— А Маринка что?
— Начали мы с Маринкиной матерью ее искать… Уже поздно, темно, глядим: они идут, Андрейка с Андрюшкой! Руками махают, рассуждают, кто кого там в фильме стукнул да стрельнул! «Маринка где?» Они, как бараны, друг на друга уставились, повернулись и бегом — назад! Мы — за ними! Прибегаем в клуб, тетка нам зрительный зал отперла, а Маринка там на стуле в уголке спи-ит себе! Она, оказывается, заснула во время сеанса, а они ее и забыли.
— А я тут при чем?
— А при том, что на воскреснике не был тоже!
— У меня была уважительная причина!
— Знаю, какая у тебя причина!
— Ну, какая?
— Такая! Очень простая!
— Нет, ты скажи!
— Сказать?
— Скажи!
— Бутылки на кладбище у пьяниц собирал — вот какая! — выпалил Толик. — Ты думаешь, никто не знает? Видели тебя одни люди…
— А ты деньги у всех собираешь! — озлился разоблаченный Вася. — На свою больницу дурацкую! Я хоть и бутылки собираю, зато у других не выманиваю…
— А кто выманивает?
— Ты! Думаешь, не вижу, как ты все время намекаешь: «Где бы денег взять», да «Не на что запчасти купить…» Имей свои деньги, да и покупай! А на чужое — дурак сумеет! Вижу, как ты к моим деньгам так и подбираешься, так и подбираешься… Шиш тебе!
Толик покраснел, зашмыгал носом и пошел к двери. С порога он вскрикнул плачущим голосом: «Ладно!» — и ушел.
И пусть. Сам виноват. Меньше будет вынюхивать чужие тайны: а то — все он знает, до всего ему дело…
Но настроение у Васи испортилось. На деньги теперь уж и смотреть не хотелось, не то что их пересчитывать. Вася засунул кошелек обратно под шифоньерку и с горя завалился спать.
Глава восьмая,
в которой каждый может увидеть, какие самоотверженные попытки предпринял Вася, чтобы разрешить роковое недоразумение, какое позорное поражение он потерпел, а также включающая «Трогательную повесть о потерянном друге»
Перед утром приснился Васе сон, будто идет он по улице и видит: двугривенный лежит! Нагнулся его поднять, а рядышком — еще два. Не успел подобрать эти, глядь — гривенник и полтинник сами в руки просятся, а неподалеку — еще несколько двугривенных!..
Но только мама не дала этот интересный сон досмотреть: оказалось, что пора вставать.
Собираясь на работу, мама заглянула в сумочку и сказала как бы самой себе:
— Деньги все кончились… Вот беда…
Вася насторожился: уж не прознала ли она про кошелек? Что-то подозрительно: никогда с Васей насчет денег не заговаривала, а тут вдруг, похоже, намекает, что ей известно про Васин капитал и не мешало бы пожертвовать из него чуточку на домашнее хозяйство.
Вася сильно обеспокоился, но виду не подал и продолжал схлебывать горячий чай, будто это его и не касалось.
— Надо бы тебе копеек пятнадцать оставить, — продолжала мама, — на завтрак в школе, но, может быть, обойдешься?
— Да ладно… — сказал Вася таким тоном, будто завтрак в школе необходим, но раз уж такое дело, он как-нибудь сумеет собраться с силами и обойтись без завтрака. — Что поделаешь…
У подъезда Васю уже поджидал верный раб Марсианин. Порядочный крюк ему пришлось сделать, чтобы повидать своего хозяина!
— Ты… где… вчера… был? — радостно воскликнул он. — А я… к тебе… приходил! Пойдем… куда-нибудь?
— Ишь ты, понравилось!
— Хорошо… мы… ходили! Пошли… еще!.. Можно… в лес… можно… еще куда-нибудь!.. Мне… все равно… куда — ты… туда и я…
— Я в школу…
— У-у-у…
— Вот тебе и «у-у-у…» Ты, оказывается, лентяй порядочный…
— Я… не… лентяй!.. Раз… я… раб… значит… сам себе… не хозяин… За все… отвечаешь… ты!.. А я… ни при чем… Я думал… будет… приказ… куда-нибудь… с тобой… идти!.. Я… уроки… через это… не делал… А столько… задано… аж страшно!.. А ты… теперь… меня подводишь… И двойку… теперь… я получу… через тебя!..
— Гуляй один, если хочешь. В первый раз тебе?
— Одному… очень… скучно… Потрудней… чем… в школе… сидеть… Ходишь-ходишь… везде… аж ноги… заболят… Думаешь… урока три… прошло… а там… только… второй начался… Значит… опять… иди!.. Ну, пошли… а?
— Нечего-нечего! Ты знаешь, кто я такой? Я в этой зоне уполномочен следить, чтоб такие вот, как ты, уроков не пропускали!
— А-а-а… — протянул Марсианин и послушно пошел с Васей в школу. Он тотчас смирился с постигшей его неудачей и принялся своим скрипучим голосом строить планы на будущее, полные самых великолепных картин: как в один прекрасный день Вася распорядится уроков не делать, в школу не ходить, а вместо этого идти в лес слушать соловьев и собирать водоросли.
Вася его не слушал: думал про Толика. Толик отчасти сам виноват — зачем он про бутылки всякие сплетни разузнавал, какое ему дело? Они с Толиком, конечно, самые крепкие, самые старинные друзья, и ссора эта долго продлиться не может. Добрее и безобиднее Толика во всем Советском Союзе мальчишки не найти! Он долго обижаться не сможет, не такой он злопамятный человек!.. Если хорошенько всю жизнь вспомнить, окажется, что не раз уж они с Толиком ссорились, но не надолго: полдня и все! Сам Толик первый всегда подойдет и заговорит, словно ничего и не было…
— …Значит… если я… так… совру… поверит… мне… учительница… или… не поверит?.. — услышал он уже у самой школы голос Марсианина.
— Чего соврешь? — спохватился Вася.
— Да насчет… уроков же!.. Почему… я… их… не сделал!.. — воскликнул Марсианин.
— Врать нельзя, — поучительно ответил Вася. — Это — нехорошо. Врунов я не уважаю. Сам врать не люблю и тебе не советую…
— А что… мне… делать?..
— Не знаю, не знаю! Не знаю, чем у тебя голова была забита! Раньше надо было думать! А теперь — беги в свой класс и не приставай ко мне!
Сразу стало видно, что Толик вчерашнюю обиду не забыл: он был угрюмый, насупленный и пересел с Васиной парты на другую. На перемене он прошел мимо Васи, будто и не замечал его, будто они — не бывшие друзья, а вовсе незнакомые люди!..
— Через что вы с Толиком поссорились? — поинтересовался Борис.
— У него спроси…
— Мы уже спрашивали, не говорит…
— А раз не говорит, значит, вам и знать не нужно, мало ли через что! — обрадовался Вася тому, что Толик ничего не сказал ребятам. Вот что значит хороший товарищ: не хочет позорить друга, хоть они с ним и в ссоре — временно!
На другой перемене он попытался вызвать Толика на разговор.
— Конечно! — говорил он громко, прохаживаясь вместе с Борисом вблизи от Толика, угрюмо сидевшего в одиночестве за партой и делавшего вид, что читает книжку. — Есть некоторые люди такие обидчивые, что из-за пустяка обижаются… Тут уж ничего не поделаешь… Если б они, конечно, из-за серьезного обижались, тогда — другое дело, тогда…
Толик шевельнулся, поднял голову и, кажется, хотел что-то возразить, но потом с самым неприступным видом опять уткнулся в книжку, даже губами начал шевелить, чтобы получше разобрать, что там написано…
— Конечно, — продолжал Вася, — если человеку хочется поссориться, то выискать какую-нибудь причину ничего не стоит. Придраться, например, к слову да и обижаться, сколько влезет… Другой, может, просто пошутил чего-нибудь, а тот сразу…
Но Толик сидел, как глухой. Даже достал тетрадку и начал что-то в ней чрезвычайно внимательно сравнивать с книжкой…
Тут Вася понял, что Толик обиделся всерьез…
Так они и мучились все перемены.
Когда два товарища поссорятся, то от этого для обоих получается много неудобств: чтоб лицом к лицу друг с другом не встречаться, друг мимо друга не ходить, не взглядывать — надо все время быть настороже. Если Вася находился в одном конце коридора, Толик оказывался в другом, хоть ему, может, и вовсе незачем там быть. Если Толик с одними ребятами разговаривает, то Васе, хочешь не хочешь, а нужно разговаривать с другими. Из-за этого и ребятам пришлось разделиться на две группы: одна — с Васей, другая — с Толиком, а общего разговора не получается. Только самые дотошные то и дело перебегали от одной группы к другой, чтоб и тут, и там поспеть!..
Домой шли по отдельности: Вася обычной дорогой, а Толик вообще исчез — возможно, пошел каким-либо обходным путем, чтоб и по одной дороге не идти с обидчиком!..
Впрочем, Вася не терял надежды, что как-нибудь все уладится. Зачем Толику обижаться? Вася же на него не обижался… И он не должен!.. Ведь, если рассудить справедливо, кто первый начал ссору? Толик! Начал придираться, упомянул про бутылки, а если Вася сказал, что Толик деньги выпрашивает, то это чистая правда: все ему деньги дают, Алхимик даже свою глиняную свинью разбил, ничего в этом особенного нет… Нужны деньги, вот он и просит! А что Вася не захотел ему денег дать, то в этом тоже нет ничего обидного: кто хочет — дает, кто не хочет — не дает… Сейчас не дал, а через десять минут, возможно, передумает и даст! Скажет: на тебе денег, иди покупай запчасти для своей больницы.
А что если в самом деле дать Толику немного для больницы, ведь больница-то — дело общее, Вася тоже обязан в ней участвовать! Взять, скажем, эти бутылочные деньги да и отдать! Тогда можно будет сказать, что бутылки эти Вася собирал специально для больницы, ни для чего другого! Видит, что больница нуждается в деньгах, пошел, набрал бутылок, сдал, и вот — получайте! И на воскреснике по этой самой причине не был — искал, где бы денег для больницы достать… Так Вася и сделает. Только, конечно, таким образом, чтобы не унизить своего достоинства…
Кое-как расправившись с домашними заданиями, Вася вышел во двор и сел на скамейку, оглядываясь по сторонам.
Настолько он был все эти дни занят, что и не заметил, как, во двор пришла настоящая весна: повсюду, где только можно, где не было асфальта, вылезали и зеленели изо всех сил разные травинки, почки на деревьях уже развернулись в самые настоящие листики, на большое дерево собрались на какое-то свое собрание воробьи со всего района и орали все разом. Это были уже не те зимние, озабоченные поисками пропитания, нищие и озябшие воробьи, а веселые, самоуверенные и нахальные! Судя по их голосам, они не какие-то деловые вопросы обсуждали, а орали просто так, от радости. Может быть, это собрался хор воробьиной самодеятельности.
Окончательно отбившиеся от рук Андрейка с Андрюшкой, одетые совсем по-летнему, напялили какие-то странные маски, изображающие голову непонятного зверя с ушами, и скакали рядышком через двор самым нелепым и неестественным образом. Ноги у них были прямые, локти прижаты к бокам, а ладони свисали у груди наподобие лапок, и так они неутомимо прыгали, хохоча во все горло от своей выдумки. Хозяин медведя, очевидно, направлявшийся опять в больницу со своим больным медведем, которого он нес под мышкой, остановился и с одобрением наблюдал, как они прыгают.
— Эй, вы! — крикнул Вася. — А ну, идите-ка сюда!
Андрейка с Андрюшкой переглянулись и, не спеша, запрыгали — прыг! прыг! прыг! — пока не допрыгали до Васи.
— Чиво? — независимо спросил Андрюшка, не снимая маски и не изменив позы.
— Почему вон там, на стенке, нарисовано? — набросился на них Вася. — Кто за этим должен следить?
— А нам какое дело! — сказал Андрюшка. — Ты видишь, мы кто? Кенгуру!
— Чтоб сейчас же стереть!
— Мы не можем, — сказал Андрейка. — Мы — кенгуру! А они не умеют стирать!
— У них передние лапки очень коротенькие, — объяснил Андрюшка. — Видишь, какие? Не достанут…
— Тогда принесите ведро с водой и тряпку, я сам без вас сотру!
— Кенгуру не умеют таскать ведра… — сказал Андрейка.
— У них лапки слабенькие… — добавил Андрюшка.
— А что они умеют?
— Они умеют только скакать! Вот так!
Андрейка с Андрюшкой повернулись и запрыгали прочь: прыг! прыг! прыг! В это время на балкон вышел Сережка из шестьдесят шестой квартиры со своим знаменитым кнутом.
Кнут и в самом деле был ужасного вида и неимоверной длины.
Андрейка с Андрюшкой сразу перестали прыгать, а Хозяин больного медведя, двинувшийся было по направлению к больнице, остановился, и они стали смотреть на Сережкин балкон.
Сережка сначала разложил кнут на перилах и начал измерять его пальцами, потом встряхивал, как бы пробуя гибкость, и, наконец свесив его вниз с балкона, как рыболов удочку, по всей вероятности, прикидывал: достиг ли он достаточной длины для расправы с Алхимиком или еще короток. Что-то в устройстве кнута его не удовлетворило, и он ушел в дом, даже не глянув на Андрейку с Андрюшкой и Хозяина медведя, которые продолжали стоять, пораженные величиной кнута и зловещей серьезностью его владельца.
Потом они обернулись к Васе, чтобы увидеть, какое впечатление произвел этот кнут на него.
Вася встал и пошел в подъезд, где находилась Сережкина квартира, чем необыкновенно заинтересовал Андрейку с Андрюшкой (они даже маски сняли) и Хозяина медведя, который тронулся было в путь, но опять остановился. Все стали с нетерпением ожидать дальнейших событий.
Дверь Васе открыл сам Сережка и отступил испуганно, видно предчувствуя, что от такого посещения ничего для него хорошего не произойдет.
— Что нужно? — грубо спросил он.
— Кнут зашел посмотреть! — ответил Вася. — Где он у тебя, ну-ка?
И хотел войти в комнату, но Сережка, растопырив руки, загородил ему дорогу:
— Нечего его смотреть! Я его не всякому показываю! Он еще не готов! Вот когда будет готов, все увидите!
Вася молча толкнул его в грудь и шагнул в комнату, а Сережка цеплялся за Васин рукав, со слезами вскрикивая:
— Не ходи! Туда нельзя! Там собака! Собака же там, говорю! Громадная собака сидит! Кусучая! Ма-а-ме ска-а-ажу!
Никакой собаки в комнате Вася не обнаружил, а кнут небрежно валялся возле балконной двери. Вася, не обращая внимания на Сережкины крики, поднял его, рассмотрел: страшное оружие оказалось свитым из разных тряпочек и веревочек и таким легким, что не только ударить им, а и размахнуться как следует было нельзя! Сережка, увидев, что тайна кнута все равно раскрыта, моментально перестал голосить и лить слезы.
Вася повесил кнут на руку кольцами, как лассо, показал Сережке кулак и вышел.
Во дворе он кинул его помиравшим от любопытства малышам:
— Нате вам ваш кнут!
Андрейка и Андрюшка, рассмотрев кнут и убедившись в бессовестном обмане, схватили его и куда-то понесли, скорее всего показывать Алхимику, чтобы тот успокоился и больше не волновался. Хозяин медведя отправился в больницу, и порядок во дворе, благодаря Васе, был восстановлен.
А сам Вася опять скромно сел на скамейку.
Пусть Толик убедится, что Вася, несмотря ни на какие конфликты и разногласия, не покладая рук продолжает выполнять по мере сил свои тяжелые обязанности и не ожидает ни почестей, ни наград!..
Окно в Толиковой квартире было раскрыто, там время от времени мелькали чьи-то головы, только не разобрать чьи. Может быть, оттуда исподтишка подсматривали за Васей, и он принялся оглядывать двор, ища, что бы еще совершить полезного.
Вот во дворе появилась Маринкина мать с велосипедом и Маринкой. С ней вышла ее соседка тетя Оля, которая везла в коляске младенца, такого маленького, что во дворе никто даже не знал, как его зовут.
— Вася, — сказала Маринкина мать, — посмотри, пожалуйста, за Маринкой, хорошо?
Вася согласился и поманил пальцем Маринку, которая хоть и с недоверием на него посматривала, но все-таки медленно, по шажку, пошла.
— И за моей колясочкой, Вася, посмотри! — сказала тетя Оля. — Я ее вот тут поставлю, я — в магазин, скоро вернусь!
— Давайте-давайте! — радушно восклицал Вася, косясь на Толиково окно. — Чего там! Не стесняйтесь!
Тетя Оля пошла в магазин, а Маринкина мать села на велосипед и укатила неизвестно куда. Конечно, лучше бы наоборот: Васе махнуть куда-нибудь на велосипеде, а Маринкина мать пусть сама смотрит за своей Маринкой, но ничего не поделаешь… Да и хлопот особенных не было. Маринка, привычная к разным нянькам, присела на корточки, достала из кармана какие-то черепки и начала раскладывать их на асфальте, тихонько сама с собой разговаривая. А безымянный младенец и вовсе не подавал никаких признаков жизни. Заглянув в коляску, Вася увидел, что он увлечен крайне трудным делом. У него были пастилка, вафля и конфета, и он поставил себе целью забрать все это сразу в руки. А так как своими крошечными пальчиками он мог взять только по одному предмету, то его положение было весьма затруднительным: зажмет в руки конфету и пастилку — вафля остается, схватит вафлю — конфета не захвачена! Судя по его сосредоточенному виду, он не собирался отступаться от этого занятия, пока не достигнет своей цели.