— Повисите немного, сейчас за вами придут,— сказал папа.
— Эх-хе-хе,— пробормотал человек, ворочаясь на потолке.— Вот так и пропадёшь! Ни за что...
— То есть как — ни за что? — удивился папа.
— Ни за что,— буркнул человек с мешком.
— Ну, знаете! — рассердился папа.
— Вы нам продали тухлую треску вместо осетрины,— сказал Старик-Ключевик.— Так? Признавайтесь...
Человек молчал. Тарабам подлетел к нему и уставился на него горящими зелёными глазами.
— Признавайся, допотопный ящик! — сказал Тарабам.
— Ну, продавал,— нехотя признался человек.— Я пошутил.
— Хороши шуточки! — возмутился папа.— Из-за таких, как вы, страдает экономика страны! Я уж не говорю об отдельных покупателях! И вообще о морали... а вы говорите: ни за что!
— Ни за что! — упрямо повторил человек с мешком.
— Винтиков у него не хватает,— сказал Тарабам, выразительно стукнув себя по лбу.— Или заржавели.
В дверь позвонили, папа открыл, и в квартиру-108 вошёл человек в милицейской форме. Он взял под козырёк.
— Лейтенант милиции Семёнов! — представился он.— Это здесь происшествие?
— Здесь,— сказал папа.— Прошу вас, товарищ лейтенант.
— Простите,— обратился Старик-Ключевик к лейтенанту.— Дело в том, что мне недавно стукнуло девяносто лет. И я всех называю по именам. Так что разрешите узнать ваше имя?
— Зовите меня Петей,— улыбнулся лейтенант милиции.
— Очень приятно,— поклонился Старик-Ключевик.— А теперь, Петя, извольте взглянуть на этот так называемый товар: мороженая треска вместо осетрины! — Старик-Ключевик раскрыл лежавший на полу мешок.— Этот человек продавал её нам по шести рублей за килограмм...
— Понятно,— кивнул лейтенант Петя.— А нарушитель-то где?
— Да вон же он!
Лейтенант поднял глаза.
— Добрый день, гражданин лейтенант! — заискивающе пробормотал с потолка человек.
— Та-а-к! — зловеще протянул лейтенант.
— Вы, кажется, знакомы? — удивился папа.
— Этого гражданина мы давно уже разыскиваем,— сказал лейтенант Петя.— Кличка Мешочник, занимается спекуляцией... но как вы его туда упрятали? На потолок?
— Ас помощью вот этого товарища, — вмешался Старик-Ключевик.
Тарабам выступил вперёд.
— Это робот-инопланетянин,— сказал, немного волнуясь, пана.— Живёт у нас в гостях...
— Как же! Слышали мы в милиции про вашего гостя. С планеты УЛИ, что ли?
Тарабам кивнул.
Лейтенант протянул Тарабаму руку:
— Рад познакомиться!
Они обменялись рукопожатиями.
Жулик на потолке выразительно кашлянул, но никто не обратил на него внимания. Все смотрели на Тарабама и лейтенанта Петю — уж очень интересно они рядом смотрелись!
— Зашли бы как-нибудь к нам, в отделение,— доверительно говорил лейтенант Петя Тарабаму.— Побеседовали бы с оперативной группой... Ведь нам такие консультанты, как вы, ух как нужны!
Жулик опять кашлянул, и опять никто не обернулся.
— Долго ли мне ещё тут висеть?! — громко спросил он наконец.
— Повисите, гражданин,— сказал лейтенант Петя.— Сейчас мы составим протокол.
— Прошу указать в протоколе, что этот робот назвал меня допотопным ящиком! — пробубнил сверху человек с мешком.
Но лейтенант Петя сделал вид, будто ничего не слышал.
— От имени милиции,— торжественно обратился он к Тарабаму,— от имени милиции объявляю вам благодарность за поимку весьма опасного преступника!
Папа работал один — мама, Тарабам, Катя и Юра гуляли во дворе,— когда раздался громкий, прерывистый телефонный звонок. Так обычно звонит междугородная. Папа взял трубку.
— Алло?
В телефоне пискнуло, потом затрещало, а потом папа услышал какие-то необычные посвистывания и шорохи — как в приёмнике, когда он ещё не настроен.
— Алло! — повторил папа.
В ответ он услышал всё те же посвистывания и шорохи.
«Барахлит,— подумал папа.— Какой-то телефон стал бестолковый, куда только техники смотрят»,— и положил трубку.
Но едва он её положил, как опять зазвонило — на этот раз уже без всякого перерыва и оглушительно... Папа опять снял трубку.
— Алло! Вас плохо слышно! — сказал папа.
— Тереби упроводи ули! — сказал телефон.
— Не понял? — сказал папа.
— УЛИ! — сказал телефон.— УЛИ!
— Что — ули?
— Говорит планета УЛИ! — сказал телефон вполне человеческим голосом.
— О! — обрадовался папа; от неожиданности он чуть не упал со стула.— Планета УЛИ! Я вас слушаю! Кто у телефона?
— У телефона КАР-ЦОВ,— сказал голос.
— Вас понял! — вне себя от восторга крик-мул папа.— Я вас приветствую! Вы, наверное, ищете Тарабама? Не беспокойтесь, он у нас. Перехожу на приём!
— О! — в свою очередь удивился КАР-ЦОВ.— Значит, вам нечего объяснять... Очень рад!
— И я рад! — воскликнул папа.— Очень! Вы приняли наши сигналы?
— Принял,— сказал КАР-ЦОВ.— Но не кричите так... я вас прекрасно слышу. Телефоны у вас, на Земле, отменные... Так, значит, всё в порядке? С Тарабамом?
— В порядке,— подтвердил папа.— Но он очень тоскует... Может быть, я могу чем-нибудь помочь?
— Ничего особенного не требуется,— вежливо сказал КАР-ЦОВ.— Просто прошу вас в воскресенье, двенадцатого июня, быть дома. Ровно в восемь часов утра. Мы прилетим за Тарабамом. И постарайтесь, чтобы в квартире не было посторонних. Старик-Ключевик, конечно, не в счёт. И этот ваш друг... как его? (КАР-ЦОВ имел в виду меня.)
— О! Вы и его знаете?
— Знаю, знаю... так что поменьше посторонних.
— Будет сделано! — обещал папа.— Благодарю вас за звонок!
— Ну, что вы, друг мой,— мягко сказал КАР-ЦОВ.— Это я вас благодарю. Вы уже столько для нас сделали...
— Бросьте! — возразил папа.— Всё это чепуха!
— Нет, не чепуха. Так что ждите... А пока — до свидания!
— Как там погода? На планете УЛИ? — спросил папа: ему очень хотелось ещё поговорить.
Но КАР-ЦОВ пропал: в телефоне опять посвистывало, потрескивало, жужжало — это звучал космос.
Папа ещё долго сидел, забыв обо всём на свете, и слушал таинственные голоса далёких миров...
Разговор этот — как сейчас помню — состоялся в пятницу, перед ещё одним весьма важным событием... Но о нём чуть попозже.
Когда мама, Тарабам, Катя и Юра вернулись с прогулки, папа сразу же рассказал им о своём удивительном разговоре с КАР-ЦОВЫМ. Радости обитателей квартиры-108 не было границ! Особенно, конечно, радовался Тарабам. Ещё бы — связь наладилась, и ясно было, что скоро Тарабам увидит родных. А может быть, даже самого КАР-ЦОВА. Ведь согласитесь со мной, что Тарабам становился на планете УЛИ совершенно исключительной личностью.
В тот вечер все ещё долго разговаривали за чаем, строили разные планы о новых встречах с Тарабамом, даже о полёте всей семьёй к нему в гости — на его звездолёт или на саму планету УЛИ. Эти планы всех очень взволновали, и дети долго не хотели ложиться спать. Наконец они удалились вместе с Тарабамом: мама разрешила рассказать им на ночь новую сказку.
— Надеюсь, эта сказка будет весёлая? — спросила мама.
Тарабам кивнул.
Через некоторое время папа и мама решили послушать, что он там рассказывает. Они подошли к двери в детскую, чуть-чуть приоткрыли её и прислушались...
— ...После этого страшного крушения в машине больше ничего не осталось! — ровным голосом говорил Тарабам.— Все части разлетелись в космическом пространстве на многие тысячи километров. Только маленькие золотые контакты звездолёта ещё держали связь с планетой УЛИ...
— Они были из настоящего золота? — спросил Юра.
— Из настоящего,— важно ответил Тарабам.— Эти контакты были вечными! Они не ржавели, не стирались, не окислялись! Они держали связь, несмотря ни на что! Несмотря даже на то, что самой машины, которой они верно служили, давно уже не было. Когда с планеты УЛИ вызывали несуществующий вертолёт, золотые контакты отвечали: «Есть контакт!» — и начинали принимать и передавать информацию... Одинокие, летели они по начертанной им орбите и принимали-принимали-принимали, и передавали-передавали-передавали, и опять принимали-принимали-принимали... А теперь скажите мне: о чём эта сказка?
— О золотых контактах! — сказала Катя.
— Как они всё принимали и передавали! — сказал Юра.
— Это внешняя форма сказки,— важно сказал Тарабам.— То, что лежит на поверхности. Внутренний смысл куда глубже! Понимаете?
— Нет,— сказал Юра.
— Эта сказка повествует о чувстве ответственности! — торжествующе произнёс Тарабам.— И о верности долгу! О золотых контактах, в общем...
— Я же и говорю! — сказала Катя.
К этим космическим треволнениям в квартире-108 добавилось ещё нечто, о чём я не успел вам раньше сказать: приближалась папина выставка. Он получил, наконец, разрешение на её устройство. Выставка должна была открыться в воскресенье, пятого июня, а в следующее воскресенье — двенадцатого июня — намечался отлёт Тарабама... Сами понимаете, какие насыщенные переживаниями дни наступили в квартире-108.
С некоторых пор папа перебирал все свои картины: то вытаскивал их на свет, то опять запихивал в кладовку, делал на них последние, завершающие мазки, протирал лаком. В общем, хлопотал, волновался, готовился. И все мы волновались. Мы тоже внутренне готовились к выставке, хотя нам было намного легче, чем папе.
Но волновались мы от этого ничуть не меньше.
Особенно переживал Тарабам — ведь к созданию последних папиных картин он был непосредственно причастен. Я уж не говорю о предстоящем отлёте в космос: с одной стороны, Тарабам этому радовался, с другой стороны, он уже так ко всем нам привык, что уезжать ему не очень-то и хотелось... И оставаться не хотелось, и уезжать не хотелось... вернее, хотелось и того и этого. А тут ещё выставка!
Наконец наступила суббота, четвёртое июня — тяжёлый день перед выставкой. Я начну рассказывать именно с этого дня.
В ту субботу, накануне открытия выставки, я приехал в квартиру-108 чуть ли не на рассвете. Нужно было отвезти картины в художественный салон и там их развесить. Я помог папе нанять грузовик.
Пана ехал в кабине, а я наверху, в кузове, с картинами. Я следил, чтобы ветер не сорвал с них брезентовое покрывало. Ведь, кроме дождя, в то утро ещё и ветер разгулялся. Казалось, что погода окончательно испортилась. Это нас огорчало: мы боялись, что в плохую погоду будет мало публики, да и освещение в выставочных залах тоже зависит от погоды: если будет сумрачно, то придётся зажигать искусственный свет, а при искусственном свете картины смотрятся намного хуже.
Когда мы приехали в салон, нас уже там ждали: главный распорядитель выставок — толстый важный человек в сером костюме и пятеро рабочих по развеске в синих комбинезонах. С их помощью мы выгрузили картины и внесли их в здание.
Папе отвели четыре больших зала, они тянулись один за другим по полуокружности огромного строения.
Сначала мы прошлись но пустым гулким залам вместе с распорядителем и рабочими, чтобы прикинуть, где что развесить. У папы, правда, был уже составлен подробный план выставки. Всё у него было тонко продумано!
Иногда, правда, надо было по ходу дела обдумывать, какую картину рядом с какой вешать, потому что хоть у папы и был подробный план — но то на бумаге. А когда картины уже висят, то они вместе смотрятся иногда совсем неожиданно. Часто приходилось менять картины местами, чтобы добиться большей гармонии в цвете. Так что хлопот нам всё-таки хватало.
Кончили мы не скоро — за окнами совсем стемнело, и пришлось зажечь свет.
В этот вечер я остался ночевать в квартире-108, чтобы завтра сразу же ехать с папой па выставку. Мама, Катя, Юра и Тарабам встретили нас возбуждённые и закидали вопросами. Мы сказали, что всё в порядке.
Наскоро поужинав, мы легли спать.
Па другой день — в воскресенье, пятого июня — будильник разбудил нас в восемь утра. И какова же была наша радость, когда мы увидели за окном яркое солнце. Мама и Тарабам принялись готовить на кухне завтрак.
— Подумать только! — весело говорила мама.— Дождь улетучился, и опять солнышко. Это хорошее предзнаменование.
— Тьфу-тьфу! — сказал папа.— Не сглазить бы.
Мы с ним приняли для успокоения ванну, побрились и надели парадные костюмы. Через час все уселись в папиной комнате завтракать. Мама, Катя и Юра были тоже во всём парадном.
— Какие вы все красивые! — с завистью сказал Тарабам, подавая нам омлет, он здорово научился его готовить. — Жаль, что мне не надо одеваться.
— Ты и так красив, безо всяких костюмов,— сказал папа.— Хотел бы я быть на твоём месте: жизнь была бы намного проще.
— Так я остаюсь дома? — спросил Тарабам: в голосе его прозвучало сожаление.
Кате стало жаль Тарабама, что он остаётся.
— А вдруг позвонит КАР-ЦОВ... Сейчас нельзя оставлять квартиру пустой,— сказал папа.
— Я думаю, ты прав,— кивнул Тарабам.— Я должен остаться. Но мысленно я буду с вами там — на выставке... и буду готовить вам дома торжественную встречу. А уж вы не подкачайте!
— Постараемся,— сказал папа.— Я о тебе речь скажу.
— А вот это уж совсем лишнее,— смущённо махнул рукой Тарабам.
— Нет, не лишнее, не лишнее! — закричали Катя и Юра.
Перед самым отъездом пришёл Старик-Ключевик: весь сияющий, одет, как всегда, с иголочки, и ключ на его груди горел, как червонное золото, — мне кажется, он специально почистил его зубным порошком.
Мы присели на минуту перед дорогой, а потом отправились на выставку в двух такси: в одном поехали мама с детьми, в другом — Старик-Ключевик, папа и я...
Небо над Москвой было синим и чистым — ни одного облачка, промытый дождём асфальт — ещё мокрый от ночного ливня — сиял, как мне показалось, отражениями космических лучей. По улицам спешили куда-то по-летнему нарядные люди, и настроение у нас становилось всё более приподнятым.
«А что, если они все спешат на нашу выставку!» — подумал я. И как в воду глядел!
Потому что когда мы подъехали к выставочному залу, то увидели длинную очередь, конец которой заворачивал за угол длинного здания. Перед входом все толпились, стремясь поскорее попасть внутрь. Уже начали пускать. Мы с трудом протиснулись сквозь толпу. За дверями нас ждал распорядитель: вид у него был несколько растерянный.
— Опаздываете, опаздываете,— проворчал он,— сейчас начинаем. Вот отсюда вы скажете несколько слов,— шепнул распорядитель, поднявшись на возвышение и подойдя к микрофону.— Звукоаппаратура у нас прекрасная. Говорите, не повышая голоса, а то боксы будут звенеть... но долго говорить не надо. Я думаю, минут пятнадцать вам хватит?
— Вполне,— согласился папа.
Я видел, что он нервничает.
А народ всё прибывал! Фойе быстро наполнялось многоголовыми волнами, гул голосов усиливался. Вскоре огромное фойе оказалось набитым битком.
— Начинаем! — сказал распорядитель и первый шагнул на возвышение.
— Держись, старик! — шепнул я папе.— И ни пуха тебе, ни пера.
— К чёрту! — ответил он глухим голосом и тоже поднялся на эстраду.
Он остановился перед микрофоном и поднял руку. Воцарилась тишина. Внизу, перед самым микрофоном, стояли мама, Катя, Юра, Старик-Ключевик и я. Тесная толпа горячо дышала нам и затылки. Становилось душно.
«Вентиляторы у них, что ли, не работают?» — подумал я.
Папа кашлянул.