Поединок с самим собой - Раевский Борис Маркович 8 стр.


— Прекрасная идея! — торопливо вмешался Григорий Денисович. — Борьба! Тем более, тут у Юлия уже есть определенные успехи, — он подмигнул Юльке.

«Это насчет Башни», — сообразил тот.

— И возраст для борьбы как раз подходящий, — продолжал мужчина в майке. — А что щупленький — пойдет по наилегчайшему весу. Короче, если вы, Яков Миронович, не возражаете, я возьму мальчонку.

Директор пожал плечами. Он пошевелил усами-кисточками, видимо собираясь что-то сказать. Но Григорий Денисович вскочил и с не свойственной ему торопливостью пожал руку сперва директору, потом тренеру:

— Благодарю! От души благодарю!

Глава VI. ОПЯТЬ ВРАЧИ

енька, когда Юла рассказал, что вчера его приняли в спортшколу, заорал:

— Ура! Салют! Виват! Победа!

Потом вдруг притих, задумался и, словно между прочим, спросил:

— А медосмотр? Уже прошел?

Юлу как током хлестнуло. Как же это он?! Вовсе и не подумал… И Григорию Денисовичу ничего не сказал.

Ах, болван! И все эти хлопоты, походы — к тренеру, к директору — все это напрасно. Врач, конечно, не пропустит… Ведь в Суворовское-то не разрешил. Сердце… А в спортшколу — и подавно.

Как же это он? Не сообразил?…

Вечером, гуляя с Квантом, он только и думал:

«Ах, шляпа! Бестолочь. Так тебе и надо!».

И вдобавок, не было рядом Жени. Юла ощущал это так сильно! Без Жени и прогулка с Квантом сразу потеряла интерес.

«А может, я не прав? Ведь Женя хотела, как лучше…».

От этих мыслей становилось совсем скверно.

Квант тоже словно чувствовал: плохо Юле. Пес все время шел рядом и поглядывал на Юлу грустными глазами.

После прогулки Юла привел Кванта и, хотя решил нынче не тревожить Григория Денисовича, не удержался: все рассказал ему.

— Да, брат… — Григорий Денисович поскреб пальцем переносицу.

Он не знал, что Юла когда-то пытался поступать в Суворовское. Это было до его переезда сюда.

— Натворили мы с тобой глупостей, — продолжал он. — Может, тебе и впрямь нельзя? Ни зарядки, ни подтягиваний… — Он опять поскреб пальцем переносицу. — Знаешь… Посиди, подожди. Сейчас придет жена, посоветуемся.

Юла сел. Честно говоря, Марии Степановны он немного побаивался.

Или потому, что она — врач. А Юла с самых малых лет недолюбливал врачей. Это, наверно, осталось еще с войны. Когда его, дистрофика, вывезли в Вологду, там, в детдоме, была очень строгая врачиха. Без конца осматривала ребят, назначала всякие лекарства, и уколы, и прививки, и мерила температуру, и чуть что — в постель, в изолятор. А изолятор — на отшибе, в самом конце коридора, и лежать там было муторно и тоскливо.

Только однажды попал туда Юла, но зато — на целых два месяца!

Два месяца! Он и сейчас без дрожи не может вспомнить эти ужасные два месяца.

И главное, если б у него живот крутило, или ногу сломал, или в ухе бы стреляло — ну, тогда хоть понятно. А тут у Юльки вроде бы ничего почти и не болело, и — здрасте пожалуйста! — два месяца в постели. И как назло — один. Совсем один. Больше в изолятор за все эти два месяца никто не попал.

Однажды, правда, Мишку Заботкина положили — какая- то ядовито-красная сыпь у него появилась, будто крапивой обстрекался. Юла обрадовался гундосому Мишке-зануде, как брату. Но тот полежал четыре дня, и все. Вышел.

А Юлу докторша каждый день выслушивала и головой качала. Назавтра опять сердце слушает и опять головой качает. И какие-то порошки и уколы. А главное — тоска. Такая тоска — хоть удавись…

…Юла вздохнул, оглядел комнату, Григория Денисовича, читающего газету, и мысли Юлы снова вернулись к Марии Степановне.

А может, потому Юла побаивался ее, что она была и впрямь строгой, решительной. Юле казалось: даже муж и тот старается не перечить ей. Будто и Григорий Денисович робеет перед своей ученой женой, кандидатом медицинских наук. Юла не знал точно, что это такое, но понимал — вроде профессора.

А кроме того, Мария Степановна очень любила аккуратность. И порядок. И чистоту. И поэтому всегда ворчала на Кванта. Вот этого Юла никак не мог ей простить. Такая ученая, умная — и не понимает, какой это великолепный пес!

Нет, она его вечно бранила и требовала, чтобы он не хватал туфлю, не грыз и не слюнявил ее, не терся боками о диван и лежал только в углу, на специальном коврике! Но разве может пес весь день лежать на одном месте?! Ему ведь и в окно охота посмотреть, и перед зеркалом покрасоваться, и на автобус полаять.

Когда часы пробили девять раз, Григорий Денисович поднял палец:

— Внимание! Сейчас…

И действительно: почти в тот же миг вошла Мария Степановна.

Юла чуть не засмеялся, так это получилось здорово. Как фокус.

Мария Степановна сняла пальто, и Григорий Денисович рассказал ей про Юлу. Как его не приняли в Суворовское.

— А почему? — спросил она.

— Сердце… — Юла потыкал пальцем себе в грудь.

— Исчерпывающе точный диагноз! — усмехнулась Мария Степановна. — А ну, снимай рубашку.

Пока Юла раздевался, она достала из портфеля металлический кругляш с двумя длинными резиновыми шнурами.

«Точь-в-точь, как у того усатого… В Суворовском», — подумал Юла.

И действительно, Мария Степановна точно так же, как тот усатый старичок, кончики резиновых шнуров воткнула себе в уши и приложила увесистый кругляш Юльке к груди.

Она передвигала кругляш и слушала Юлькино сердце, а Юлька думал: «Ну? Скажи: все в порядке. Ну? Все в порядке!».

Но Мария Степановна не торопилась.

— Кардиограмму снимал? — спросила она.

Юлька не знал, что это за штука — кардиограмма. И на всякий случай промолчал.

— Ты что — глухой? — строго сказала Мария Степановна. — Кардиограмму делал?

Юла посмотрел на нее, на Григория Денисовича.

— А как… ее делают?

— Прекрасно! — усмехнулась Мария Степановна. — Значит, не делал?! Ну, а боли? Сердце болит?

— Нет, — заторопился Юлька. — Совсем не болит.

— Не колет? Не давит? Не режет?

Юла изо всех сил замотал головой.

Мария Степановна задумалась.

— Понимаешь, Гоэл, — сказала она (так она всегда называла мужа). — Небольшой миокардитик, вероятно, был…

И она произнесла еще какие-то ученые слова, которых Юлька не понял. Миокардит — это он слышал. Это тот усатый тоже говорил. И в детдоме — врачиха.

— А скажи, — снова обратилась Мария Степановна к Юльке. — Ты же целый год вместе с мужем зарядку, пробежки делал. Ну, и как? Хуже? Здоровье? Хуже или лучше?

— Лучше, — поспешно сказал Юлька. — Сильнее стал… И ничего не болит.

— Одевайся, — велела Мария Степановна.

Она снова задумалась.

— Понимаешь, Гоэл… Я бы, лично я, — она голосом подчеркнула последние слова. — Я бы разрешила Юльке заниматься физкультурой. Ну конечно, под регулярным медицинским контролем. Но это — я. А другой врач… — Она пожала плечами. — Особенно, если перестраховщик… Он Юлу не допустит. Зачем врачу рисковать? А вдруг новая вспышка? Тогда кому попадет?

Мария Степановна встала, подошла к окну, несколько минут смотрела на улицу.

— Сделаем так, — наконец сказала она. — Ты, Юлий, завтра приди ко мне в клинику. Снимем кардиограмму. А уж потом окончательно решим.

* * *

Кардиограмма оказалась очень интересной штукой.

В клинике Юлу уложили на кушетку, к обеим его рукам и к обеим ногам присоединили электропровода. А пятый провод с резиновой присоской подключили к груди. Как раз в том месте, где сердце. Теперь от Юлы тянулось столько проводбв, как от небольшой электростанции.

Врачиха командовала:

— Дыши! Не дыши! Дыши!

А сама включала и выключала какой-то моторчик.

Металлический белый ящик мягко гудел. Из него ползла узкая бумажная лента. А на ленте какое-то перо чертило линию. Всю изломанную, с острыми пиками, которые то поднимались высоко, то падали.

Мария Степановна долго разглядывала ленту.

— Это что ж — мое сердце? — не удержался Юла.

— Да, это начертило твое сердце.

Наконец Мария Степановна, очевидно, досконально изучила Юлькину линию.

— Ну что ж. Неплохо. — Она звонко шлепнула Юлу по плечу. — Совсем даже неплохо.

Юла улыбнулся, втянул носом воздух. Пахло от Марии Степановны сразу и йодом, и какой-то стерильностью, и сладковатым эфиром, и духами.

«А ничего тетка! — подумал Юла. — Решительная. И толковая. С чего это я ее раньше невзлюбил? А что с Квантом не ладит, ну, так женщина… С женщинами это бывает».

* * *

В спортшколе молодой тренер в синей майке и синих брюках воскликнул:

— А, явился, бесперспективный!

Засмеялся, подмигнул Юле:

— Первым делом — что? Первым делом — медосмотр!

Ну, конечно! Так Юла и знал.

* * *

Медосмотр надо было пройти во вторник или в пятницу.

Григорий Денисович сказал:

— Знаешь, пожалуй, сходим вместе. Так оно будет вернее. Но во вторник я, ну, никак…Значит, в пятницу.

Дни до пятницы тянулись мучительно медленно. Юльке казалось, это как в фантастических романах: время или остановилось, или даже повернуло вспять.

Но всему приходит конец. Пришел конец и ожиданию.

В пятницу Юла с Григорием Денисовичем поехали в поликлинику.

Снова, как в Суворовском, Юле дали медицинскую карту и снова ходил он из кабинета в кабинет. К глазному, ушному, к хирургу, невропатологу.

И, наконец, — к терапевту.

Терапевтом оказался высокий молодой дядька. Юла вздохнул с облегчением: молодой, он не будет придираться. Он смелее старика. Он разрешит.

Всех врачей Юла посещал один, а к терапевту вместе с Юлой зашел и Григорий Денисович. Врач посмотрел на Григория Денисовича вопросительно — а вы, мол, тут зачем? — но ничего не сказал.

— Ну-с, есть жалобы, молодой человек? — бодро спросил он.

— Никак нет! — ответил Юла.

И сам удивился: вспомнил, что точно так же, четко, по-военному, отрапортовал он старичку врачу в Суворовском.

Опять все повторялось!..

— Прекрасно! — сказал врач.

Велел Юльке лечь на кушетку. Прощупал ему живот, постукал согнутым пальцем по груди. Потом взял со стола такой знакомый Юльке металлический кругляш с двумя длинными резиновыми трубочками-шнурами (Юла уже даже знал, что эта штука называется фонендоскоп).

«Начинается!» — Юла вздохнул.

Врач сунул концы резиновых трубочек себе в уши и приложил массивный кругляш к Юлькиной груди.

«Ну! — мысленно взмолился Юлька. — Бог, если ты есть, помоги мне, пожалуйста!».

Врач медленно передвигал кругляш и слушал.

Юлька старался дышать глубоко, вдыхал и выдыхал с шумом и сопением. Авось тогда врач что-нибудь недослышит. Какой-нибудь подозрительный треск или скрип в Юлькином сердце.

Врач передвинул кругляш, и снова передвинул, и опять…

«Ну! Кончай! — взмолился Юлька. — Скажи: все в порядке!».

Но тут кругляш вдруг остановился. И надолго. Врач, прикрыв глаза, внимательно слушал.

Юла засопел еще громче и чаще. Но врач сказал:

— Что у тебя? Одышка?

Юла испуганно мотнул головой:

— Нет, нет…

Этого еще не хватало! Он стал дышать еле слышно.

А врач все не передвигал кругляш. Слушал.

— Да… — наконец сказал он.

И опять Юла вспомнил старичка в Суворовском. Тот тоже сказал «да» и именно вот так же — медленно, с раздумьем. Потом старичок посмотрел в потолок и побарабанил пальцами по столу.

Юле помнилось все удивительно четко, словно это было вчера.

Но молодой врач не смотрел в потолок. И не барабанил пальцами. Он сказал:

— К сожалению… Должен тебя огорчить. Не могу допустить к занятиям. — Развел руками и повторил: — К сожалению…

Юла молчал.

Его бил мелкий, противный озноб. Будто вдруг голого вывели на мороз.

— Простите, — сказал Григорий Денисович. — Да, мы знаем: у Юлия — остатки миокардита. Давнего, еще с блокады. Но в последний год мальчик усердно занимался спортом. И чувствует себя значительно лучше…

— Это мне неизвестно, — перебил врач. — И я не могу взять на себя такую ответственность…

— Но я ведь тоже не враг мальчику. Поверьте мне. Я наблюдаю за ним уже больше года. Он очень окреп…

— Не знаю, — перебил врач. — Повторяю: я не могу взять на себя такую ответственность.

Он встал. Всем своим видом он показывал: говорить больше не о чем.

Юла молчал. Только перевел хмурые глаза с врача на Григория Денисовича.

«Все? Неужели все?».

— Послушайте, доктор, — сказал Григорий Денисович. — Этот мальчик уже долгое время находится под наблюдением в клинике Военно-медицинской академии. Его ведет лично кандидат наук, доцент Верещагина.

Юла в расстройстве только потом сообразил, что доцент Верещагина — это и есть Мария Степановна.

— Что если нам запросить мнение этой клиники?

Врач посмотрел на Григория Денисовича уже сердито.

— Ну что ж, — сказал он. — Пожалуйста. Если такая солидная организация… рекомендует Юлию Богданову заняться спортом… пожалуйста. Тогда я не буду возражать. Только учтите, заключение должно быть письменное, а не какой- нибудь там звонок по телефону. Письменное, с двумя подписями и печатью.

— Чтобы подшить к делу? — чуть усмехнувшись, сказал Григорий Денисович.

— Да. Именно. Подшить к делу. Только сомневаюсь, очень сомневаюсь, что вам дадут подобную бумагу. Никто не захочет ставить свою подпись. Все мы люди…

«Но не все — трусы», — чуть не добавил Григорий Денисович, однако сдержался.

* * *

Через несколько дней сам Григорий Денисович отвез врачу заключение Военно-медицинской академии.

Врач посмотрел на него сердито, сказал:

— Храбрецы-удальцы!

И размашисто написал что-то на Юлькиной медкарте.

— Пожалуйста. Только пусть обязательно каждый месяц показывается мне. Поняли? Непременно — раз в месяц.

Глава VII. ПЕРВОЕ ЗАНЯТИЕ

ла стоял в спортивном зале и с любопытством смотрел по сторонам.

На полу был расстелен борцовский ковер. Пухлый. Огромный. Как десятиспальный матрац.

«Как же его втащили сюда? Такой тяжеленный? И как передвигают?».

Юла не знал, что ковер составлен из нескольких матов. Каждый мат — квадратный, два метра в длину, два в ширину. Квадраты эти — войлочные, мягкие, толстые. Их прочно соединяют вместе. А сверху еще обтягивают мягкой байкой. Чтобы не ушибиться, не поцарапаться, когда падаешь.

А падают борцы то и дело. Да еще как падают! Юла видел: один из юношей вдруг резко схватил другого за руку и за голову, да как швырнет через себя!

«Разобьется!» — ахнул Юла.

Ничуть не бывало!

Тот, как кошка, перевернулся в воздухе, сделал какое- то ловкое движение, такое быстрое, что Юла даже не успел заметить, какое именно. И через секунду он уже был на ногах и сам стремительной подножкой сбил противника на пол.

«Ловко!» — усмехнулся Юла.

Но еще более удивил его другой паренек в синем борцовском трико. Он оперся о ковер головой и ногами. И стоял так, прогнувшись дугой.

Юла пригляделся: паренек опирался лбом и ступнями. Туловище его, как полукруглая арка, изгибалось над ковром.

Но главное — на эту живую арку сел сверху другой парень. Прямо на грудь. И не просто сидел, а еще подпрыгивал, всей тяжестью стараясь прижать, придавить «арку» к земле.

Казалось, у паренька в синем трико сейчас хрустнет шея от такого дьявольского напряжения. А кадык у него так вытянулся — прямо страшно смотреть.

— Это называется «мост», — вдруг услышал Юла.

Он оглянулся. Рядом стоял тренер, как всегда, в синих брюках и синей майке. Юла уже знал: зовут его Игнат Васильевич.

— Очень нужная штука, — продолжал тренер. — «Мост» спасает борца в самых трудных положениях.

— Но шея… — пробормотал Юла. — Не сломается?

Назад Дальше