Оба не заметили, сколько времени прошло с минуты их вторжения на сеновал.
Явственный мужской голос где-то поблизости заставил Петьку броситься грудью на фонарь, и он чуть не раздавил его, опершись руками о кучу тряпья. Дунул под стекло.
Темь окружила обоих.
Никита уткнулся в пыль рядом с Петькой.
Лениво рыкнул Шерхан.
Что-то со злостью проговорил у калитки Прокоп. Со злостью хлопнул калиткой, со злостью двинул засовами. Скрипя сапогами, прошелся по двору. Встревоженный Шерхан загавкал.
— Цыц! — рявкнул Прокоп, и, виновато урча, Шерхан отбежал в дальний угол двора. — Тихо, Шерхан!..
Прокоп взошел на крыльцо дома, тонко пропела сенная дверь.
— Бежим! — одним дыханием шепнул Никита. Петька прижал его к тряпью. Шерхан, напоминая о себе, заставил Никиту покориться.
Прокоп снова появился на крыльце.
Слышно было, как, раздраженный, изо всей силы пнул он подвернувшееся под ноги ведро.
Остановился где-то между крыльцом и сараем.
Через несколько секунд угрожающе скрипнула лестница, по которой недавно поднимались на сеновал наши герои.
Заглянул Прокоп внутрь или не заглянул… Догадался о чем или не догадался… Заметил что-нибудь или все знал заранее… Но вдруг звякнула накидка на входной дверце и прогремел замок.
Никита хотел, как тогда, протянуть спасительное «дяденька», открыл рот… и остался лежать с расслабленной челюстью.
Звякнула еще одна накидка.
Глухо бухнула земля под сапогами прыгнувшего вниз Прокопа. Отгремела, соскальзывая по стене, лестница. Потом с шумом улеглась в сарае. Потом туда же улеглась вторая — от входа на чердак…
Все это было проделано в молчании. Только время от времени, будто одобряя действия хозяина, торжествующе рычал Шерхан.
В этот вечер в Белой Глине
В этот вечер Мишка, окончательно потерявший голову в догадках по поводу исчезновения друзей и зная от Петькиной матери, что какое-то отношение к этому имеет учительница, навестил Валентину Сергеевну, чтобы попытаться выведать хоть что-нибудь у нее. Но Мишка был плохим дипломатом. После двух-трех вопросов о здоровье, о возможностях почтового сообщения и всякого рода путешествий Валентина Сергеевна уже догадалась, что Никита и Петька в походе. Неведение Валентины Сергеевны по этому вопросу удивило Мишку не очень. Учительницу собственное неведение удивило сильнее.
Тем же часом она вместе с Мишкой отправилась к Петькиной матери.
Петькина мать ахнула, завидев учительницу.
Через некоторое время к ним присоединилась бабка Алена, и три женщины, припоминая свои беседы с беглецами, никак не могли уточнить, на кого ссылались друзья, говоря о походе, и запрещал ли им кто-нибудь путешествовать без старших. Получалось так, что все трое не разрешали этого и никто из троих не запрещал.
Больше всех, а вернее, заметнее всех волновалась Валентина Сергеевна. Она даже осталась на ночь у Петькиной матери. Бабка Алена вспомнила, что путешественники обещали возвратиться через два-три дня, и решено было ждать их завтра.
Но прошел завтрашний день, а беглецы не появлялись.
Вечером Владька и Мишка организовали постоянное дежурство в тальнике, у поворота, на берегу Туры. Владька для этой цели соорудил подзорную трубу из двух линз. Труба немножко замутняла изображение, но все же, приглядевшись, через нее можно было различить, где река, а где берег, и даже лодку, если та появится метрах в пяти от засады.
К сменному дежурству добровольно подключился Колька тетки Татьянин. Подключился не потому, что изменил своим прежним симпатиям, но потому, что обиделся на друзей за скрытность.
Безрезультатно прошла еще одна ночь. Потом еще один день. Еще ночь. А к вечеру следующего дня Валентина Сергеевна пришла в сельсовет и по телефону сообщила в районную милицию об исчезновении двух своих учеников. Валентина Сергеевна была расстроена до того, что минут десять объясняла внешние приметы одного Никиты, хотя и сказать-то надо было всего, что голова как шар.
В двух белоглинских домах нарастала тревога, наблюдатели в тальнике сменялись каждые полчаса, а беглецы будто канули в воду.
Шерхан
Когда первые ошеломляющие минуты заключения прошли, друзья приспособились к темноте и могли различать друг друга.
Оба сели на тряпье, оба слышали, как скрылся в доме Прокопка.
— Нас предали, — шепнул Никита.
Петьке стало чуточку тоскливо от этой мысли, но Петька подумал и мотнул головой: «Нет!» Потом вспомнил, что Никита может не разглядеть его движения, и сказал:
— Нет…
Никита хмыкнул, и сколько-то времени они опять сидели молча. Но когда неуверенно застучали запоры калитки, оба вздрогнули, понимая, что каждый ждал именно этого — когда возвратится женщина.
Заскрипела калитка, и одновременно тихонько пропела сенная дверь.
Голос Прокопки:
— Где шляешься?!
Грудной, удивительно виноватый — ее голос:
— Я ходила в сельпо…
Голос Прокопки:
— Сельпо закрыто, кому мозги вправляешь?
Ее голос:
— Я вспомнила, что нет водки, искала завмага…
Голос Прокопки:
— У-у… — Не понять, то ли он доволен ее стараниями, то ли нет. — Давай!.. В следующий раз…
Неправдоподобно часто и вразнобой отстучали ее каблуки по ступеням: «ток-ток-ток». Видно, дернул Прокопка за руку.
— Собака!.. — сквозь зубы выругался Петька и даже сделал движение, чтобы встать.
Никита дернул его за штаны.
Ее голос:
— Не груби… У меня может не хватить терпения…
Голос Прокопки:
— Что?! Странно… Ха-ха-ха!..
И с минуту, наверное, Прокопка хохотал:
— Странно!.. Нет… Рассмешила, благодарствую!.. Ха-ха… Выкормыш туда же… — И сразу оборвал смех: — Входи! Что там у тебя?
Запела дверь.
Петька еще раз выругался. Но потом друзья опять долго молчали. После всего услышанного возможность очутиться в лапах Прокопки казалась еще опаснее.
— И чего она опоздала… — посочувствовал Петька.
— А может, она ждала нас там?.. — спросил Никита. И когда спросил, обоим стало легче на душе.
— Ладно… — сказал Петька, тихонько приподнимаясь. Надо было сориентироваться.
Сквозь единственно видимую щелку от неплотно прихлопнутой двери на сеновал проглядывали сумерки.
Петька переполз через баррикады тряпья и попробовал открыть дверцу.
Тотчас же гавкнул от конуры Шерхан.
Петька попробовал еще раз, Шерхан злобно гавкнул дважды, зарычал.
Петька торопливо возвратился к Никите.
— Думай, Голова…
Голова, раб божий, начальник штаба стал думать. Но не о спасении, а так — о разном: ни о чем вообще и обо всем понемножку. Петька тоже взгрустнул.
Полоска сумерек от неплотно прикрытой дверцы стала еле заметной.
Снова тихонько пропела сенная дверь.
Легкие шаги. Она…
Погремела где-то рядом жестяным корытом. Шерхан заскулил, подлизываясь к хозяйке.
Негромко:
— Спать, Шерхан, спать… Мальчики, если здесь, тише… Спать, спать…
Никита протянул руку и осторожно стукнул по стропилу.
— Тихо, тихо, Шерхан!..
Петька шепнул:
— Тихо!..
Ясный месяц за синей рекою… —
послышалась от крыльца негромкая песенка. Потом шаги по лестнице, и опять все стихло.
— Я говорил! — торжествующе отметил Петька. В ответ ему взвился яростным лаем Шерхан.
Хлопнула дверь.
Голос Прокопки:
— Ты чего? Ну, ну, не балуй… Гляди тут…
Друзья поняли, что теперь, когда смолкли последние звуки в хуторе, Шерхан улавливает малейший их шепоток, и долго-долго опять сидели без движения.
Потом Петька дернул Никиту за плечо. Мол: «Спим…» Тут же улеглись на тряпье и заснули в обнимку.
Нет худа без добра
Бодрые, вскочили разом под крик петуха во дворе, и оба разом вспомнили, что спят не дома. Даже не в гостях.
Сели.
Несколько раз выходил во двор и возвращался в избу Прокопка. Когда он уходил в избу, то из одного конца двора, то из другого доносилась тихая песенка. Настолько тихая, что слов было не разобрать. Только напев:
Ясный месяц за синей рекою…
Опять и опять натужно орал петух. Квохтали выпущенные из сарая куры. Покрякивали утки. Где-то неподалеку вздыхала корова, слышалось тяжелое хрюканье, время от времени заглушаемое требовательным визгом подсвинка.
— Живет, кулак… — повторил Петька определение пасечника.
Никита показал на фонарь:
— Может, не видно?..
Петька метнул взглядом по сеновалу.
Вместе подтащил тумбочку без дверцы, засунули в нее фонарь, так, чтобы свет падал только в одну сторону.
К обоим возвратилась прежняя энергия.
Петька отполз к дверце. Осторожно выглянул в щелку. Через нее был виден уголок крыльца и узенькая полоска гладкого, будто асфальтированного двора.
«Зажигай!» — просигналил Петька.
Слышно чиркнула спичка.
Света из-за кучи барахла Петька не увидел.
Возбужденный, приполз обратно.
Глупо было думать о побеге, когда они еще не выполнили своей главной задачи. С молчаливого согласия они как бы возложили всю ответственность за свою дальнейшую судьбу на ту, у которой была песенка: «Ясный месяц за синей рекою…» Им оставались собственные заботы.
Опять до ряби в глазах замелькали в тусклом свете фонаря «Похождения…», «Приключения…», фотографии женских ног вместо картинок…
Стопы книг уменьшались до нуля и опять восстанавливались в своей первозданности. От возбуждения стало жарко. Разделись до маек.
Надежда — друг легкомысленно-непостоянный, — то сильнее она, то чуть-чуть…
И когда Никита зашевелил непослушными губами, пытаясь что-то сказать Петьке, она была уже совсем чутошной. Петька испугался даже: мало ли что может приключиться с человеком, когда он вот так ворочает глазищами и челюстью вверх-вниз, а ни гугу, ни слова то есть.
Руки Никиты были прижаты к толстой в кожаном переплете книге. Петька силой раздвинул его руки. Во всю обложку книги сиял тисненый, с двумя перекладинами крест.
— Ну!.. — сказал Петька.
В четыре руки распахнули книгу.
Глазам обоих представились обнаженные мужчина и женщина под огромным дубом. На разметавшуюся в полусне женщину глядеть было неприятно.
— Библия! — наконец прошептал Никита.
— Не дурак!.. — не своим голосом огрызнулся Петька. — Шуруплю.
Никита быстро-быстро шелестнул страницами. Дальнейшее у обоих не вызывало сомнений.
Тайна последних двух цифр была перед ними. Страница сто шестидесятая… Во всю оборотную сторону картинки — ничего не говорящая, без единого слова схема… Опять схема!
Страница двести восемьдесят третья… И только тут заметили оба, что книга написана на непонятном языке.
Помолчали, растерянные.
— Французский! — с гордостью полиглота заявил наконец раб божий начальник штаба.
— Откуда ты знаешь… — сердито отозвался адмирал-генералиссимус.
Никита открыл титульный лист. И совместными усилиями, после короткого спора, пришли к выводу, что внизу титула напечатано русское слово «Париж» нерусскими буквами: «Paris».
Снова открыли на двести восемьдесят третьей странице.
Петька заметил аккуратную точку в начале и в конце одного слова.
Воодушевленные, забегали глазами по строчкам и нашли еще несколько точно таких же аккуратных точек.
— Шифр! — доложил начальник штаба.
Но дешифровальщика в отряде не было. Снова раскрыли книгу на схеме. Схема была до унылого непонятной.
Петька перевел глаза на соседнюю страницу и… здесь тоже увидел точку. Тогда, изумленные, они стали раскрывать библию где попало и увидели, что каждая ее страница помечена аккуратными точками в строках.
Петька обеими руками почесал затылок. Все это было невероятно и вместе с тем… очень естественно.
Либо на двести восемьдесят третьей странице заключался ключ ко всему шифру, либо точки на остальных страницах были сделаны для отвода глаз. И в том, и в другом случае человек, ставивший их, имел основания крепко запутать случайного читателя. То есть случайному читателю это множество точек, возможно, ничего б и не сказало…
Петька взял у Никиты книгу: стоит ли глазеть на страницы, когда ничего не понимаешь? Лег на спину, тяжелую книгу положил на грудь, обхватил ее обеими руками, и сердце его застучало в кожаный переплет.
Никита хотел погасить фонарь. Но раздумал, достал из первого ящика «Тайны женского очарования» и, растянувшись на животе около тумбочки, стал читать про женское очарование.
Некоторые из тайн женского очарования
— «Родинка на лице придает ему особую прелесть», — сказал Никита.
— Это бородавка-то?.. — переспросил Петька. И даже сплюнул.
Никита пошелестел страницами, помолчал и тоже сплюнул.
— Чего ты? — спросил Петька.
— «Если девушка позволяет вам при встрече целовать ее ладонь — это означает особое ея к вам расположение… Целуйте в линию сердца».
Петька вздохнул. Никита бросил книгу в общую кучу, задул фонарь и лег рядом с Петькой.
Так они лежали долго.
Предпринимать что-нибудь не имело смысла. Во-первых, им бы не удалось выбраться. А во-вторых, они могли подвести ту, которая так решительно пошла им навстречу.
Лежали, может быть, час, может быть, два.
Они ничего не говорили друг другу, и оба очень хотели пить.
Сухота будто бы медленно подступала к ним со всех сторон, откуда-то из углов, от крыши, а потом стала надвигаться ближе, ближе, и вот, когда она уже совсем навалилась, Петька пошевелился. Если бы Петька не пошевелился вдруг, они бы лежали еще долго. Но Петька пошевелился, и Никита встал, опять зажег фонарь, достал из ящика «Гибель Колорадо» и стал читать.
Некоторое время опять молчали. Потом Никита поскреб свой круглый затылок, и Петька спросил:
— Чего там?
— Женятся, — сказал Никита. — Свадебное путешествие.
— Это вроде как Федька с Наташкой в Сопляковку…
— Вроде, — сказал Никита. — Только на корабле.
Опять помолчали. Никита увлекся. Стал пристраиваться возле тумбочки поудобней.
— Ну… — снова напомнил о себе Петька.
— Субмарина, — объяснил Никита. — Это по-фашистски — подводная лодка. Сейчас топить будет корабль…
— Бомбы, что ли, нет у этих? — спросил Петька.
— Нету, — сказал Никита. — Это ж не русские — англичане.
Немецкий капитан предложил женщине спуститься, на подводную лодку. С женщинами капитан, оказывается, не сражается.
— Врет, собака… — комментировал Петька.
— Ну, вот… — сказал он, когда немец все-таки потопил корабль.
Но лодка всплыла и подобрала невесту.
Дальше всякий раз, когда Никита хмыкал про себя, Петька требовал разъяснить ему причину хмыканья. И мало-помалу перед ним развернулась картина такого безобразия, что, если бы не жалко было лишних движений, Петька изничтожил бы книгу.
Жених мисс Фейл утонул. Немецкий капитан поселил ее в своей каюте. И скоро она забыла про жениха. Но тут все офицеры стремятся с ней побеседовать. Капитан держит ее под замком.
Лодку бомбят наконец, и лодка падает на грунт. Немцы, вместо того чтобы спасаться, кидаются все к капитанской каюте и хотят прорваться к мисс Фейл. Тут среди них оказался один порядочный юнга, который из пистолета убивает всех, чтобы защитить эту дурочку Фейл. Потом приходит капитан, благодарит юнгу и убивает его. Мисс Фейл плачет. Капитан объясняет ей, что спастись можно только вдвоем.
— Шкура… — чуть слышным шепотом пояснил Никита.