Но одно дело было убедить людей Керевала отправить камни, а другое дело быть уверенным, что Ленгар примет храм, и поэтому Скатэл, ставший теперь верным соратником Камабана, весной отправился в Рэтэррин.
— Скажи Ленгару, что храм, который мы посылаем ему, это храм войны, — наставлял Камабан главного жреца.
— Но это не так! — протестовал Скатэл.
— Но если он поверит, что это храм войны, — настойчиво объяснял Камабан, — ему очень захочется заполучить его. Скажи ему, что если он обменяет золото на камни, это дарует непобедимость его воинам. Скажи ему, что это сделает его величайшим военачальником во всём мире. Скажи ему, что песни о его доблести будут веками передаваться из уст в уста.
Скатэл рассказал всё это Ленгару, а тот проникся таким благоговением перед высоким худым жрецом и перед его обещаниями непобедимости, что сразу же уступил полдюжины маленьких ромбиков, хотя и ничего не рассказал о тех, которые похитила Дирэввин.
Когда Скатэл вернулся из Рэтэррина, он привёл с собой Мерета, сына Галета, в помощь Сабану. Мерет был на год младше Сабана, и унаследовал силу и знания своего отца. Он мог строгать лес, поднимать камни, устанавливать деревянные столбы для храмов, обтёсывать кремень, и всё это он делал со сноровкой, скоростью и мастерством. Так же как и у его отца, у него были сильные руки и благородное сердце. Однако когда он пришёл в Сэрмэннин, на сердце у него лежало тяжкой ношей известие о смерти матери Сабана.
Сабан рыдал, слушая рассказ Мерета о том, как они отнесли её тело в Место Смерти.
— Мы разбили чаши для неё в храме Лаханны, — сказал Мерет. — Ленгар хочет сровнять с землёй этот храм.
— Он хочет разрушить храм Лаханны? — поразился Сабан.
— Каталло поклоняется Лаханне, поэтому это теперь запрещено в Рэтэррине, — объяснил Мерет, затем добавил, что Дирэввин вдохновила людей Каталло на борьбу после поражения.
И это тоже было новостью для Сабана. Дирэввин сбежала в Каталло, и носила в животе ребёнка. Сабан выпытывал у Мерета любые подробности, которые он мог знать, но Мерет знал не больше, чем уже рассказал. Сабан испытывал острое удовлетворение новостями, и это в свою очередь, наполнило его чувством вины перед Орэнной.
— У Дирэввин должно быть уже родился ребёнок? — предположил он.
— Я ничего не слышал, — сказал Мерет.
Мерет и Сабан делали салазки и лодки, а Каддан и Макин, братья Орэнны, отправились в горы, чтобы спустить вниз камни храма Скатэла с высокогорья. Они использовали полозья длиной в два человеческих роста и шириной вполовину, сделанные из двух толстых дубовых полозьев, скреплённых балками. Сабан сделал дюжину салазок за этот первый год, а Льюэдд перевёз их вверх по реке из селения Орэнны на судне, сделанном из двух скреплённых деревянными досками лодок. Река петляла среди лесов мимо селения Керевала, и далее в скудный край, где деревья были редкими и согнутыми ветрами, затем поворачивала к северу до тех пор, пока не становилась слишком мелкой для лодки Льюэдда, но это было как раз у подножия горы, на которой стоял храм.
Братьям Орэнны было необходимо множество помощников, но люди Сэрмэннина были так воодушевлены Камабаном и Хэрэггом, что в них не было недостатка. Женщины пели, когда мужчины тащили салазки вверх в гору. Первые камни были вынуты из своих ям раскачиванием, а затем уложены на полозья. Братья Орэнны начали с самых маленьких камней, так как их могла поднять и дюжина человек, и два таких камня можно было поместить на одни салазки. Дюжина человек оттащили первые салазки на спуск с высокогорной долины. Понадобилось ещё тридцать человек, но не для того, чтобы тащить их, а для того, чтобы удерживать их от быстрого скольжения с крутого склона. Целый день ушёл на спуск двух первых камней по склону, и ещё целый день, чтобы перетащить салазки от подножия горы на берег реки. И два года ушло, чтобы перенести весь храм вниз с горы, и за всё это время только одни салазки сорвались и загрохотали вниз по холму, перевернулись под собственным весом и разрушились, а каменная колонна на них разбилась на тысячи осколков. Самые большие камни, для поднятия которых требовалось тридцать-сорок человек, были оставлены у реки на салазках, а маленькие колонны, которые могла тащить дюжина человек, положили на траву.
Было решено, что Льюэдд доставит камни в Рэтэррин, так как большую часть пути храм должен был проделать морем, а он был моряком. Льюэдд придумал конструкцию необходимых лодок. В первый год, когда первые камни были спущены с горы, он погрузил два маленьких камня на ту же лодку, которая поднимала салазки вверх по течению. Он усадил в лодку дюжину гребцов, и спустил вниз по реке. Лодка двигалась быстро, подхваченная течением, и Льюэдд был уверен, что камни доплывут туда, где река расширяется, впадая в море. Он хотел выяснить, как лодки пройдут через большие волны. Но как только первые зелёные волны разбились о борта лодки, как под весом камней судно раскололись надвое, и колонны затонули. Хэрэгг громко кричал, обвиняя в том, что всё было сделано неправильно, но Камабан заверил людей, наблюдающих со скал, что Дилан, бог моря, взял себе плату, и более ни один камень не будет потерян. В жертву была принесена тёлка на берегу, и её кровь стекла в воду, и немного позже недалеко от берега увидели трёх дельфинов, и Скатэл объявил, что Дилан принял жертву.
— Три корпуса, а не два, — сказал Льюэдд Сабану. Льюэдд и его команда успешно прошли вдоль берега, и молодой моряк решил, что не Дилан забрал себе камни, а несовершенство лодки.
— Нужны три корпуса для каждой лодки, — объяснил он, — рядом друг с другом. И мне нужны десять лодок, или даже больше, если ты сможешь найти деревья.
— Тридцать корпусов! — воскликнул Сабан, продумывая, найдётся ли достаточно деревьев в редких лесах Сэрмэннина, чтобы сделать так много. Он подумал об использовании уже имеющихся в племени лодок, но Камабан настаивал, что лодки должны быть новыми и посвящёнными только величию Слаола, а когда они перевезут все камни на восток, лодки должны быть сожжены.
Этим летом была сожжена новая невеста солнца, отправившаяся на смерть во всём блеске и великолепии. Народ Сэрмэннина никогда не видел Эрэка таким красным, таким огромным, и таким волшебным, каким он был в этот вечер Летнего Солнца. И невеста умерла без крика. Орэнна не ходила на ритуал в Храм Моря, а оставалась в хижине. Она была беременна.
Ребёнок родился в начале следующего года. Это был мальчик, и Орэнна дала ему имя Леир, что означало Спасённый. Она назвала его так, потому что сама была спасена из костра.
— Я никогда по настоящему не верила, что я умру, — призналась Орэнна Сабану одним зимним вечером после рождения Леира. Они сидели на их камне, зеленоватом валуне с алыми вкраплениями, который лежал на берегу реки неподалёку от их хижины, и грелись одной медвежьей шкурой.
— Я думал, что ты умрёшь, — признался Сабан.
Она улыбнулась.
— Я молилась Эрэку каждый день, и не знаю почему, поняла, что он оставит меня в живых.
— Почему?
Она покачала головой, отмахнувшись от вопроса Сабана.
— Просто поняла, и всё. Хотя я не осмеливалась в это поверить. Конечно, я хотела быть обручённой с ним, — торопливо добавила она, нахмурившись, — но мне хотелось и служить ему. Когда я была богиней, у меня были видения, и в них Эрэк поведал мне, что наступает время перемен. Что время его одиночества заканчивается.
Сабану становилось не по себе, когда она рассказывала о том, когда была богиней. Он не был уверен, что по настоящему верит ей. Он полагал, что это потому, что он вырос не в Сэрмэннине, и не привык к тому, что девушка превращается в богиню, или, что ещё невероятнее, превращается обратно в девушку.
— Я молился, чтобы ты осталась жива, — сказал он.
— У меня всё ещё бывают видения, — сказала Орэнна, не обращая внимания на его слова. — Я думаю, что они приоткрывают мне будущее, только оно словно в тумане. Ты рассказывал мне о том, как вы впервые увидели храм Скатэла, как очертания в тумане, вот такие же мои видения. Но я думаю, что они станут более чёткими, — она помолчала. — Я верю, что они станут более чёткими, — продолжила она, — по крайней мере, я всё ещё слышу Эрэка у себя в голове, и иногда мне кажется, что я по настоящему замужем за ним, и, наверное, я невеста, которую он оставил на земле, чтобы делать его работу.
— Переместить храм? — Сабан неожиданно почувствовал ревность к Эрэку.
— Прекратить зиму, — сказала Орэнна, — уничтожить горести. Вот почему твой брат пришёл в Сэрмэннин, и почему он спас тебя от Ленгара. Ты и я, Сабан, служители Эрэка.
Этой зимой Сабан и Мерет обошли южные леса Сэрмэннина и отыскали самые высокие и самые прямые дубы и вязы, которые даже были выше самых длинных столбов храма в Рэтэррине. Они прикоснулись лбами к стволам, моля духов деревьев о прощении, и затем срубили деревья, обрезали ветви, и при помощи стада волов притащили брёвна в селение Орэнны. Они придали брёвнам форму лодок с двумя носами. Сначала они обтесали внешнюю часть лодок, затем перевернули стволы и выдолбили их при помощи тесёл из кремня, камня и бронзы. Дюжина человек работали на берегу реки, исполняя песни, размахивая своими орудиями, и усыпали землю деревянной стружкой. Сабану нравилась работа, так как он привык к работе с деревьями, и он испытывал удовольствие, наблюдая, как ровная бело-золотистая древесина приобретает необходимую форму. Орэнна и другие женщины с песнями работали неподалёку, разрезая шкуры на ремни, которыми будут привязаны крестообразные балки к лодкам, а камни к балкам. Сабан был счастлив в те дни. Его считали главным в селении Орэнны, и все здесь стремились к одной и той же цели, и радовались, видя, как продвигается работа. Это было хорошие времена, наполненные смехом и благородным занятием.
Когда первые три корпуса были закончены, Льюэдд вырезал глаз на каждом борту, чтобы бог, защищающий лодки, высматривал шторма и скалы, а затем он положил три лодки рядом друг с другом. Каждое судно было длиной в три человеческих роста, а ширина трёх лодок вместе была половиной длины корпусов, которые Сабан теперь соединил двумя огромными дубовыми брёвнами толщиной с человека. Брёвнам была придана четырёхугольная форма при помощи кремня и бронзы, и их нижняя половина входила в пазы, вырубленные в фальшбортах трёх корпусов. Как только брусья были присоединены к корпусам, они были плотно привязаны длинными ремнями из кожи. Это первое судно было таким массивным сооружением, что рыбаки качали головами и говорили, что оно никогда не поплывёт, но оно поплыло. Двадцать человек столкнули его с берега в прибрежный ил, а прибывающий прилив легко поднял тройной корпус. Они назвали судно Молот, что означало исполин, и Льюэдд был уверен, что оно выдержит вес самых больших камней, и не затонет в суровом моря.
Камабан совершил путешествие в Рэтэррин в конце зимы и вернулся в Сэрмэннин как раз тогда, когда был закончен Молот. Он был восхищён огромным судном, бегло осмотрел другие подготовленные корпуса, и присел на корточки возле хижины Сабана, чтобы рассказать ему новости из родного края. Ленгар, сказал он, был могуществен, как никогда, однако Мелак из Друинны умер, и за власть боролись сын Мелака и воин, которого зовут Стакис. Стакис победил.
— Он не тот, кто нам нужен, — сказал Камабан. Он взял миску с кашей из рук Орэнны и кивнул в благодарность.
— А что не так со Стакисом? — спросил Сабан.
— Мы должны провести камни по воде через его земли, конечно, — объяснил Камабан, — а он не похож на нашего друга. Тем не менее, он согласился встретиться с нами.
— С нами?
— Всеми нами, — расплывчато пояснил Камабан, так взмахнув рукой, что это могло охватывать весь мир. — Собрание племён. Мы, Рэтэррин и Друинна. За месяц до Летнего Солнца. Проблема в том, — он сделал паузу, зачерпнув немного каши, — проблема, — он продолжал с полным ртом, — что Стакис не любит Ленгара. Я не виню его за это. Воины нашего брата постоянно в деле, и они совершают набеги на стада Друинны.
— Он не воюет с Каталло?
— Постоянно, но они скрываются за своими болотами, и их новый вождь хороший воин. Это один из сыновей Китала, Раллин.
— Двоюродный брат Дирэввин, — сказал Сабан, припоминая имя.
— Скорее, её щенок, — мстительно сказал Камабан. — Она теперь называет себя колдуньей и живёт в старой хижине Санны, откуда она завывает к Лаханне, а Раллин не помочится без её разрешения. Удивительно, не так ли, — он замолчал, ещё проглотив каши, — как Каталло нравится, когда властвует женщина? Сначала Санна, теперь Дирэввин! Тоже мне — колдунья! Она роется в поисках трав и делает грозные предсказания. Это не колдовство.
— У неё есть ребёнок от Ленгара? — спросил Сабан. Он неожиданно представил себе смуглое лицо, обрамлённое тёмными волосами, смех Дирэввин, а потом это же лицо рыдающее и кричащее. Он вздрогнул.
— Ребенок умёр, — беспечно сказал Камабан и презрительно ухмыльнулся. — Что это за колдунья, которая не может сохранить жизнь своему собственному ребёнку? — он отложил пустую миску. — Ленгар хочет, чтобы ты взял с собой Орэнну на собрание племён.
— Зачем?
— Потому что я рассказал ему, как она прекрасна, — сказал Камабан, — и это веская причина, чтобы оставить её здесь.
— Ленгар не тронет её, — сказал Сабан.
— Он может тронуть любую женщину, какую пожелает, — сказал Камабан, — и ни одна не осмелится отказать ему из-за страха перед его воинами. Наш брат, Сабан, тиран.
Керевал, Скатэл, Хэрэгг, Камабан и дюжина других старейшин и жрецов отправились на встречу племён. Понадобилось семь лодок, чтобы перевезти всех, а Сабан отплыл с Льюэддом в рыбачьей лодке, ведомой восемью гребцами. Погода была неспокойной, волны увеличивались, но Льюэдд не беспокоился.
— Дилан защитит нас, — пообещал он Сабану, который с дрожью встречал своё первое настоящее морское плавание.
Лодки вышли в путь ранним летним утром, на вёслах спускаясь вниз по реке до самого моря, где остановились в ожидании под прикрытием выступающего в море мыса.
— Приливы, — сказал Льюэдд, поясняя задержку.
— А что с ними?
— Приливы не просто поднимаются и опускаются, а похожи на ветра в воде. Они приливают на берег и уходят от него, но в отличие от ветров придерживаются определённого ритма. Мы пойдём на восток по водному ветру, а когда он повернёт нам навстречу, будем ждать, когда он снова будет помогать нам.
Льюэдд принёс в жертву поросёнка в храме Мэлкина, затем обрызгал его кровью нос лодки, и выбросил тушу за борт. Команды остальных шести лодок сделали то же самое.
Когда прилив повернул, Сабан не почувствовал этого, но Льюэдд обрадовался, и его восемь гребцов издали крик и направили лодку в море. Они вышли далеко в море и повернули на восток, теперь ветер дул им в спину и Льюэдд приказал поднять парус. Парус был сделан из двух бычьих шкур, прикреплённых к короткой перекладине, подвешенной на прочной мачте, и когда ветер подхватил кожаный парус, Сабану показалось, что лодка полетела, но волны всё-таки были быстрее. Большие волны набегали сзади, и Сабан опасался, что лодку захлестнёт, но потом корма приподнялась и гребцы удвоили свои усилия, в какой-то леденящий душу момент волна несла лодку вперёд на бурлящем гребне волны. А когда тот проходил под судном, нос лодки опускался вниз, а парус щёлкал как хлыст. Другие команды не отставали от них, работая вёслами так, что брызги сверкали на солнце. Они пели, состязаясь друг с другом, и в пении и в скорости, хотя иногда пение прерывалось, когда они вычёрпывали морскими раковинами воду из своих лодок.
Поздним утром семь лодок направились к берегу. Прилив повернул, пояснил Льюэдд, и хотя можно было идти на вёслах и под парусом против течения, их движение будет очень медленным, а усилия огромными, поэтому лодки укрылись в маленькой бухте. Они не сходили на берег, а встали на якорь — крупный камень с отверстием, через которое была пропущена длинная верёвка из скрученных полосок кожи. Семь лодок отдыхали целый день. Большинство из команды спали, но Сабан бодрствовал и видел людей с копьями и луками, появившихся на скалах вокруг небольшой бухты. Они смотрели вниз на лодки, но не предприняли никаких попыток вмешаться.
Команды проснулись к вечеру, поели сушёной рыбы, запивая её водой, затем камни были вытянуты с морского дна, паруса подняты, а вёсла вновь погрузились в воду. Солнце сияло красным, и было затянуто слоистыми облаками, и всё бурлящее море искрилось кровавыми пятнами до тех пор, пока последние краски не погасли, и сумерки не превратились в темноту, и наступила ночь. Луны сначала не было, земля была тёмной, но казалось, что на небе никогда не было столько звёзд. Льюэдд рассказал Сабану, как он ориентируется по звезде из созвездия, которое Чужаки называют Лунный Телёнок, а люди Рэтэррина — Олень. Звезда двигалась по небу, но Льюэдд, как и все рыбаки, знал её путь, так же как он узнавал тёмные очертания низких холмов на северном берегу, которые для Сабана были просто пятнами. Позже, когда Сабан очнулся от полудрёмы, он увидел, что берега уже с двух сторон, потому что море начало сужаться. Поднялась почти полная луна, и Сабан смог разглядеть остальные лодки. Свет Лаханны ритмично отражался на их вёслах.