Учился ль в детстве грамоте
Крестьянин-мужичок?
Ему ль букварь показывал
Указкою дьячок?
Была наука в древности,
Но не для всех детей.
Учил тогда лишь избранных
Церковный грамотей —
Сынков боярских, княжеских,
Купеческих сынков,
Но не детей работников,
Холопов, мужиков.
И книги были древние,
Что дьяк писал рукой.
Меж этими писаньями
Остался «Домострой».
И в этой книге полностью
Рассказано о том,
Как лучше дом налаживать
(Тем, кто имеет дом!),
Как жить, чтоб в доме выросли
Богатство, слава, честь,
Как кладовые пользовать
(Когда запасы есть!),
Как шить бельё, как мыть его
И как варить обед,
Как летом мех укладывать
(Тому, кто в мех одет!),
Как охранять имущество,
Борясь в пожар с огнём,
И как детей воспитывать —
Наказывать ремнём…
Ну, словом, всё, что надобно,
Чтоб жизнь была легка,
Но только не для бедного,
Простого мужика.
Ему и книг не надобно
(Читать он не умел)
Про то, как дом налаживать
(Он дома не имел).
А как ремнём наказывать
Ребёнка своего —
Наука немудрёная,
Пороли самого!
Коль не запорют до смерти
И будет жив холоп,
Сотрёт знахарка в снадобье
Полынь, репей, укроп,
С гусиным жиром выпарит,
С головкой чесноку,
Положит ночью тёмною
На раны мужику…
В лесах, в лугах, на просеках
От ранней от весны
Целебные растения
Сбирали ведуны.
Сушили их на солнышке
И в избах на печах,
Чтоб цветик не осыпался,
Чтоб корень не зачах.
Леченьем баня славилась
У русских мужиков,
Что «пар костей не ломит» —
Осталось от веков.
Застынет ли на холоде,
Уйдя по грудь в сугроб,
Иль зашибётся где-нибудь
Крестьянин иль холоп,
На то совет испытанный —
Лечь в баньке на полок
Да с веником берёзовым,
Чтоб пар под потолок!
А были заговорницы,
Что приходили в дом
Лечить больных заклятьями
И разным колдовством.
Велят смотреть болящему
На месяц молодой,
На уголь дуют тлеющий
Иль шепчут над водой:
«Тьфу! Тьфу! Уймись, трясовица!
Уймись, ломота! Сгинь!
Тьфу, пропасть окаянная!
Аминь! Аминь! Аминь!..»
Прошла пора знахарского
Леченья на печи,
Народу служат преданно
Учёные, врачи.
Но… медицина древняя
До наших дней жива.
Цветы, коренья, ягоды,
Целебная трава,
Шиповник, мята, ландыши,
Бессмертник, и шалфей,
И корень валерьяновый —
Великий чародей.
Они наукой признаны,
Их польза велика.
Они с народной мудростью
Остались на века.
* * *
А в столице нашей юной
Нынче площадью Коммуны
Это место мы зовём.
И советского народа,
Нашей Армии и Флота
Там гостиница и Дом.
* * *
Пряча силу в быстрых водах,
Меж урочищ, огородов
По Москве река текла,
В те века в столице старой
Были частые пожары —
Выгорало всё дотла.
И Неглинная, бывало,
Москвичам воды давала,
Чтоб огонь тушить шальной.
А на площади на Трубной
Торг был раньше лесорубный,
Пахло дубом и сосной.
И, бывало, там из дуба
Продавались избы-срубы
На высоком берегу.
Тут же саженцы, коль надо,
Семена, кусты для сада
Покупали на торгу.
Этот торг служил когда-то
Для того, кто жил богато, —
Для князей, купцов, бояр.
Был омыт водой проточной
Тот московский торг Цветочный.
Ныне там — Цветной бульвар…
Дальше речка почему-то
Заворачивала круто
До Кузнецкого моста.
Над Неглинною рекою
Мост название такое
Заработал неспроста.
Там над самою водою
Жили целой слободою
Всё литейцы — кузнецы.
Грохотали вечно горны,
Дым клубился едкий, чёрный,
Громко звякали щипцы.
Там в дыму, в железной пыли
Кузнецы в лачугах жили.
А повыше, на горе,
Двор, что Пушечным прозвали,
Потому что отливали
Медны пушки в том дворе.
День и ночь была работа,
И на Пушечной ворота
Открывались в этот двор.
Эту улицу отметим,
Мы её названьем этим
Прозываем до сих пор…
* * *
В бане, с веничком да в мыле,
Люди русские любили
Поваляться на печи.
Испокон веков недаром
Поздравляли «с лёгким паром»
Наши предки-москвичи.
Уверяли все знахарки:
Мол, в хорошей банной парке
Веник гонит хворь да боль…
Бани были на Неглинке,
Где Свердлова площадь ныне,
Там, где зданье «Метрополь».
Москвичей помыв, Неглинка
Шла по мельницам до рынка,
На бегу муку меля,
Но весной она, бывало,
В половодье заливала
Всё до самого Кремля.
А в жару река мелела,
И стоял высоко, смело
Воскресенский мост над ней,
Там был рынок на Неглинной,
Овощной, фруктовый, дынный
(Ныне там стоит музей).
И летели в реку с горки
Кочерыжки, шкурки, корки
И фруктовое гнильё.
Воробьёв летали стайки,
Уж под мост сюда хозяйки
Полоскать не шли бельё.
Под стеной кремлёвской новой
Шёл весной поток бедовый,
Чтоб простор себе найти,
Шёл под Троицкий мост с Кутафьей,
Шёл в Москву-реку, отдав ей
Всю добычу по пути.
Там теперь стоит ограда
Александровского сада
Под кремлёвскою стеной.
Ветерок гуляет свежий
Возле старого Манежа
Даже в душный, летний зной.
А зимой с морозной дымкой
Подо льдом несла Неглинка
Воды быстрые свои.
На Москве-реке, бывало,
Через лёд она видала
Все кулачные бои.
Москвичи любили драться:
«Ну-ка! Кто смелее, братцы?
Выходи-ка, силачи!»
Не на зло, не на расправу —
На потеху, на забаву
Бились предки-москвичи,
А на масленой неделе
Скоморохи там дудели
В берестяную дуду —
Собирались на гулянье,
На весёлое катанье,
Представление на льду.
И, покамест княжьи дьяки
Не начнут с народом драки,
Потешались мал да стар,
Как высмеивали лихо
И дородную купчиху,
И монахов, и бояр…
* * *
Пять веков с тех пор минули,
Под землёй в трубу замкнули
Всю Неглинную давно.
И с тех пор Москве-столице
Много раз перемениться,
Видно, было суждено.
Но под башней Водовзводной
Есть в Москве-реке холодной
Место, что кипит слегка.
Можно видеть с парапета
За решёткой место это,
Там — Неглинная река.
Ведь прошло уж больше века,
Как лишили эту реку
Полновластья своего,
И кипит она сердито,
Потому что вся закрыта
И не видит ничего!
Тот поединок не потеха…
Представь себе, читатель мой,
На конях двух людей в доспехах.
Они вступают в смертный бой.
Они гоняются по кругу,
С коня стремясь друг друга снять,
То налетают друг на друга,
То разъезжаются опять.
За ними наблюдают судьи,
В сторонке кучками родня,
Пока один с пробитой грудью
Ничком не валится с коня.
Кто одолел, тот «выиграл» дело,
Он прав, он честен, справедлив…
Родные тащат с поля тело,
Себе на плечи труп взвалив.
Все знают, что погиб он даром,
Что неповинен, бедный, был,
Но отстоять права ударом
Не мог он, не хватило сил!
Берёт убийца без помехи
Всё то, за что судился он,
Берёт коня, берёт доспехи
Того, кто был в бою сражён.
Когда ж боялись драться сами,
То нанимали молодцов,
Иль откупалися деньгами,
Иль княжий суд судил истцов.
И в каждом городе, бывало,
Свой князь, свой суд и свой устав.
И княжий нрав решал немало:
«Виновен тот! А этот — прав!»
Пришёл конец порядкам этим,
Объединились города,
Был на Руси Иваном Третьим
Введён судебник для суда.
И властью княжеской, исконной
В нём на двенадцати листах
В порядке собрались законы,
В стране единым правом став.
Давай-ка наугад откроем
Законы древнего житья.
Славянский шрифт красив и строен,
Шестидесятая статья:
«А кто умрёт без завещанья
И нет в семействе сыновей,
Тот земли, дом и состоянье
Оставит дочери своей.
А нету дочки, все доходы
Пойдут ближайшему из рода».
Вот что «Судебник» говорил,
Чтоб зря истец не тратил сил.
Но создавал Иван недаром
«Судебник» свой в кругу друзей —
Закон всегда служил боярам
И всем приспешникам князей.
Богач живёт, бедняк страдает,
Бедняк повсюду угнетён,
И это ясно подтверждает
Статьёй двенадцатой закон:
«А еж ли на кого покажут
Детей боярских пять иль шесть,
Иль целовальники докажут,
Что он-де вор, что кража есть,
То хоть не пойман никогда,
Наказан будет без суда».
Таков закон. Вот и попробуй,
Поди-ка оградись от бед,
Коль с ненасытною утробой
Богач, помещик — твой сосед…
* * *
Служил «Судебник» тот немало.
Права хоть были неравны,
Всё ж произвола меньше стало —
Один закон для всей страны.
1480 год
Обуяла татарского хана гордыня:
Он потомок прямой Чингис-хана!
Что-то мало ему подчиняется ныне
Русь великого князя Ивана!
Он сидит, хан Ахмет, тут, на Волге, в низовье,
Через Волгу — всё русские сёла!
Уж пора бы Ахмету славянскою кровью
Обагрить на полях меч тяжёлый.
А чтоб веры в удачу свою было больше,
Он на помощь татарскому войску
Позовёт короля Казимира из Польши,
И добычу разделят по-свойски!
Вот Ахмет Казимиру письмо посылает,
С тонкой лестью, с восточным елеем:
Дескать, дружеский факел за Волгой пылает, —
С двух сторон нападём — одолеем!
* * *
Казимир на Смоленске сидит развалясь,
Тянет лапу с Днепра до Дуная,
Он лисой-сиводушкой залаял, смеясь,
Добрый кус получить предвкушая.
Знал король, что идут на Руси нелады,
Что с Иваном враждуют княжата,
Для единой державы нет хуже беды,
Чем обида двух братьев на брата.
Переманивал польский король двух князей,
Поднимая на брата Ивана.
Те князья меж князей, не имея друзей.
Перекинулись к польскому пану.
И дружины на запад князья повели,
Чтоб прислуживать польской короне.
Беглецов на границе литовской земли
Обогнали татарские кони.
Где же было князьям догадаться, что это
Казимиру посланье от хана Ахмета?..
* * *
Государю Ивану не спится в ночи,
Вид у князя усталый, помятый.
Государю Ивану приносят врачи
Сон-траву и настойку из мяты.
Но лечебных отваров не надо ему,
И, прикрывшись парчовым кафтаном,
Думу думал Иван при свечах в терему,
Как бы сладить с Ахметом поганым.
«Хан Ахмет осмелел, собирается драться,
Видно, спать не даёт ему слава Батыя,
К Казимиру ушли два изменника-братца,
Видно, горы он им посулил золотые.
А в Крыму точит копья хан Менгли-Гирей,
Конных воинов там непочатая сила!
Надо будет стравить этих двух главарей,
Чтоб одна злая сила другую сломила.
Хан Ахмет Казимира зовёт на подмогу,
Пусть Гирей перейдёт Казимиру дорогу!..»
…Над оплывшей свечою погас фитилёк,
Солнце бросило нить золотую.
Государь в терему на лежанку прилёг,
В Крым Гирею посланье диктуя.
Дьяк слова выводил под скрипенье пера,
Дьяк печать подносил для посланья…
Доносилися шутки гонцов со двора
И коней государевых ржанье.
Хан Ахмет на Москву вёл войска по Оке,
Далеко обходил он столицу.
Хан Ахмет собирался на Угре-реке
С Казимировой силою слиться.
И осеннею ночью, туманной, густой,
На прибрежье, под город Калугу
Он привёл все остатки Орды Золотой,
Чтобы встретить вельможного друга.
А когда на востоке забрезжил рассвет,
Поредела завеса тумана,
На другом берегу вдруг увидел Ахмет
Рать московского князя Ивана…
День прошёл. Ночь прошла.
День да ночь. День да ночь.
Князь Иван не снимается с Угры.
Казимир не торопится хану помочь,