В школьном дворе уже зеленели тополя и чувствовалось скорое наступление лета. Но теперь Лизе было все равно.
– Если тебе объявят бойкот, ты даже не заметишь. – Лиза чувствовала, что начинает злиться. – Вот именно, ты просто этого не заметишь. И потом, никому даже в голову не придет объявить тебе бойкот. Потому что это – ты. Тебе на них наплевать, и они это знают.
– Как это – наплевать? – не понял Максим. Он поправил очки и в недоумении уставился на Лизу.
Когда вот так поверх очков он смотрел на собеседника, казалось, что его разбудили среди ночи и он не понимает, где он и что от него хотят. Тогда Максим с трудом подбирал слова и краснел, как первоклассник. Но когда он решал новую задачку или путешествовал по Интернету, то был героем и не знал поражений. В этом счастливом мире, где все так просто, где все законы диктует логика, не было места для Юли и Марины. Не то чтобы Максим не пытался понять сверстников – просто в их поступках он не видел логики. Он всегда хотел знать, для чего девочки красят ресницы, а мальчики курят в туалете, почему по физкультуре нужно иметь пять и зачем делать домашнее задание по алгебре. Он пытался это понять, но не мог.
– Почему – наплевать? – удивился Максим. – Я тоже человек. – Он снял очки и положил их в карман. – Никто не хочет остаться один. – И ты?
– И я.
Максим был высокого роста. Его большая голова и почти такие же огромные кулаки – все это самым странным образом сочеталось с его кротким характером и врожденной неловкостью. Угловатый и немного застенчивый, он был похож на большого ребенка. Но когда злился, в нем просыпался зверь. Однажды Максим подрался с Ежовым («отпетый бандит» – так говорил про Ежова директор) и едва его не искалечил. Но это скорее было исключением, которое подтверждало правило. Добрый и рассеянный, Максим не умел отказывать, и многие этим пользовались.
– Максим.
Лиза обернулась.
– Кахобер Иванович?!
Кахобер Иванович Калмахелидзе, самый луччший на свете классный руководитель, преподавал историю. Упитанный и в то же время очень подвижный, он много смеялся, носил усы и говорил с легким грузинским акцентом.
– Максим, – сказал он, – пожалуйста, отнеси журнал в учительскую, – и протянул Елкину журнал.
Кахобер Иванович всегда появлялся внезапно.
Он был «Скорой помощью» и Службой спасения, пожарной командой и просто другом – такой это был человек.
– Надо поговорить, – сказал Кахобер Иванович, когда ушел Максим.
Они вошли в пустой класс и сели: он – за свой стол, Лиза – напротив.
«Он все знает, – подумала Лиза, – это конец». – Ты ничего не хочешь мне сказать?
Лиза молчала. А что она могла сказать? Что ей объявили бойкот? Но он и так это знает.
– Лиза. – Кахобер перегнулся через стол и осторожно прикоснулся к ее руке. – Ты обидела человека. Несправедливо обидела. Ты должна извиниться.
Лиза вспыхнула.
Извиниться?! За что? У нее пропал дневник!
Разве она не пыталась им объяснить? Но они даже слушать не стали. И потом, почему Юля так боялась открыть сумку? А что, если дневник у нее? Лиза просто хотела убедиться. Нет, она не станет извиняться. С какой стати?
– Тебе Трудно, – сказал Кахобер, – я понимаю. Если хочешь знать, я тоже веду дневник.
– Вы?
Кахобер встал и начал прохаживаться по классу: от двери к окну и обратно.
– Когда мне было тринадцать лет, мне нравилась одна девочка. Ее звали Софико.
«Неужели дневник у него? – с ужасом подумала Лиза. – Нет, не может быть».
– Как это обычно бывает, я долго не мог признаться. И вот однажды на перемене я набрался духа, подошел к ней и сказал: «Софико, Я тебя люблю». – Прямо так и сказал А потом забрался на подоконник И говорю: « Софико, для тебя я готов сделать все, что ты скажешь Хочешь я выпрыгну в окно? Только скажи». А сам смотрю вниз, и у меня мурашки по спине: третий этаж все– таки.
Кахобер задумался и немного помолчав, продолжал:
– «Ерунда, не прыгнешь» – вот что сказала мне Софико.
– А вы?
– Прыгнул.
– Вот это да!
– Прыгнул и оказался в больнице. И знаешь что?
– Что? .
– Софико даже не пришла меня навестить
Лиза представила себе Софико: оправив ветхое платье, сшитое, по моде послевоенных лет, злая красавица исподлобья смотрела на маленького Кахобера. Хорошо быть красавицей.
– Так и не пришла.
– Нет. Но гораздо хуже было другое – Кахобер потряс в воздухе указательным пальцем. О моей любви говорила вся школа. Я был просто в отчаянии.
– Еще бы, – кивнула Лиза, а сама подумала:
«Дневник у него, это ясно».
– Но знаешь – грустно сказал Кахобер – это скоро прошло. Я рассуждал так: я не сделал ничего плохого – наоборот: я люблю Софико и это доброе чувство. Почему я должен стыдиться? Как ты думаешь, я был прав?
– Не знаю, – пожала плечами Лиза. – То есть нет. Наверное, это хорошо.
– Я тоже так считаю.
«Издевается, – думала Лиза. – Сказал бы сразу: «Дневник у меня”».
А Кахобер продолжал:
– Пока я со сломанными ногами лежал в больнице, я о многом думал, тем более что времени у меня было достаточно. Я пытался понять, почему Софико меня не остановила. И почему потом не пришла навестить. Я должен был разобраться в своих чувствах. Понимаешь? И тогда я решил вести дневник. Так, записывал разные мысли, даже стихи сочинял.
– Вы пишете стихи?
– Нет, теперь нет. Но дневник помог мне многое понять. Знаешь, почему Софико не пришла меня навестить?
– Почему?
– Софико чувствовала себя виноватой. Она думала, я не захочу ее видеть. Но я это не сразу понял. – Кахобер придвинул к себе стул и сел задом наперед, обхватив спинку руками. – А что касается дневника, я веду его до сих пор. Я бы не хотел, чтобы он оказался в чужих руках, я понимаю. Но и ты меня пойми.
– Да, конечно, – согласилась Лиза, – я понимаю.
– Нет, ты не понимаешь. Юля не брала твой дневник.
– Можно спросить? – сказала Лиза и немного смутилась. – Конечно.
– Мой дневник у вас?
– Нет.
– Тогда почему вы так уверены, что это не Юля?
– Это исключено. – Кахобер наклонил голову набок и криво улыбнулся, отчего его усы изменили положение, а глаза стали как щелки. – Просто она не такой человек.
– Если честно, – сказала Лиза и покраснела, – я тоже об этом думала. Но если она не брала, почему она не могла показать сумку? Я просто хотела убедиться…
– Убедиться? – Кахобер Иванович снова поднял вверх указательный палец и наклонил голову набок. – Никто не имеет права обыскивать другого человека, даже если он тебе не нравится. Ты должна извиниться.
– Я попробую.
– Вот и хорошо, – обрадовался Кахобер. – И пожалуйста, не надо думать, что, если ты не придешь на классное собрание, я об этом забуду. Договорились?
Лиза кивнула.
От классных собраний у Лизы часто оставался на душе неприятный осадок: видимо, предчувствовала, что однажды сама окажется под прицелом.
Кахобер долго ходил по классу, говорил и размахивал руками. У Лизы ком стоял в горле, и в какой– то момент ей показалось, что она упадет в обморок.
– Лиза хочет извиниться, – сказал Кахобер и, уступив ей место, отошел в сторону.
И она извинилась.
«Странно, – думала Лиза, спускаясь по лестнице, – когда ты не прав, стоит тебе извиниться, как мир преображается, а ты сам как будто становишься Лучше».
В раздевалке ее окружили одноклассники. Она сколько угодно могла с ними болтать, и никто не смотрел на нее косо. Максим Елкин ликовал. А сама Лиза чуть не расплакалась: просто ей было у кого переписать домашнее задание и спросить как дела – ничего особенного. Но это так важно, кота есть с кем поговорить.
*
Стоял солнечный майский день. Листья на тополях стали еще больше, а воздух был наполнен свежестью. Лиза простилась с Максимом и отправилась домой.
– Эй! Лиза!
Лиза обернулась. Она всегда ходила быстро, и Юля ужасно запыхалась, пока ее догнала.
– Лиза! Постой. Я хотела тебе сказать. – Юля тяжело дышала и говорила сбивчиво. – Когда ты попросила меня открыть сумку… Понимаешь, там была одна фотография… Извини …
– Ты не должна извиняться, – перебила ее Лиза. – Это подло обыскивать человека, даже если… даже если для тебя это важно. И потом, сумка…
– Ерунда, – сказала Юля, немного отдышавшись. – Она старая, ее давно пора было выкидывать.
Теперь у Юли действительно была другая сумка, новая. И Лиза сразу это заметила.
– Я просто хотела сказать… – смутилась Юля. – Там была одна фотография… Ты никому не скажешь?
– Нет, – улыбнулась Лиза, – но, если не хочешь, можешь не говорить.
– Знаешь, – сказала Юля и залилась краской, – это фотография одного молодого человека, я иногда беру ее с собой. Я знаю, это глупо… И когда ты попросила меня открыть сумку, я испугалась, что кто– нибудь увидит. Понимаешь, я просто очень испугалась.
– Какая я дура! – сказала Лиза. – Пожалуйста, извини.
– Я сама виновата. Знаешь что? Юля открыла сумку и долго чт– то искала. – Вот. – Она протянула Лизе фотографию. – Это мой день рождения.
– Ежов?
На фотографии рядом с Юлей, отличницей и старостой класса, красовался ушастый Ежов, нахал и двоечник, отпетый бандит.
– Это случайно так вышло, что нас сняли вместе, – объяснила Юля. – Я понимаю, это глупо…
– Глупо? Ничего подобного. Даже если он хулиган, ну и что? В каждом человеке есть что– то хорошее.
– Ты правда так думаешь?
– Конечно.
– Только, пожалуйста, обещай, что никому не скажешь, хорошо?
11
После истории с бойкотом Лиза изменила свое отношение к Тусе, но та продолжала каждый вечер к ней заходить.
«Мы так давно знаем друг друга, – думала Лиза, – что одно предательство не Может этого отменить. Ведь мы с Тусей как родственники, а родных не выбирают».
К тому же Лизе всегда было легче забыть о неприятностях, чем продолжать злиться.
Все их разговоры невольно сводились к Егору.
Они сами заметили эту закономерность, и Туся, смеясь, сказала:
– Ничего не поделаешь – все дороги ведут в Рим. Знаешь, все– таки в Егоре есть что– то особенное, магнетическое, чего нет в других парнях. Ведь даже я была в него влюблена.
– Ты? – недоверчиво переспросила Лиза. – Когда?
– Не беспокойся, подруга, задолго до тебя. Да и любила– то всего недели две, не больше. – Туся отрывисто рассмеялась. – Подумать только, ведь ты влюбилась в него с первой же встречи! – продолжала она. – И знаешь, когда я любила, мне тоже казалось, что вся предыдущая жизнь без него была просто долгим, кошмарным сном…
Что– то в словах Туси насторожило Лизу, но она сразу не поняла – что именно. А когда поняла, то резко остановилась и спросила Тусю напрямик:
– Откуда ты это знаешь?
– Знаю – что? – опешила Туся.
– Откуда ты знаешь, что моя жизнь до него была долгим; кошмарным сном?
– Ну, мне казалось, ты сама говорила, – запинаясь ответила Туся.
– Знаешь, Туся, – дрожащим голосом начала говорить Лиза, – дело в том, что я тебе этого не говорила, а в твои экстрасенсорные способности я верю слабо, поэтому остается только третий вариант…
– Какой? – Было непонятно, то ли Туся действительно недоумевает, то ли искусно разыгрывает это недоумение.
– Мой дневник. Все это было написано в моем дневнике. Причем теми же словами.
Туся старалась не смотреть на подругу.
– Значит, это ты? – упавшим голосом спросила Лиза.
Туся молчала.
– Значит, это ты? Моя лучшая подруга. Значит это из– за тебя я пролила столько слез, из– за тебя выдержала бойкот всего класса? Туся, ответь мне!
– Я могу тебе ответить, но ты мне все равно не поверишь, – нехотя отозвалась Туся.
– Я постараюсь тебе поверить, потому что для меня невыносимо знать, что ты меня предала.
Едва Лиза произнесла эти слова, как тут же вспомнила пророчество Заремы: «Бойся того, кто рядом».
– Я не хотела тебе этого говорить, не хотела расстраивать. Но теперь скажу. Дело в том, что твой дневник у Егора.
Раньше Лиза думала, что выражение «лишиться дара речи» – просто преувеличение. Но теперь от удивления и возмущения она не могла вымолвить ни слова. Вернее, столько вопросов теснилось в ее горле, что она минуты две молчала.
– Егор? Мой дневник у Егора? Этого не может быть!
– Я же говорила, что ты мне не поверишь, – махнула рукой Туся. – Помнишь тот день, когда Сюська чуть не навернулся с четвертого этажа?
– Ну, помню, – холодно ответила Лиза.
– Помнишь, Егор зашел в наш класс и долго вертелся около твоего места, все мял в руках твои тетради? Я знаю, что именно он взял твой дневник, и я могу тебе это доказать.
– Доказать? Как?
– Выслушай меня: после этого Егор как– то позвонил мне по телефону и стал просто болтать о том о сем, пока разговор наконец не зашел о секретах. Он похвастался, что у него в руках секрет одного близкого мне человека, но я и подумать не могла о тебе! Я сказала, что не верю, и тогда он стал мне читать отрывки из твоего дневника…
– А ты слушала?! – с горечью сказала Лиза. – Из любопытства слушала!
– Да нет же! Я даже сразу не поняла, что это ты пишешь… Но потом, когда он прочитал про брата Антона и сестру Соню, когда он дошел до того места, где написано про него…
– Прекрати, – резко оборвала ее Лиза. Она залил ась густой краской, и предательские слезы выступили У нее на глазах.
– Значит, он все знает.
– Не важно, что он знает, – постаралась приободрить ее Туся. – Важно, что ты теперь знаешь, какой он подлец!
– Туся, – тихо сказала Лиза, она не хотела плакать но слезы почему– то катились и катились по ее щекам, – мне обязательно нужно вернуть мои дневник. Ты мне поможешь?
– Конечно, помогу. Мы пойдем к нему прямо сейчас и посмотрим ему в глаза.
Перед тем как позвонить в дверь Егора, Туся достала маленькое зеркальце и стала поправлять растрепанные ветром волосы.
– Зачем ты прихорашиваешься перед этим негодяем? – спросила Лиза.
– При встрече с врагом надо быть особенно неотразимой, – ответила Туся. – А вот ты зря пренебрегаешь зеркалом. На, посмотрись.
Лиза посмотрелась в зеркальце и увидела красное, заплаканное, слегка припухшее лицо обиженной девочки. Совсем не такой ей хотелось показаться Егору… Хотя теперь уже ничто не имело значения.
– Знаешь, Лиз, – нерешительно начала Туся, – я, пожалуй, лучше не буду ему на глаза показываться. А то как– то несолидно – за одной тетрадкой пришли сразу две девчонки. Я спущусь на один пролет ниже, подожду тебя там, ладно?
– Конечно, если ты думаешь, что так удобнее, – согласилась Лиза. Дверь открыл сам Егор. Было слышно, что в квартире играет негромкая музыка.
– Лиза? – удивился он. – Ну проходи, раз пришла…
Из одежды на нем было только полотенце, обмотанное вокруг пояса. Его волосы, зачесанные назад, были влажными и пахли шампунем.
– Извини, я принимал душ и не успел одеться. Никак не ожидал, что это ты звонишь в дверь. Я сейчас. – С этими словами он скрылся в ванной.
А Лиза, завороженная его внешним видом и обращением, прошла в комнату и села на мягкий диван.
Все здесь было ей до боли знакомо. Она вспомнила, как заботился о ней Егор в тот день, когда она попала сюда впервые. Она вспоминала теплоту его уютного свитера, вспоминала прикосновения его сильных рук…
– А вот и я. – На Егоре были вытертые голубые джинсы и свободная белая майка. Густые волосы по– прежнему оставались влажными. Он сел рядом с Лизой, положив руку на спинку дивана прямо над ней. – Знаешь, я давно искал случая поговорить с тобой без свидетелей.
От этих слов мороз пробежал по ее коже. Его рука была так близко, что Лизе казалось, будто он ее обнимает. Егор смотрел ей в глаза, и она чувствовала его дыхание.
– Мы все время встречались как– то на бегу, все время кто– то маячил рядом, – продолжал Егор. – У нас совершенно не было возможности узнать друг друга поближе…
Он склонился над Лизой и губами коснулся ее щеки.
«Боже мой! Ведь я же сама пришла к нему, что он обо мне подумает?» – пронеслось в голове у Лизы.
Егор коснулся ее губ своими сухими, тонкими губами. Лизе казалось, что еще немного – и она упадет в обморок. Перед глазами все поплыло, но она услышала пронзительный, повторяющийся звук: дзынь, дзынь, дзынь…