила Станиславу Сергеевичу, Стасу, любимому другу детства отца.
— Я не потому, что девчонка. Просто красиво. Я закрыла глаза и увидела её живой. Она смеялась и бежала по зелёной траве к такому синему морю, какого, наверное, и не бывает…
Станислав Сергеевич сделался серьёзным.
— Странно! Я тоже, глядя на это лицо, видел живую девушку. Талантливый человек высекал её из мрамора…
— Я и его видела… Такой могучий, добрый старик…
— Это Лисипп. Наверняка Лисипп. Теперь я в этом почти уверена, — сказала Елена Алексеевна.
— Ты погляди повнимательней, батя. Ведь она похожа на Витю, — вмешался в разговор Андрюха и смутился.
Витя хотела рассердиться, но ничего у неё не вышло. Ей было приятно и как-то по-особому радостно.
Станислав Сергеевич внимательно оглядел сына, Витю, едва заметно улыбнулся. Он обнял их за плечи, крепко притиснул к себе.
— Всё может быть, сын, всё может быть. Раз тебе так кажется, значит, так и есть.
Пока они разговаривали, отец Вити облачился в водолазные доспехи. Олег обстоятельно рассказывал ему, где лежала находка.
— Без моей команды насос не включать. Надеюсь, муть малость осела. А ты, горе-археолог, — обратился он к Олегу, — надевай-ка маску с трубкой, покажешь мне это место в натуре.
Отец проверил, как работает водонепроницаемый фонарь. Даже при свете яркого дня резко выделялся конус света.
— А я? Мне тоже хочется! Можно, и я с вами? — попросила Витя.
— Нет, дочка, там слишком илистое дно, — ответил отец, — любое неосторожное движение — и весь этот ил взлетит кверху. Ты не унывай, наныряешься ещё.
Витя опустила голову, но тут же вскинула взгляд на отца.
— Хорошо, папа, — сказала она.
Это была работа, настоящая работа. И ещё — это была её первая экспедиция, и она понимала, что тут не до капризов.
Первым ушёл под воду Олег, сразу же за ним — отец.
Олег вынырнул довольно быстро, взобрался на плот, лицо его было обиженным.
— Прогнал, — буркнул он. — А сейчас там посветлее, и фонарь мощный, можно разглядеть дно.
Витя внимательно всматривалась в пузырьки отцова акваланга.
Они перемещались очень медленно — видно, отец тщательно оглядывал каждую пядь дна.
Балагурил на плоту Станислав Сергеевич, смеялись Сергей с Семёнычем, Олег только улыбался, никак не мог пережить своего непростительного промаха.
Андрюха отвёз на берег Елену Алексеевну, бережно прижимавшую к груди мраморную, бесценную голову.
Витя не заметила, как Андрей вернулся. Только почувствовав его дыхание рядом, обернулась, улыбнулась мимолётной улыбкой и снова уставилась на воду.
Отец всё кружил и кружил на одном месте. И вдруг пузырьки воздуха быстро увеличились и на поверхности показалась голова отца. Одной рукой он резко сдвинул на лоб маску, выдернул загубник и молча изо всех сил поплыл на спине прочь от плота. Лицо его было таким напряжённым, что Витя испугалась.
— Всем на берег! — крикнул отец. — Семёныч, Андрей и Витя — в ялик! Олег и Сергей — вплавь, немедля! Ты, Стас, останься.
Голос его был властным. Это был приказ — ослушаться его было нельзя, невозможно просто. Случилось что-то скверное, из ряда вон выходящее.
— Быстро! — Голос отца торопил.
Пока Олег и Сергей натягивали ласты, Семёныч схватил Витю и Андрея и чуть ли не на весу потащил к лодке.
— Да что случилось-то? — растерянно спросила Витя.
— Значит, случилось, — быстро ответил Семёныч. — Зря такое не приказывают. А ну-ка, быстро!
Он мгновенно переменился. Всю жизнь Семёныч проплавал на военных судах и не привык обсуждать приказы начальства. Старик понял: ему доверили ребятишек — значит, им грозила опасность.
Станислав Сергеевич тоже понял это.
— Шевелитесь, ребята, шевелитесь, — прикрикнул он на недоумевающих студентов, — дуйте на полной скорости!
Ялик уже отошёл, за ним прыгнули в воду и поплыли к берегу ребята-практиканты.
— В чём дело, Костик? — услышала Витя голос Станислава Сергеевича.
— Вот в чём, — ответил отец и поднял над водой вторую руку. В ней было что-то похожее на толкушку — какая-то штуковина на длинной ручке с утолщением на конце.
— Граната, — пробормотал Семёныч. — Немецкая. И как её только туда чёрт занёс! Они ведь, дряни, чем старее, тем опаснее.
Станислав Сергеевич тоже мгновенно определил незнакомый ребятам предмет — по этой части у него имелся кое-какой опыт.
— Давай к плоту! — крикнул он.
— Тут уникальный археологический участок. Если эта дрянь взорвётся, всё пойдёт прахом.
— Чёрт тебя побери с твоим участком, граната ведь проржавела, окислилась вся! — заорал Станислав Сергеевич. — А с плота можно зашвырнуть её подальше. Уж не хочешь ли ты повторить наш тот печальный опыт.
— А может быть, на берег? — спросил отец.
— Нет уж! Тут каждая минута дорога. И ты давай не гусарствуй. Плыви потихоньку сюда и, главное, не дёргай её, не тряси.
— Учи учёного, — отозвался отец.
Над водой звуки разносятся далеко и чётко. Витя и Андрей стояли, взявшись за руки, так им было легче. Они слышали каждое слово своих отцов, видели каждое их движение. Они боялись за них. Боялись так, как никогда в жизни не боялись за себя.
И в эти тягостные минуты они поняли, запомнили на всю жизнь, что нет ничего страшнее, чем видеть, как близким, родным, любимым людям угрожает смертельная опасность, и не иметь никакой возможности помочь им.
От такой же беспомощности метались на берегу Олег и Сергей, стоял понурив голову старый матрос Семёныч. А уж он-то больше всех понимал всю опасность происходящего.
Потом все увидели, как подплыл к плоту Витин отец, осторожно передал гранату Станиславу Сергеевичу и тот быстро отошёл подальше, подождал, пока нагруженный баллонами друг его вылезет из воды. Только после этого Станислав Сергеевич широко размахнулся и швырнул гранату.
Она упала далеко от того места, где велись работы, и сперва всем показалось, что взрыва не будет.
— Скисла! — облегчённо вздохнул Семёныч.
И в тот же миг над поверхностью воды взлетел столб воды и ахнул взрыв.
Витя и Андрей восторженно заорали какие-то непонятные, нелепые слова. Рядом кричали Олег с Серёгой. И один только Семёныч задумчиво, с какой-то брезгливостью в голосе сказал:
— Сколько лет прошло, а выходит, жива была, гадина.
Молчали только Станислав Сергеевич и Витин отец. Да ещё Елена Алексеевна, которая так увлеклась находкой, что выбежала из дома, когда всё уже было кончено. Она близоруко щурилась на всех и ничего не понимала. Но делала это молча в отличие от большинства других людей, которые, не понимая чего-нибудь, засыпают всех самыми нелепыми вопросами. Честь ей за это и хвала.
А уже через час, когда Витин отец тщательно обследовал дно в районе своей зловещей находки и убедился, что граната эта была случайной, невесть как попавшей туда, Витя и Андрей забрались на свою любимую крышу. Разговаривать не хотелось, им хотелось подумать.
О том, как не надо глушить рыбу гранатами, о голубях, бескорыстии, благородстве и о многих других вещах. От автора (продолжение)
Я предлагаю читателю сделать скачок во времени и вновь вернуться в тот далёкий 1946-й, вновь поглядеть на отцов героев этой книжки. Прожить вместе с мальчишками того времени несколько дней и попытаться понять Костика, Стаса и их друзей.
Война, война…
Она ведь оставила свой след не только в душах людей. Там, где прокатился огненный её вал, разбросаны были следы вполне материальные, грубые: смертоносная её накипь — взрывчатка, мины, гранаты…
И многие мальчишки и девчонки гибли из-за извечного своего любопытства в те дни, когда на земле наступил уже долгожданный мир.
А ещё мне хочется сказать о людях, которые в кровавой борьбе с фашизмом сложили свои головы, чтобы принести остальным этот мир и счастье. Светлая им память!
И о благородстве я расскажу, и о смелости тоже. Потому что нет такого мальчишки и девчонки, в думах которых не жили бы благородство и смелость. Просто одним это удаётся доказать на деле, а другим нет. Другие только мечтают об этом.
В военное время за город, в котором происходят события повести, шли тяжёлые бои.
Отступая, красноармейцы несколько дней бились насмерть. Последний опорный пункт был на окраине, у Сухой балки. Горстка наших бойцов сдерживала полчища фашистов, рвущихся к морю. И красноармейцы выполнили свой долг, дали оторваться от противника нашим частям со всеми ранеными и оружием. Герои Сухой балки погибли.
Разъярённые немцы добили раненых заслона и всех погибших бросили в эту самую Сухую балку, завалили камнями.
Потом… Потом началась война другая, тайная. Ни дня не чувствовали себя фашисты и их прихвостни хозяевами в городе, а при одном только слове партизан вздрагивали и хватались за оружие.
А было их, партизан, немало в городе. И ходили про них среди населения легенды, которые помогали жить, выстоять остальным людям во мраке оккупации.
Но, к сожалению, бескровных войн не бывает, а партизаны были такими же живыми людьми, как и все остальные. Только с бесстрашными сердцами и душами. Но даже самый смелый человек может погибнуть. И сражённых пулями партизан оккупанты тоже бросали в Сухую балку.
Потом наши вышибли фашистов из города.
И тоже многие отважные красноармейцы сложили свои головы. И похоронили их всё в той же Сухой балке.
Но теперь это было сделано торжественно. Весь город провожал погибших бойцов-освободителей.
Страшная Сухая балка стала братской могилой, и во всякое время года люди приносят сюда цветы. А в день рождения Ильича там принимают ребят в пионеры. Так стало, так есть и так будет…
…Вокруг Сухой балки бескрайняя, заросшая ковылём степь, и в сорок шестом году великое множество всяческого военного хлама валялось в этой степи.
Сразу после освобождения города трофейные команды наспех собрали что могли, и Красная Армия ушла дальше — добивать фашистов.