Не понимаю, кто кругом творится? Ведь совсем недавно этот самый Саша посыпал песком дорожку до магазина, о бабушке своей заботился, чтобы она не могла поскользнуться и упасть. А теперь… Ничего не понимаю…
В гостях у Нины Ивановны
Мне давно хотелось посмотреть, как живет наша Нина Ивановна. Я представляла, что в квартире у неё всё должно быть очень красиво, чисто и необыкновенно. Всюду висят картины, много цветов, а в одной из комнат стоит полированное пианино или даже красный рояль, как у нас в зале музыкальной школы.
Один раз мне приснилось, будто Нина Ивановна сидит за пианино и тихо-тихо что-то играет…
Нина Ивановна всем нам как мама. После уроков сама выводит нас из школы. А перед этим каждого осмотрит — застегнуты ли пуговицы пальто, как завязан шарф, не надует ли в уши. И не забудет напомнить, чтобы осторожнее переходили улицу. А потом ещё стоит и разговаривает с теми родителями, которые приходят за своими детьми в школу.
Я не знаю, сколько времени Нина Ивановна разговаривает с теми родителями. Я бы, может, и постояла послушала, но Рита каждый раз тянет меня за руку и торопит: идём, идём. Всё-таки я бы обязательно дождалась Нину Ивановну, если бы она жила в той же стороне, где и мы с Ритой живём. Я бы хоть немножечко проводила Нину Ивановну. Мне так хочется её проводить.
А сегодня получилось так, что я задержалась в классе.
Только прозвенел звонок и Нина Ивановна сказала, что урок окончен, Гоша первым побежал в конец класса, где висит одежда.
Ладно, беги, если так торопишься. Но тут я увидела, как он грубо оттолкнул от вешалки Таню Михалёву. У неё даже очки соскочили с носа. Хорошо хоть не разбились.
Я подошла к Гоше, вырвала портфель и говорю:
— Ты, Гошка, — нахал и медведь! Тебе надо извиниться перед Таней.
— Перебьётся, — сказал Гошка и потянул свой портфель. — Отдай!
— Не отдам!
— А я говорю, отдай!
— А куда это ты спешишь, интересно знать? — спросила я.
— А твоё какое дело?
— А такое, что ты в моём звене. Ясно? Ты хоть помнишь, что завтра наша парта выпускает «Чутип»?
Гоша так сморщился, будто завтра ему идти в поликлинику и сверлить сразу все зубы.
— Это ты всё виновата, — сказал он.
— Я?! Очень даже интересно! А ну, говори! — потребовала я.
— Если бы сидел, как раньше, за своей партой, то и не надо было бы завтра ломать голову над твоим «Чутипом».
— Здравствуйте-пожалуйста! — возмутилась я. — Над моим! Эх, Гоша, лентяй ты лентяевич. И фамилия твоя — Лентяев. Тунеядец ты, вот кто!
— А ты не ругайся! — ощетинился Гоша. — Дождешься — стукну разок!
— Меня? Да я, Гоша, сама как стукну тебя разок, так улетишь на потолок!
Про то, как он улетит на потолок, Гоше, видно, понравилось. Он засмеялся.
— Ладно, что-нибудь нарисую… Давай портфель.
— Что-нибудь! Знаю тебя! Как Ступин, принесёшь чистый листок. Нет, Гоша, думай сейчас.
Чтобы он не спорил и не отнекивался, я закрыла дверь на ключ и села за парту.
Гоша подергал дверь и с тоской оглядел пустой класс.
— Во сколько начало? — спросила я.
— В восемнадцать часов — первый тайм. ЦСКА — «Спартак» играют. В первом круге ЦСКА забросил восемь шайб, а спартаковцы…
— Гоша, не теряй времени, садись рядом. Сочиняй.
— А про что сочинять?
— Про что хочешь. Вот возьми и напиши про свой хоккей. Или нарисуй.
— А можно про хоккей?
— Всё можно. Это же «Чутип»!
— А ты про что напишешь?
— Я тоже нарисую. Как один мальчик надевает у вешалки своё пальто. Надевает, а рядом лежит сбитая с ног девочка.
Гоша нахмурился и сказал:
— Я разве хотел толкнуть её? Сама подвернулась. И не упала она вовсе… Наташ, ты не рисуй про это. Ладно?
— Ладно, — пожалела я Гошу. — Тогда напишу про девочку, которая придумала такое замечательное сочинение о полете на Марс.
— Во, правильно! — обрадовался Гоша. — Про Светку можно. Пиши!..
Мы, наверное, минут пятнадцать сидели и работали. Но я не стала ожидать, когда Гоша нарисует всех двенадцать игроков и судей в полосатых рубашках.
— Идём, — сказала я. — А то к началу опоздаешь…
Я шла домой. Уже хотела свернуть на нашу улицу, как вдруг увидела Нину Ивановну. Она как раз вышла из продовольственного магазина. В одной руке Нина Ивановна держала свой толстый портфель, в другой несла авоську со всякими пакетами, и ещё под мышкой у нее была засунута свёрнутая в трубку бумага.
Я тут же подумала, что должна помочь Нине Ивановне. Разве можно сразу нести столько вещей!
Я подошла к ней и сказала:
— Нина Ивановна, можно, я помогу вам нести портфель?
— А ты почему задержалась?
— Мы с Гошей «Чутип» делали.
— Значит, ты хочешь меня проводить?
— Хочу, — призналась я. — И ещё помочь хочу.
— Ну, спасибо. А дома разве тебя не ждут?
— Тогда я забегу на минуточку и скажу маме, что иду вас провожать. Хорошо?
— Что ж, скажи. Я подожду, — кивнула Нина Ивановна.
Я мигом слетала домой и предупредила маму.
Нести свой портфель Нина Ивановна мне не разрешила, зато сверток бумаги отдала с удовольствием. Он, и правда, мешал ей.
По дороге Нина Ивановна расспрашивала меня о музыкальной школе, когда я готовлю уроки и остаётся ли у меня время погулять во дворе.
Я сказала, что время остаётся, только не очень много.
— Ну, тогда считай, что мы сейчас с тобой гуляем, — сказала Нина Ивановна и огляделась. — Видишь, погода какая чудесная! А слышишь, снежок под ногами хрустит?.. Это потому, что морозец…
Я и не заметила, как мы подошли к её дому. За разговорами так быстро показалось.
Квартира у Нины Ивановны на первом этаже. А звонок интересный: бим-бом! Как я и думала, в квартире у них было очень чисто и много цветов. Только вот картин не было и пианино тоже. Зато на гвоздике, на голубой ленте, висела гитара.
Я не утерпела и спросила, играет ли Нина Ивановна на гитаре.
— Это моя любимица, — улыбнулась Нина Ивановна и сняла гитару. — Игорёк! — позвала она. — Где ты?
Я думала, что войдёт какой-нибудь мальчик — сын ее или дядя — муж. А вошла бабушка, и на руках у неё был совсем маленький ребёночек. Он даже не может еще ходить. Хорошенький такой, в чепчике, а пальчики розовые.
Нина Ивановна стала играть на гитаре и подпевать, а Игорёчек сразу заулыбался и показал все свои четыре зуба.
А ещё у них есть котик Фафик. В кабачке «13 стульев» — пёсик Фафик, а у Нины Ивановны — котёнок Фафик. Он рыженький, усатый и такой игрун, что ни минутки не посидит.
Потом Нина Ивановна угощала меня чаем с малиновым вареньем и слоёными пирожками. Вкуснятина!
Я бы весь вечер у них просидела, но бабушка — мама Нины Ивановны — пошла укладывать Игорька спать, и я стала собираться домой.
Нина Ивановна тоже оделась и пошла меня провожать. Потому что был уже девятый час и дорога мне не очень известная. И вообще, она бы ни за что не отпустила меня одну.
Нина Ивановна держала меня за руку, и мне так приятно было идти рядом с ней. Я даже подумала: «Как хорошо, что из-за Гоши задержалась в классе. Не осталась бы с Гошей — и в гостях бы не побывала». Я посмотрела на Нину Ивановну и сказала:
— Помните, Нина Ивановна, я написала в сочинении, что хочу быть учительницей?
— Помню, — ответила Нина Ивановна. — Хорошее сочинение. А почему ты об этом спросила?
— Я теперь ещё сильнее хочу стать учительницей.
Нина Ивановна тихонько пожала мою руку.
— Я рада за тебя, Наташа. У тебя получится.
Тут я вспомнила, как заперла Гошу в классе.
— Ты чему улыбаешься? — спросила Нина Ивановна.
— Гошу сейчас укрощала. Он на хоккей рвался, а я в «Чутип» заставила его рисовать… А сама о Свете начала писать заметку. Как чужое сочинение взяла…
Я ожидала, что Нина Ивановна похвалит меня, а она помолчала немного и сказала:
— А не будет ли от твоей заметки хуже ей? Света — девочка впечатлительная, для неё и тех переживаний достаточно. Это вот Гоше надо сто раз повторять, а Света не из таких. Ты согласна со мной?
— Согласна. — Я сказала это и вздохнула. — Нина Ивановна, а очень трудно быть учительницей?
— Трудно, Наташа.
— Нина Ивановна, ну почему она списала чужое сочинение? Сама же обещала хорошо учиться. А Саша! Совсем недавно посыпал песком дорожку, жалел свою бабушку, заботился. Я думала, какой он хороший стал. А он украл вдруг бинокль. Я не понимаю: разве может так быть — хороший и тут же плохой.
— Все не так просто, Наташенька, — задумчиво сказала Нина Ивановна. — В ином человеке недостатки сидят очень крепко. Они как сорная трава. Сорвешь ее — кажется, нет ничего, не видно. А пройдёт немного времени — опять кустик появился. Корешки-то в земле остались. Они и прорастают. Иногда очень крепко сидят. Трудно их вырвать. Вот и придётся нам с тобой и за Гошу, и за Сашу, и за Свету, и за Колю Ступина ещё много и много раз повоевать.
Нина Ивановна так и сказала: нам с тобой. А я и не очень обрадовалась.
— У меня тоже есть такие корешки… плохие, — сказала я. — Может, и учительницы из меня не получится.
— У тебя — корешки? — нарочно засмеялась Нина Ивановна, будто очень удивилась. — А ну, признавайся начистоту.
— Мы недавно с Мариной рисовали зиму. Вместе смотрели из окна и рисовали. У Марины лучше получилось. Вы ей «пятерку» поставили, а мне — «четвёрку». Знаете, как я завидовала, чуть не плакала. И злилась. Это ведь плохо — злиться, правда?
— Ошибаешься, Наташенька, ничего плохого в этом нет. И завидовать, и злиться может даже самый хороший, самый честный человек. Только всё дело в там, что этот человек умеет в конце концов побороть в себе это нехорошее. Самое главное — научиться побеждать в себе плохое. Поняла?
— Я стараюсь, — сказала я.
— Вот и прекрасно. Значит, получится из тебя учитель. Хороший учитель.
Нина Ивановна проводила меня до самой парадной двери и на прощание поцеловала в щеку.
Жемчужные слёзы
Я стою внизу, а ребята из нашего класса — на горе. Я хочу к ним подняться и не могу. И так горько плачу, что не могу подняться, так горько…
Вдруг Марина спустилась ко мне и говорит:
— Ты плачь, плачь ещё. Больше плачь.
— Зачем? — спросила я.
— У тебя слёзы жемчужные.
Я посмотрела под ноги, и правда — чуть не по колени стою в жемчужных бусинках.
Я обрадовалась и перестала плакать. И стали мы с Мариной нанизывать жемчужины на белые нити. И такие у нас красивые получались ожерелья, что глаз невозможно оторвать.
Окружили нас девочки, смотрят на жемчужные ожерелья и тоже не могут глаз оторвать. Тогда я стала эти ожерелья раздавать всем девочкам. Они радуются, довольны.
Только Ира Матвеева стоит в стороне от всех и сердито-сердито смотрит на меня.
Я взяла самое красивое ожерелье, подошла к Ире и надела ей на шею.
И она тоже заулыбалась.
Это мне такой сон приснился.
Всё утро я вспоминала о сне и думала, как хорошо сделала, что не стала сердиться на Иру и подарила ей самое лучшее ожерелье.
Что толку сердиться? Она будет сердиться, я буду сердиться. А кому от этого польза? Да, очень хороший сон, думала я. Так и надо поступать. Сердиться и злиться понапрасну не надо, а правду всё равно говорить надо. А как же иначе? Если не говорить человеку правду о нём — это не годится. Человек будет воображать, что он хороший, такой замечательный, а на самом деле, может, он даже очень плохой. Ведь другим лучше видно. А когда человек узнает про себя всю правду, то захочет стать лучше.
Это я сама додумалась до всего. А может быть, в книжках вычитала. Не знаю…
Собирая портфель, я положила туда книжку «Маугли». Замечательная книжка, два раза читала.
Я шла в школу и думала, что скажу при встрече с Ирой. Лучше всего просто сказать: «Здравствуй, Ира!» Будто ничего у нас вчера и не произошло.
Так и сделала. Подошла в классе к Ире и сказала:
— Здравствуй, Ира!
Она глазами метнула на меня и не ответила. А я — снова:
— Ну, здравствуй же!
— Здравствуй, — буркнула она.
— Ира, — сказала я, и достала из портфеля книжку. — Ты не читала «Маугли»? Это про мальчика, который жил у волков.
Ира взяла книжку, полистала и спросила недоверчиво:
— Почему же они не съели его?
— Так он совсем маленьким попал к волкам. Они его кормили и воспитывали. Ты как начнёшь читать, так не оторвёшься.
— Ну, спасибо, — сказала Ира.
Потом посмотрела на меня и чуть-чуть улыбнулась.
Всё хорошо, Нина Ивановна
Я ещё одну важную вещь поняла. Вот думаешь: плохой, человек. То в нём плохо, другое. Конечно, я должна сказать ему правду. Только дело в том, что сначала надо убедиться — настоящая это правда или не настоящая.
Это я сегодня поняла. А вообще правду говорить не всегда легко. Тем более, если поссорился с человеком. Я вот решила говорить правду и думала, что это легко, просто. С Ирой Матвеевой в самом деле просто получилось. И помирились сразу. С ней же у нас ничего серьёзного не было. Ну, обругала меня со зла. И сама не знает, за что. С ней помириться было не трудно.
А как мириться с человеком, с которым по-настоящему поссорился? И как ему говорить правду? Вон Андрюша с Колей Ступиным до сих пор почти не разговаривают. Никак не хочет Коля понять, что не прав.
И мы с Валей Кульковой после того случая с молоком рассорились. Ходим по школе и делаем вид, что не знаем друг друга. «Мне-то есть на что обижаться, — думала я. — А почему Валя обиделась? Что в магазин с ней не пошла? Так она сама виновата. Должна понимать».
День дуемся, другой, третий… А кому польза? Что же делать? Как сказать Вале правду — что она жадная, эгоистка, что на хорошие дела ей наплевать? Попробуй скажи такое!
Я переживала, мучилась и ничего не могла придумать.
Потом мне стало казаться, что о нашей ссоре догадывается Нина Ивановна. Видно, что-то заметила. И вот сегодня перед уроком она меня прямо спросила:
— У тебя с Валей — конфликт?
— Немного, — ответила я. Не могла же я рассказывать. Тогда бы на самом деле получилось, будто ябедничаю.
А на втором уроке Нина Ивановна раскрыла свой портфель и сказала:
— Ах, какая досада — цветные мелки дома забыла… — И на меня посмотрела. — Сходи, Наташа, в магазин «Просвещение». Ты должна знать, где он. Возле остановки трамвая. Дорогу переходить не надо.
Я сказала, что знаю. Сколько раз бывала в том магазине.
— Прекрасно. А чтобы тебе не было скучно, пусть пойдёт ещё кто-нибудь… Ну, хотя бы Валя Кулькова.
Нина Ивановна дала нам рубль и велела купить коробочку цветных мелков.
Я догадывалась: Нина Ивановна специально послала нас вместе. Чтобы мы поговорили. А я всё равно не могла себя пересилить. Иду, на солнышко щурюсь, льдышку ногой пнула.
— Ты на меня сердишься? — вдруг спросила Валя.
Я снова на солнышко пощурилась, усмехнулась и говорю:
— А ты как думаешь?
И Валя вдруг горячо заговорила:
— Но ведь ты сама захотела купить молоко. Это не я придумала. И ещё я очень боялась, что может не хватить денег на подарок. Я кофту хотела кутить. Хорошую, красную. Мама так мечтала о красной кофте!.. А ведь и я на тебя, Наташа, обиделась. Сколько ждала, замёрзла, сейчас, думаю, в магазин пойдём, а ты даже и не захотела пойти. А магазин совсем рядом был, через два дома.
И вот странно: я почувствовала себя виноватой. Но тут же вспомнила про песок:
— Я не только из-за денег обиделась…
— А из-за чего? — Валя от удивления остановилась.
— Мы каждый день тротуар песком посыпали, чтоб люди не падали. Я тебе показала, а ты и не посмотрела.
— Ой, не сердись! — сказала Валя. — Пойми: я столько ждала, промёрзла насквозь. А тебя увидела, обрадовалась и просто не обратила внимания, что ты мне сказала… Ну, слышишь, Наташа, не сердись, пожалуйста.