В длительной и прочной дружбе, которая связывала сбоях подростков, Птичье Перо всегда считался старшим и более опытным. Хок не возражал против этого и охотно подчинялся товарищу, которого считал самым смелым, самым умным, самым решительным.
Но сейчас Хок подумывал о том, что спокойствие Птичьего Пера напускное и вряд ли оп сможет что-нибудь сделать в этом безвыходном положении.
— Бобовый Творог, — весело окликнул товарища Птичье Перо, — что нос повесил? Есть хочешь?
Хок поднял голову:
— Откуда у тебя рис?
— Вчерашний. Бери ешь!
— Что ты, — не очень решительно возразил Хок, — я недь свой сразу съел.
Но Птичье Перо уже совал ему половину рисового комка, с аппетитом уплетая свою порцию.
— Верно, вкусно, Бобовый Творог?
Небольшая горсть холодного риса оживила Хока, привела в благодушное настроение.
— Люблю кушанья из риса, — признался бывший ученик повара, — хотя есть блюда и повкуснее.
— А теперь, повар, — сказал Птичье Перо, — давай-ка добудем огонь и костер разведем.
— А что на нем готовить будем?
— Поищем, Бобовый Творог-
Присев на корточки, Птичье Перо отпилил охотничьим ножом кусок бамбука от своей палки, расколол ее на две половинки. Теперь можно было приготовить и сухую растопку для костра; настругав горку стружек из своей коробочки, он сверху набросал клочки бумаги.
Для того чтобы добыть огонь, Птичье Перо положил половинку бамбука с расщепленным концом поверх другого куска, но так, чтобы он оказался над растопкой, и прижал его к земле ногой. После этого, вставив в щель твердый стебель тростника, мальчик быстро стал двигать его взад и вперед.
Хок безучастно глядел на эту процедуру.
— Ничего у тебя не получится, — сумрачно покачал головой Хок, — бамбук отсырел...
— Не трещи над ухом! — Птичье Перо метнул сердитый взгляд на Хока и, стиснув зубы, продолжал свое дело.
И вот над горкой растопки показалась тоненькая, еле заметная струйка беловатого дыма. Птичье Перо еще усерднее стал двигать стебель в щели бамбука. От напряжения лицо его покраснело, на лбу выступили капельки йота. Прошло еще несколько томительных минут — струйки дыма стали гуще, и наконец вспыхнул робкий язычок пламени.
— Гляди, Бобовый Творог!
— Победа! — закричал Хок и запрыгал вокруг огня. — Десять тысяч лет Птичьему Перу! Теперь у нас будет костер!
Низко над головами мальчиков, шумно пыхтя, пролетела птица-носорог. В ее огромном, ярко расцвеченном клюве торчал изогнутый золотистый банан. Молча проводив ее глазами, Хок вздохнул:
— Эх, мясо пролетело! Ружье бы...
— Где уж там ружье, сумпитаном
12
хотя бы обзавестись! — Птичье Перо вдруг решительно встал п, приподняв с земли жердь, сказал: — Вот что, Хок. Поглядывай за костром, а я поброжу неподалеку, поищу бамбук. Может быть, посчастливится — найду что-нибудь и для еды.
Промеряя жердью глубину воды, Птичье Перо бродил по лесу. Время от временя он останавливался и делал ножом затесы на деревьях, чтобы не заблудиться.
Мальчик внимательно глядел по сторонам — не попадется ли дерево, богатое съедобными плодами. Однако даже опытный глаз охотника с трудом мог разобраться в этом зеленом хаосе.
Стволы деревьев были покрыты яркими, многокрасочными орхидеями, вьющимися растениями, опутаны лианами.
Участок леса, по которому пробирался Птичье Перо, шел в гору, и вода здесь была лишь по щиколотки. Он уже подумал о том, что, пожалуй, следовало бы возвращаться назад, как вдруг среди многочисленных запахов леса уловил знакомый, подавляющий другие, запах плодов хлебного дерева. С трудом пробравшись сквозь серые, осыпанные острыми иглами заросли арами, Птичье Перо стал оглядываться вокруг. Вот оно, большое, развесистое, с кружевной листвой хлебное дерево! Только бы оказались па нем плоды...
В горном селении, где провел раннее детство Птичье Перо, знали цену этому дереву. Его плоды кормили людей. Их можно печь сразу, а можно предварительно зарыть в яму; там они начинали бродить, превращались в кислое тесто, и из них пекли самые настоящие булки.
Птичье Перо вскарабкался на дерево и среди листвы обнаружил всего с полдесятка созревших плодов. Видно, вчерашняя буря порастрясла дерево, и плоды унесло ливневыми водами.
Теперь можно было возвращаться назад: огонь у них есть, будет и еда.
А что это там впереди? Птичье Перо обрадованно вскрикнул.
На освободившемся от воды холме мальчик увидел гладкие, точно отполированные, коленчатые стволы бамбука, увенчанные бледно-зелеными листьями. Уж тенерь-то он смастерит сумпитаи!
А Хок в это время сидел на трухлявом пне и думал о доме. Совсем неплохо было бы теперь оказаться в их маленькой придорожной харчевне. Наверно, сейчас мать разносит посетителям на столики чашки с ароматным рисом и к нему — креветки в соусе.
Чего только нет в их харчевне! В правом углу обычно юркой лежат кокосовые орехи, с потолка свешиваются гроздья золотисто-зеленых «королевских» бананов, связки чеснока и красного перца. На прилавке стоят стеклянные банки с нарезанными ананасами, коробочки с бетелем.
От заманчивых раздумий Хока отвлек жирный фазан с медно-красной грудью и белым ошейником. Он неторопливо разгуливал между кустами, подбирая что-то с земли. При виде этой птицы у голодного мальчика даже дух захватило. Что может быть вкуснео фазаньего мяса! Хок зажал в руке суковатую палку и стал крадучись подбираться к фазану. Вот он, затаив дыхание, примерился и с силой метнул палку. Попал! И охотник стремглав бросился к забившейся в кустах добыче.
Радостный пробирался Хок обратно. Он шел, громко шлепая ногами по воде, и испуганные лягушки, словно брызги, разлетались в стороны.
Каких только лягушек не было в этом затопленном лесу! Одни квакали, другие лаяли по-собачьи, третьи звенели, как колокольчики. А вот на косматой коряге сидят, выпучив на мальчика глаза, огромные жабы. Прямо у ноги Хока высунулась из воды змеиная голова. Мальчик испу-ганпо попятился от нее, но тут заметил, что голова принадлежит черепахе.
Уже издали он увидел на бугре возвратившегося приятеля. Тот размахивал руками, подбрасывая вверх добытые плоды хлебного дерева.
Возвратившись на бугор, Хок вдохновенно приступил к своим поварским обязанностям. Он завернул в банановые листья плоды хлебного дерева, уложил их между накалившимися в огпе камнями и принялся разделывать птицу.
Птичье Перо между тем ловко мастерил из бамбука сумпитан.
Вдруг откуда-то издалека раздались выстрелы — один, другой, третий...
Хок и Птичье Перо вскочили на ноги.
— Наши! Наши! — радостно закричали они.
Выстрелы доносились с той стороны, где Обезьянья река поворачивала на юго-запад.
Вскоре совсем близко от них снова прогремел ружей-пый выстрел, а вслед за ним послышался чей-то возглас:
— Э-эй, сюда! Сюда!
Вздрогнув от пеожиданности, Птичье Перо и Хок повернули головы в сторону берега и вскрикнули от радости. Среди зарослей люди оживленно размахивали руками и тростниковыми шляпами. Они возбужденно кричали им что-то, звали к себе.
Это были их друзья.
БРАТЕЦ ГОСПОДИНА ТИГРА
По тихой улице селения Долга, поднимая пыль босыми ногами, бежал маленький Син — брат Аистенка. Он захлебывался слезами и размазывал кулачками грязь по лицу.
Увидав плачущего брата, Аистенок с тревогой подумал, не случилось ли чего-нибудь с их буйволом Бслоро-гим, которого пас Син. Он не ошибся. Оказалось, что Белорогий забрел на пастбище Чинь Бапа и его там задержали.
Еще несколько лет назад помещик селения Долга Чипа Бан объявил крестьянам о том, что, чья бы скотина пи забрела на его пастбище, она не будет возвращена владельцу.
Что же будет теперь с Белорогим? «Прежде всего, — подумал Аистенок, — не расстраивать пока мать; она страшится одного имени Чинь Бана». Лучше всего, если он побежит немедленно к отцу Железного Бамбука. Дядюшка Нгуен, пожалуй, единственный в их деревне человек, который без страха разговаривает с помещиком. Он, наверно, убедит Чинь Бана отдать буйвола. Страшно было даже подумать о том, что они лишатся любимца всей семьи — Белорогого. Аистенок помнил еще время, когда все они — покойный отец, мать, он и даже маленький Син — впрягались в плуг и тащили его по полю, обливаясь потом, выбиваясь из сил. Ведь далеко не у каждого крестьянина имеется своя рабочая скотина. Большинство на время пахоты берут ее у помещика. За это нужно платить. За аренду земли тоже нужно платить. Много ли после этого остается у землепашца? Отец много лет трудился на французской плантации сахарного тростника, а когда возвратился в деревню, купил на заработанные деньги буйвола Белорогого. Уж как за ним ухаживала вся семья! Себе можно было во многом отказать, а буйволу — главному работнику — ни за что! Его старались подкормить и жмыхами, и рисовыми отрубями, и черным горохом...
...Помещичий дом Чпиь Бапа стоял па восточной окраине деревни. Окруженный глубоким проточным рвом и глинобитной стеной с воротами, обитыми железом, он был похож на крепость.
Нгуен и Аистенок прошли первый двор с его хозяйственными постройками и остановились у внутренних ворот. За ними в густой зелени виднелся большой кирпичный дом с черепичпой крышей, на гребне которой возвышалась еще одна крыша с загнутыми вверх краями.
Не часто Аистенку приходилось бывать на обширном дворе братца тигра, как называли между собой крестьяне помещика Чинь Бана. Пожалуй, не будь сейчас рядом с Аистенком дядюшки Нгуена, он и теперь не решился бы пойти туда.
О Чинь Бане рассказывали вот что. В далекой еще молодости Чинь Бан вовсе не был богат. Жил он тогда в доме на сваях и обрабатывал свой кусок земли, который с трудом отвоевал у леса. Были у него жена и маленький сын. Пошел однажды сын в заросли бамбука за молодыми побегами. Там подстерег его тигр, утащил в джунгли и съел. Горю родителей не было предела. Тигр лишил Чинь Бана опоры его старости, того, кто после смерти родителей должен будет поминать их души.
Когда прошли часы отчаяния, опечаленный и разгневанный отец отправился к начальнику округа.
«Разве, — сказал он ему, — мало в лесах и селениях кабанов, свиней, буйволов, которыми может поживиться господин тигр, если он проголодался? Кто же позволил ему отнимать у бедного землепашца последнего сына?»
Выслушав жалобу Чинь Бана, начальник округа посочувствовал ему, но разъяснил, что тигра нельзя привлечь к ответственности. На то он и господин тигр, чтобы не только побояться спросить с него за преступление, но даже подумать об этом. Если Чинь Бан не верит начальнику округа, пусть поговорит об этом с главным сыщиком, на обязанности которого лежит разыскивать всех тех, кто нарушает законы.
Вызвали сыщика. Как обычно, он был пьян, и, когда ему рассказали о сути дела, он ударил себя кулаком в грудь и воскликнул:
«Тигр съел твоего единственного сына? Да как он посмел! Не плачь, добрый человек. Клянусь небом, не пройдет трех дней, как я приведу его сюда!»
Усмехнулся начальник округа и говорит:
«Ну что ж, раз ты в моем присутствии обещал этому человеку привести сюда господина тигра, то обязан это выполнить. Иначе придется тебе голову отсечь... Иди!»
Отрезвился па другой день сыщик, вспомнил о вчерашнем и пришел в отчаяние. Он хорошо знал нрав начальника. Но раскаиваться было поздно. И, подумав, сыщик отправился в лес. В самом деле, не все ли равно, погибнуть от когтей господина тигра или под мечом палача? Встретилась ему по дороге кумирня, вошел он в нее и пал перед изображением Будды па колени. Проходил в это время мимо тигр, услышал слова человека, его раскаяние и мольбу о спасении и остановился у входа. Сыщик затрясся от страха. Но тигр не набросился на него, не растерзал. Усевшись на порог, он терпеливо ждал, пока человек закончит молитву.
«Ты звал меня? — спросил тигр. — Зачем я тебе нужен?»
Когда сыщик наконец пришел в себя, он с трудом пролепетал:
«Если ты тот, кто съел сына Чинь Вана, то должен позволить мне арестовать тебя».
Тигр не отрицал, что это он съел сына Чинь Бапа, позволил сыщику надеть себе на шею цепь, и тот привел его к начальнику округа.
«Разве господин тигр не знает древнего закона? —* спросил его начальник. — У землепашца Чинь Бана был один только сын, а ты его съел. Кто же теперь будет кормить его на старости лет? Свою вину ты можешь искупить лишь тем, что будешь отныне заменять ему сына. Согласен?»
Тигр кивнул головой и был отпущен.
В тот же вечер на пороге своего дома Чипь Бан обнаружил зарезанного кабана. И с тех пор не проходило дня, чтобы тигр не приносил чего-либо из своей добычи. Появилась не только дичь, но и золото, дорогие ткани, которые тигр добывал убийством и грабежом прохожих людей...
Чинь Бан богател и жил припеваючи. Он, не скрывая, говорил: «Вряд ли покойный сыночек принес бы мне столько богатства, сколько его полосатый братец». Богатея, Чипь Бан становился все более алчным. Он стал скупать за бесценок землю у разорившихся соседей и сдавать ее в аренду беднякам. А время шло. Человек и хищник не только подружились, но и побратимами стали, потому что нравами и повадками были очень похожи друг на друга.
Но вот пришло время помирать тигру, и попросил тогда он Чинь Бана после смерти шкуры с него не сдирать: без нее ведь мучиться ему на том свете! Человек пообещал выполнить просьбу своего побратима. И все же после смерти тигра Чинь Бан и на шкуру польстился — содрал и застлал ею пол в своей спальне...
Вот что рассказывали люди об этом человеке.
Чинь Бан — невысокий, тучный человек в темно-красном шелковом халате, расшитом аистами и цветами, — сидел на веранде. Его похожая на тыкву голова с короткими, густо напомаженными волосами, толстое, дряблое лицо и непомерно длинные руки внушали отвращение.
Мельком взглянув на вошедших, он почесал длинной бамбуковой «обезьяньей лапой» спину и, зажмурив глазки, спросил:
— Зачем пришли?
Нгуен снял тростниковую шляпу и чуть наклонил голову. Поклонился и Аистенок.
— Прикажи, господин, отдать вдове Дэ ее буйвола.
— Какого еще буйвола? — словно удивился помещик. — Толком говори!
На легком бамбуковом столике перед помещиком стояла коробка с орехамп ареки, листьями бетеля и толченой известью.
Неторопливо свернув жвачку, Чинь Бан, не глядя на просителей, сунул ее в рот.
Нгуен указал на Аистенка и добавил:
— Мальчишка недоглядел, и буйвол вдовы Дэ забрел на твое пастбищо, господин.
Чипь Бан повернул свое отекшее желтое лицо к Нгуену и сплюнул на пол.
— Значит, по-твоему, на моем пастбище может гулять скотина всей деревни? Так, что ли, Нгуен?
— Если господин прикажет, то вдова заплатит за потраву. Буйвол ведь и пяти минут не пасся: только вылез из воды — тут его твой человек и схватил.
— Все вы так говорите! Выходит, что Чинь Бан должен кормить скотину всех здешних крестьян. Так ведь?.. — Помещик осуждающе покачал головой. — Ну ладно, все знают, что душа у меня добрая. Берите своего буйвола!.. Эй, кто там в комнатах?
Аистенок облегченно вздохнул. Что это, в самом деле, с помещиком? Оказывается, он вовсе не такой уж злой.
Поругал немного, а все же буйвола отдает. А люди о нем так плохо говорят!
На веранду вышел Нга, правая рука помещика, маленький, с сухим, желтым лицом человек. Он даже не взглянул в сторону Нгуена и Аистенка.
— Послушай, Нга! Говорят, буйвол вдовы Дэ забрел на мое пастбище?
— Не знаю чей, но один буйвол, господин, пойман на твоем пастбище. Мальчишка сам загнал его туда.
Нгуен вмешался в разговор:
— Мальчишка не мог сделать этого.
— Значит, по-твоему, я вру? — зло сверкнул глазами Нга. — Все вы, грязные свиньи, пользуетесь добротой нашего господина-благодетеля, обманываете его на каждом шагу, досаждаете с утра до ночи.
<— Постой, Нга, — лениво махнул рукой Чинь. — Возврати ему буйвола!
— Не могу, господин.
— Почему?
— Поздно. Буйволу уже на ухе клеймо выжгли...
— Ах, как жаль! — словно сокрушаясь об этом, покачал головой помещик. — Почему так поспешили, Нга?
— У твоих людей, господин, ведь есть приказ, — ответил Нга. — Вот они и выполняют его. А им, этим наглецам, это послужит уроком. Пусть не лезут к нам за даровыми кормами!
Помещик беспомощно развел руками, и глазки его хитро заблестели.
— Вот видишь, Нгуен, что получается? Поздно явились! Теперь уже ничего не поделаешь. В другой раз, если так случится — ведь вдова купит себе другого буйвола, — немедленно приходи ко мне...
Нга бросил насмешливым взгляд на Нгуена и бесшумно удалился.
Даже Аистенку было ясно, что помещик издевается над ними. Мальчик задрожал от гнева, а Нгуен, сжав кулаки, вплотную подошел к помещику.
— Господин, прикажи отдать буйвола вдове! — глухо произнес он.
Чинь Баи принялся готовить очередную порцию жвачки бетеля, но пальцы его дрожали.