— Эй вы, шантрапа! Зачем ящик вытащили? Кто просил? Что он, мешал? — Это кричал Витька Мохов из 5-го «Б».
— Туда котёнок попал, — сказал Вова. — Молчи, Каплин.
— «Попал»! — ответил Мохов. — Не попал, если б не посадили. Хотим проверить, сколько дней без еды и питья выдержит. Уже четыре дня сидит… Эй ты, чёртов глаз, что делаешь?! Зачем доску отрываешь? Получить хочешь?
Но Тоська уже оторвал планку ящика, Вова придержал Каплина, а котёнок выскочил и помчался к помойке.
— Учёный какой нашёлся! — сказал Вова.
— Тебя бы так, паразит! — крикнул Тоська. — Только выйди теперь!
— Какой глупец! — сказала Тата про Мохова.
Это вместо «дурак». Тата никогда не ругалась. Говорит, дала сама себе слово и будет держать его всю жизнь. Она чуть что — давала себе слово. С Зоей всегда дружить — слово. Научиться прыгать с парашютом, когда вырастет, — слово. Маме никогда «подумаешь» не отвечать — слово…
— Даже неохота в лагерь уезжать. — Это Вова сказал. — Кто с Каплином гулять будет?
— Я могу, — сказал Тоська. — Запросто. Не хуже тебя.
— Ты ведь тоже едешь, — сказала Зоя. — И Тата с вами. Значит, я буду. Если Вовин папа разрешит.
— Он у тебя убежит, наверно, — сказал Вова. — С ним не всякий может.
— Наверно, убежит, — согласилась Зоя.
— А у меня нет! Спорим? — сказал Тоська.
— И у тебя тоже убежит, — сказал Вова.
— Конечно, — сказала Зоя.
— Спорим, нет? Ну, давай… Я его так отдрессирую… — И Тоська схватил Каплина за поводок.
— Не цапай, не твой пока! — сказал Вова. — Дрессировщик нашёлся! Подай сперва заявление в письменном виде.
— Воображать стал? — сказал Тоська. — Собака-то совсем не твоя… Хмыра несчастная!
— Это кто, я «несчастная»? — завопил Вова. — А ну повтори! Повтори!
Неизвестно, чем бы кончился этот разговор, если б из окна снова не показался Витька Мохов.
— Дай ему разок! — сказал он непонятно кому. — Что, испугался? Эх вы, трусовня!
— А ну выходи во двор! — закричали почти вместе Вова и Тоська.
Но Мохов не вышел.
— Глядите, он чего-то нашёл и ест! — крикнула Тата.
— Фу! — закричал Вова на Каплина.
— Фу! — крикнула Зоя.
«Фу» — значит «нельзя».
Письма и заявления
На другой день Вовин папа достал из почтового ящика вместе с газетами конверт без марки. На нём было написано: «Тов. Тройскому М. А.»
— Интересно, — сказал папа, входя в комнату. — От кого бы это? — И разорвал конверт. — Смотрите, — сказал он, когда развернул бумагу. — Официальный документ.
На бумаге было написано:
Зоевление
Розришите мне гулять с псом (собакой) Каплином. Буду биречь, как зарницу ока.
Ученик 5-го «Б» Денисов Антон.
— Дай-ка, — сказала Вовина мама.
Она взяла красный карандаш и написала под заявлением: «Четыре ошибки в четырёх строчках. И не «зарницу», а «зеницу». Стыдно!»
А папа спросил Вову:
— Ты ему не даёшь гулять с собакой?
— А что, — сказал Вова. — Он хочет один. Возьмёт и потеряет. Очень просто. Что я его, не знаю, что ли?
— А ты? — спросил папа. — Не можешь потерять?..
— Не могу, — сказал Вова. — Зачем мне его терять? Может, когда дядя Семь приедет, Каплин у нас насовсем останется…
— Ни в коем случае! — сказала мама. — И слышать не хочу.
Но тут в разговор вмешался сам Каплин. Он угрожающе зарычал, все обернулись и увидели, что он злится на папин ботинок, у которого уже не было задника.
— Ах ты дрянь такая! — закричала мама и, наверно, стукнула бы его, если бы не вмешался папа.
Он отнял у пса ботинок, оглядел его и сказал задумчиво:
— Я давно уже собирался купить себе модные ботинки. Каплин понял это и ускорил дело…
И папа шлёпнул его по тому месту, откуда начинался вечно виляющий хвостик с завитком на конце.
Поджав свой завиток, Каплин поплёлся на подстилку.
— Вот тебе твоя собака… — начала Вовина мама.
А дня через два к Семёну в Пятигорск полетело письмо.
«Дорогая Семёрка!
Как тебе там отдыхается на Пяти горах? Как себя чувствуешь? Каплин твой в полном порядке — подрос и похорошел. Сахару мы ему совсем не даём — этим занимаются ребята во дворе, а кроме сахара, он питается в основном мужскими ботинками. Когда приедешь, то, помимо пары модельной обуви для Миши и шёлкового зонтика для Ларисы, тебе придётся ещё покупать целое платье Наталье Львовне, нашей дальней родственнице. Она пришла к нам в гости, когда Каплин как раз закончил обед и получил на третье чудесную косточку, всю обросшую жирным мясом, прямо из соседского супа. Но ты же знаешь своего доброго пса! Он всегда готов отдать гостю то, что для него всего дороже. И вот он подходит к Наталье Львовне и, радостно улыбаясь хвостом, кладёт ей на колени свою кость. Прямо на светлое платье… Тогда мы закрыли его на балконе. Там на полу, в холодке, стоял большой пражский торт. Конечно, в коробке. Но что значит какой-то картон для твоего пса, воспитанного на клизмах и кожаной обуви! Нет, мы не станем возводить напраслины. Съел он совсем немного — был уже, видно, сыт. Но зато на всём торте появились красивые отпечатки лап, ушей и даже хвоста!..
Будь здоров, дорогой друг. Отдыхай спокойно и скорей приезжай.
Лариса и Миша».
Вова и Тоська пьянствуют
Ой, до чего не хотелось ехать в лагерь — просто ужасно! Если бы хоть в первую смену, совсем другое дело. А то почти все ребята приехали, ходят на пруд, на пустыре футбольное поле сделали, а тут езжай неизвестно куда и зачем. К этим лагерям, заявил Вова родителям, у него вообще идиосинкразия. А папа ответил, чтобы он не употреблял слов, которые еле может выговорить и значение которых для него так же непонятно, как для папы арифметические задачки на «из разных городов»…
— Не признавайся так открыто в своих недостатках, — сказала мама папе и стала говорить, что теперь дети ничего не ценят и что её дедушка даже мечтать не мог о таких лагерях и дворцах пионеров, не говоря уже…
Но Вова решил, что всё равно ни за что в лагере не останется, раз Каплин в городе. Хорошо Зое — она никуда не едет. Сможет Каплина каждый день видеть. Даже гладить его…
Как только Вова вышел во двор, он тут же вызвал Тоську и сказал, что не знает, как Тоська, а он обязательно из лагеря сбежит. Ну, не сбежит, а сделает так, чтоб выгнали. Или отправили.
— Это ты здорово придумал, — сказал Тоська. — А что лучше сделать, чтоб выгнали?
— Не знаешь? Эх, ты!.. На зарядку опаздывать — это раз. На линейку — два…
— Грубить, — подсказал Тоська. — Три.
— Точно. Ну и… плохо дежурить по кухне — четыре.
— Постель не убирать — пять.
Больше они ничего придумать не могли, и тогда Вова сказал:
— Смотри не струсь.
А Тоська ответил:
— Это я-то струшу? А кто первый побежал в парадное, когда Мохов начал кидаться сухой грязью?..
Но Вова перевёл разговор и спросил, знает ли Тоська, какой у птицы пульс. Нет? Тысяча ударов в минуту!..
В общем, в лагерь они поехали. И Тата тоже. Сидела в автобусе впереди них и всю дорогу вопила: «Тоська, погляди, какое дерево!», «Тоська, что такое буква «Р» и перечёркнута?» Как будто он все знаки обязан помнить.
О том, что их должны выгнать из лагеря, они ей, конечно, не сказали. А то отговаривать будет. Всю дорогу они шептались, придумывали, что ещё надо сделать, чтобы поскорей отправили.
— Хорошо бы начальника лагеря в речку столкнуть… — сказал Вова. — Не нарочно, конечно…
— Только пусть выговор не объявляют, — сказал Тоська Вове, когда проехали деревню Ликино и их тряхнуло на железнодорожном переезде. — Лучше пусть напишут что-нибудь другое — «трудный ребёнок», например.
— Я совсем не трудный, — сказал Вова. — Может, ты трудный, а я даже очень лёгкий. Просто не хочу. Может человек не хотеть?
Когда Вова спрашивал об этом свою маму, она говорила, что он молод ещё разбираться — что хочу, чего не хочу. Но Вова думал, что никто не молод. У всех ведь могут быть желания и нежелания. Даже у самой последней бактерии…
И Тоська сразу с ним согласился. Не то что мама.
— А выговор за это не бывает, — сказал Вова. — Просто напишут: «Отправить из лагеря за плохое поведение».
Когда приехали наконец в лагерь, заняли кровати и разложили зубные щётки и мыльницы, Вова подмигнул Тоське и вдруг как кинет свою подушку на середину постели. Тоська в долгу не остался: задрал угол одеяла и поставил один ботинок на тумбочку.
Тогда Вова сделал из своей подушки наполеоновскую треуголку, тоже смял одеяло, и они, очень довольные собой, вышли из палаты.
С этого дня они старались всё делать не так: два раза опоздали на линейку, при всех расхаживали по клумбе, а Вова один раз ответил старшей вожатой: «Ну и пусть, не всё равно!» Когда все пели песни, они визжали и путали слова, а на замечания говорили, что нет слуха. На лагерной спартакиаде Тоська нарочно пробежал последним стометровку, а Вова сбил планку во время прыжков в высоту на самой нижней отметке. Когда пошли купаться, он сделал вид, что тонет, — стал кричать, бить по воде кулаками и булькать. Он так хорошо притворился, что инструктор по плаванию перепугался и вытащил его за волосы. Было очень больно, и Вова кричал уже по-настоящему — боялся, что все волосы выдерут.
— Я думала, ты умеешь барсом плавать. А ты только топором… — сказала ему Тата.
— Во-первых, не барсом, а брассом, — сказал Вова. — А во-вторых, совсем не топором!
И поплыл сажёнками, а инструктор сказал, что он врун и кривляка, и запретил ему два дня входить в воду.
Когда попросили заметку в стенгазету, Вова сказал, что напишет стихи. Три дня думал, а потом написал вот что:
Прочитайте мой стишок
Про болезни всех кишок.
Ведь от всяких разных вод
Может заболеть живот…
Тоська сказал, что первые две строчки получились ничего, а дальше хуже и не очень понятно. Но когда Вова подписал и свою фамилию и Тоськину, тот отказываться не стал. Пусть, не жалко! Вместе так вместе.
Член редколлегии Слава прочитал стихи и как-то странно посмотрел на обоих.
— Вы что? — сказал он. — Того?
— Сам ты «того»! — сказал Вова. — Не понимаешь в стихах, так молчи.
— Нас доктор специально просил, — сказал Тоська. — Потому что у многих животы болят.
— Да, — промычал Слава. — Ну ладно. Гуляйте, дышите воздухом.
А вожатый Аркадий в тот же день, увидев, как они в десятый, наверно, раз оставили на своих постелях помятые одеяла и наполеоновские треуголки, спросил:
— Чего вы из себя дураков корчите? Какого лешего вам надо?
Аркадий, видно, не давал самому себе слова, как Тата, — не ругаться. И он припомнил им все опоздания, все «не хочу» и «не буду».
— Позор для отряда. Шуты гороховые. Чёрт знает что! — сказал он в заключение. — А тут ещё стихи идиотские.
— Не идиотские, а медицинские, — сказал Вова.
— Тогда вешайте их в санчасти.
И Аркадий ушёл, а Тоська показал ему в спину язык.
— Что-то не выгоняют пока, — сказал он.
— Ничего! — бодро заявил Вова. — Мы ещё чего-нибудь придумаем.
— Что придумаешь? Уже всё перепробовали.
Вова стал думать. Думал он минуты две.
— А я знаю, как стать пьяным, — сказал он потом. — За это кого хочешь выгонят. Даже с работы.
— Очень просто, — сказал Тоська. — Выпить и не закусывать.
— Так невкусно, — сказал Вова. — И достать негде. Надо по-другому.
— А как?
— Настойку сделать. Соберём малину, насыплем сахару, и готово. Только сахару побольше. Так все делают.
— А отчего пьяные? — спросил Тоська.
— Не понимаешь? От газа. Малина бродит. Под сахаром. Там такой пьяный газ получается.
— Тогда надо не пить, а нюхать, — сказал Тоська.
— Лучше и то и другое, — ответил Вова. — Знаешь, как вкусно!
Они набрали в стеклянную банку лесной малины, раздобыли сахару — немного на кухне, немного у ребят, — кусковой растолкли камнями, засыпали сахар в банку, накрыли бумагой, завязали и спрятали около забора в кустах. Чтоб никто без них пьяным не напился. Вова сказал, что чем дольше будет стоять, тем лучше — получится даже крепче портвейна.
— А сколько ждать? — спросил Тоська. — Часов пять?
— Дня два, — сказал Вова, подумав.
На следующий день после завтрака они пошли посмотреть своё вино. Сахар почти растаял. Вчера был похож на снег, а сегодня напоминал песок после дождя.
— Надо перемешать, — сказал Вова. — Только чем? Знаешь что? Сбегай за зубной щёткой, а я здесь подожду.
— Хитрый какой! Я за щёткой, а ты выпьешь всё, — сказал Тоська.
— Не веришь?
— Верю всякому зверю… Сам сходи.
— Ну ладно, можно и веткой помешать.
Они отломили ветку орешника и размешали не хуже, чем ложкой.
— Давай хоть понюхаем, — сказал Вова.
Стали вовсю нюхать, но скоро им надоело, и даже голова немного закружилась.
— Может, попробуем? — сказал Тоська. — Что, если уже как портвейн?
— Ладно. Только понемножку… Чур, я первый! — крикнул Вова.
Он стал пить прямо из банки и весь измазался, потому что вино было очень густое и надо было всё время стукать рукой по донышку. Потом Тоська тоже как следует измазался, и малины сразу осталось очень мало. Её и было-то с полбанки. Они доели остатки, а банку бросили через забор.
— Ну как, ещё нет? — спросил Тоська Вову.
— Чего «нет»?
— Не пьяный? Я уже немного. Голова кружится.
— А я ещё больше, — сказал Вова. — Первый кто пил?
И он стал шататься, и Тоська тоже — и так они пошли по дорожке. Вова задел какую-то девчонку, и она чуть не упала.
— Ты что? — крикнула девчонка. — Я скажу.
— Он пьяный, — сказал Тоська. — Не видишь?
— Сам ты пьяный!
— И я тоже, — согласился Тоська и даже начал петь: — «Ревела буря, дождь шумел…»
Дальше он не знал слов, а мотива не знал с самого начала.
— Дураки вы, вот что! — сказала девчонка.
Тогда Тоська стал шататься ещё сильнее и тоже толкнул её, и она снова чуть не упала.
— Ты что, очумел? — закричала она. — Рита, скажи им! Хвалятся ещё, что пьяные.
Как это они не заметили, что старшая вожатая рядом? «Если бы не пили, обязательно заметили», — подумал Вова.
— Кто пьяные? — спросила Рита.
— Мы, — сказал Вова и покачнулся.
— Вы что, правда?
— Конечно, правда, — сказала девчонка. — Развоображались!
— Идите сюда! — сказала Рита. — Ближе! Дыши?те!
— Мы и так дышим, — ответил Вова.
— На меня дыши?те, — сказала Рита. — Вот так. Что, конфетами объелись?
— Это малина, — сказал Тоська. — Настойка. Полбанки выпили.
— Кто же вам дал? — спросила Рита.
— Сами сделали, — сказал Вова. — Ещё вчера.
— А, — сказала Рита. — Ну, идите. А толкаться нечего. Даже в шутку. И так отличаетесь — опоздание за опозданием.
— Ну и здо?рово мы их напугали, — сказал Тоська, когда Рита отошла. — Правда, Хмыра? Что ещё надо делать, если пьяный?..
Самое худшее было, когда пошли в однодневный поход. Перед этим Вове с Тоськой велели получить на кухне картошку, а они взяли да набрали в мешок свёклы — кто-то из них придумал.
На привале ребята разожгли костёр и долго спорили, печь картошку или варить. Потом решили и так и так. Развязали мешок, а в нём свёкла! Вова и Тоська думали, будет смешно, а получилось совсем не смешно. Ребята чуть не разорвали их. Они, правда, не испугались — Тоська даже дал одному, который наскакивал. И Вова тоже не струсил, хотя Тоська потом доказывал, что Вова чуть не заревел: известный ведь Хмыра.
— Ну их к лешему, ребята, — сказал тогда Аркадий, — не обращайте внимания. Мы их в цирк сдадим, когда в город вернёмся… А сейчас давайте щавель собирать. Такие щи закатим!
Вова и Тоська сначала ничего не собирали. Они стояли посреди поляны и тёрли в руках какую-то траву. Но потом стали нагибаться вместе с другими.