— Вы что, — взъярился Фарих, — разыграть меня задумали, как всех часами с кукушкой? А?
Кекушев с Терентьевым едва успели ретироваться с кухни. Что касается Фариха, то он еще долго гремел алюминиевыми тарелками и кричал, что он не из таких, кого можно так легко купить. Он в Арктике не мальчик. Знает, почем фунт лиха, и на авантюру не пойдет.
Дело было в том, что старейший полярный бортмеханик Николай Кекушев по совместительству считался крупнейшим полярным мастером крупного розыгрыша. Так, пролетая однажды по трассе Главсевморпути, он на каждой станции рассказывал, что Первый госчасовой завод в Москве приступил к выпуску оригинальных настенных часов с «кукушкой». Только вместо цифр на циферблате — портреты первых двенадцати Героев Советского Союза. Первый час — Ляпидевский, второй — Водопьянов и так далее, а двенадцатый час — Отто Юльевич Шмидт. И когда наступает двенадцать, то в раскрытое окно часов выглядывает голова самого Шмидта.
Рассказано это было настолько тонко, что общественные организации всей Арктики начали слать по радио массовые заказы в Москву на высылку таких часов для премирования передовиков…
Фарих продолжал греметь посудой. Кекушев и Терентьев стояли за палаткой. Бортмеханик никак не мог решиться уйти, отказаться от своей идеи, что они находятся на острове Рудольфа, рядом с базой. Очертания гор, характер льда, вся обстановка подсказывали Кекушеву, что это так, никак иначе. И он в душе удивлялся своему начальнику, опытному арктическому пилоту, у которого в этот раз словно пелена была на глазах.
«Ну разыграл когда-то. Было, — думал Кекушев. — Но сейчас-то не до того. Кончаются продукты… Надо предпринимать что-то решительное. А Фарих… Рассуждать мне легко, а Фарих отвечает за всех и за все… Да, дело здесь не только в боязни, что я его разыграю. И настаивать бесполезно. Гордиенко, тот тоже пытался спорить, но перед ним теперь молча кладут „Астрономический ежегодник“. И он замолкает».
Кекушев пошел прочь от палатки.
* * *
Все возлагали надежду на прилет машины из бухты Тихой. Но пурга сменялась густыми туманами.
На месте вынужденной посадки было мертво. Только дымки — и всего-то три — говорили, что тут теплится жизнь.
Как-то вечером Фарих вел очередной разговор с базой на Рудольфе.
К микрофону подошел руководитель поисков самолета Леваневского, начальник полярной авиации Марк Иванович Шевелев:
— Как дела, Фабиан Брунович?
— Да как и вчера, когда разговаривали, как неделю назад…
— Продукты кончаются…
— Кончаются, Марк Иванович.
— Не горюйте!
— Держимся…
— Вы где-то совсем рядом. Все время отличная слышимость, как на полигоне.
— Мы рядом, Марк Иванович, на острове Джексона.
— Подожди, подожди, Фарих… Есть идея!
— Слушаю, Марк Иванович.
— Завтра, если будет ясная погода, мы зажжем на куполе Рудольфа прожектор. Он в миллион свечей. Его и за восемьдесят километров можно увидеть. Следите за его вспышками. Засеките азимут луча. И мы прилетим.
— Гора с плеч, Марк Иванович! Коли увидим…
— Увидите, увидите, Фабиан Брунович!
— Меня эти приборы да споры штурманов скоро с ума сведут.
— Следите за вспышками. О времени договоримся завтра.
Безоблачная ночь выдалась только через неделю. По радио было назначено время, когда вспыхнет прожектор.
Все столпились на леднике и уставились на север, где должен был находиться остров Рудольфа.
Назначенное время настало. Но вокруг стояла тьма полярной ночи. Ни проблеска.
Фарих обернулся к Кекушеву:
— Беги к радисту, скажи — ничего не видно. Или они запаздывают?
Ослепительный фиолетовый луч ударил в глаза Фариха. Он инстинктивно закрыл лицо руками. Словно от ожога подскочили остальные и обернулись.
Прищуриваясь, прикрывая ладонями лица, люди прыгали от радости.
— Видим! Видим! — орал в микрофон радист.
Часа через два у лагеря появились на тракторе инженер Владимир Гутовский и врач экспедиции.
Радость вызволения заставила всех на некоторое время забыть о просчетах штурманов и астронома, о том, как провела их суровая Арктика, как коварно поступила с навигаторами Альфа Кассиопеи.
На разгадку понадобилось очень много времени. А пока выяснилось, что песцы, которые бродили у лагерной помойки, — это собаки с базы на Рудольфе; «болид» оказался бортовым огнем парохода «Русанов», который привез продукты на зимовку.
А тайна коварства Кассиопеи? Это был не легкий орешек.
Начнем с того, что видимое нами положение звезд — отнюдь не истинное. Оно искажено под влиянием рефракции — преломления светового луча при его вхождении в среду с иной плотностью. То же происходит, когда мы смотрим на ложку в стакане с водой. Она будто сломана. Это тоже явление рефракции.
Чем плотнее среда, в которую входит луч света, тем это явление значительнее.
Под влиянием меняющейся температуры плотность слоев воздуха тоже меняется. Это вызывает существенные отклонения в преломлении света, идущего от звезд.
Так оно и получилось. Ошибка, которую допустили астроном и навигаторы, составляет примерно пятнадцать дуговых минут. Луч прожектора подтвердил правильность расчетов Федорова.
Коварство полярных звезд разгадано. Но в Арктике коварны не только звезды. Я, признаться, не помню такого полета в высокие широты, когда бы белое безмолвие не задавало мне очередной загадки.
Валентин АККУРАТОВ
КАК МЫ БЫЛИ КОЛУМБАМИ
В июньские дни сорок пятого года мы пытались найти тайную базу фашистского подводного флота, расположенную на одном из островов Земли Франца-Иосифа. Известно было ее название — «Кладоискатель». Отсюда гитлеровские пираты еще недавно нападали на караваны судов, шедшие Северным морским путем.
Враги не только отлично замаскировали свою базу, но и отменно хитрили. Они ни разу не напали на нашу метеостанцию в бухте Тихой, хотя она находилась километрах в семидесяти от их логова. Но тогда мы этого еще не знали и рыскали по всему архипелагу в поисках каких-либо следов.
Это была первая послевоенная навигация. Мы, полярные летчики, после долгого перерыва вернулись к мирным делам и радовались, как мальчишки.
Утром кто-то из «стариков», прилетавших, когда мы спали, появился в столовой и, увидев нас с Черевичным, припомнил:
— А, колумбы! Что вам база подводного флота? Снова, наверное, ищете свои острова, которые затерялись?
— Они не затерялись, — очень серьезно ответил Черевичный. — Просто у нас не было возможности отыскать их еще раз.
— Да не было островов! — «старик» незаметно подмигнул мне. — Ни «Запятой Черевичного», ни «Малого Чечина». Припорошило льдину песочком, когда еще стояла у берега, и все.
Предупрежденный подмигиванием, я должен был молчать или поддерживать «старика», но нервы мои не выдержали:
— Были острова! Они и сейчас есть!
Обиженный нарушением «правил» розыгрыша, «старик» заговорил всерьез:
— Э! Скольким верили на слово! А где они, эти земли Санникова, Макарова, Джиллиса? Вы сами их закрывали. Сами ставили на картах красные кресты. Может, я ошибаюсь?
Мы промолчали. Сказанное было правдой.
— Но ведь вы закрыли и остров Леди Гармсуорт. А он был нанесен даже на карты английского Адмиралтейства не как гипотетическая, а как настоящая земля. Или вы считаете, что первооткрыватель этого острова, Джексон, просто выдумал клочок суши?
Отбросив вилку, Черевичный полез в планшет и, порывшись в нем, достал аэрофотоснимок.
— Фотографию видели все, а вот острова, кроме вас, никто, — не унимался «старик».
Мы поднялись из-за стола насупленные, побрели к машине и ушли на поиски «Кладоискателя».
Нас прижало облаками к океану. Но под тучами видимость была отличной, до десяти километров. И в тот день, пять лет назад, погода стояла точно такая же. Все сегодня словно старалось напомнить нам о том дне, когда мы действительно почувствовали себя немного колумбами.
Это произошло 27 июня 1940 года. Тогда мы шли на «летающей лодке» «СССР-Н-275». Была горячая пора ледовой разведки. В те времена на всей трассе Северного морского пути работало всего три самолета. Экипажам изо дня в день приходилось летать по двенадцать-шестнадцать часов. Все наши заботы были направлены на одно — проводку кораблей.
Шел четырнадцатый час, когда мы заметили необычно большое скопление айсбергов. Заинтересовавшись, решили узнать причину. Пошли почти бреющим полетом надо льдами.
Ярко голубели снежницы; купоросно-зеленые проталины, заполненные морской водой, чем-то напоминали лужайки.
Ровно гудели моторы.
— Земля! — закричал Черевичный.
Я только плечами пожал. Решил — розыгрыш.
Тогда Иван Иванович подвернул машину, и мы все увидели довольно большое темнеющее пятно.
Я стал лихорадочно просматривать карту. Разбуди меня ночью и спроси, есть ли в этом районе хоть какой клочок суши, не задумываясь, ответил бы: «Нет!» И все-таки, еще надеясь найти на карте отметку, я сказал:
— Может быть, пятно из песка? Навеяло с берега, когда припай находился еще у земли?..
Не отрывая взгляда от острова, к которому, развернувшись, вновь приближался самолет, Черевичный покачал головой:
— Непохоже. Смотри! Вот крутые берега… И еще остров рядом. Совсем маленький.
— Точно! — подтвердил инженер Виктор Чечин и добавил: — Только уж совсем-совсем маленький!
Раздобрев от собственной щедрости, Черевичный сказал:
— Ну, Виктор, если это действительно твердая земля, отныне остров будет называться «Чечин».
— Если только «Малый Чечин», то согласен, — улыбнулся инженер. — А большой — это и не остров, а клякса какая-то, запятая… Сколько видел земель, а такой — никогда.
Мы подлетели ближе. Под нами лежал остров странной формы, с тундровой поверхностью. Над ним кружились стаи кайр и чаек. Вытянутая с севера на юг земля была окружена разрушающимся ледовым припаем, а на берегах его валялся выброшенный океаном плавник. От крутых глинистых берегов тянулись песчаные косы, изрезанные ручьями, которые стекали в море.
Никаких следов пребывания человека видно не было.
Сделав два круга, мы произвели фотосъемку острова перспективной фотокамерой, потом взяли курс на ближайшую известную землю — мыс Розы Люксембург. По нашим расчетам, он находился в сорока километрах к юго-юго-западу.
После первых радостных восклицаний в самолете стало тихо. И аэрофотосъемку проводили в молчании. Наверное, потому, что были просто счастливы.
Через минуту остров, открытый нами, исчез среди льдов.
— Земля, а? Как ты думаешь, Валентин? — нарушил молчание Черевичный. — Настоящая земля?
— Вне всякого сомнения!
— Так чего же не радуешься? Ведь это новый открытый остров! И не один, а с довеском!
— А я вот не радуюсь, Ваня. Не уверен в нашем местонахождении. Виляли, виляли на бреющем… Попробуй разберись теперь в наших координатах!
Карта была испещрена курсами многочисленных галсов, которые образовали такую сумятицу, что без солнца не разберешься. А нам надо было все время идти, не меняя курса, и этим курсом, как пеленгом, привязать вновь открытую землю к известной.
— Выскочим сейчас к мысу, — успокаивал меня Черевичный, — и все станет ясным.
Голос Чечина пробасил в наушниках:
— Конечно, все ясно! Запятая поставлена. Да еще какая! Чего тут гадать? Такую землю не потеряешь! — Он рассмеялся. — Только вот островок-то мой маловат. Вы уж следующий раз побольше землицу для меня подыщите. Чтобы «Большим Чечином» назвать…
И тут же его резкий свист — знак тревоги — резанул уши.
— Смотрите, впереди туман. А за ним, должно быть, и Северная Земля, мыс…
— Вижу, — отозвался Черевичный. — Чертова погодка! — Он вопрошающе посмотрел на меня. — Вверх?
Я махнул рукой:
— Какой может быть выбор?
Он хитро улыбнулся.
— А острова? Как ты определишь их координаты без привязки к Северной Земле?
— А кто сообщит об открытии запятой, если мы поставим точку лобовым ударом о ледник Северной? — ответил я.
Самолет, резко задрав нос, начал набор высоты. Через полминуты мы вошли в облака и долго пробивались к солнцу. Увидели его только на высоте трех тысяч метров. Под нами простиралась белая пелена сплошной облачности и где-то там, под ней, зубцы ледников Северной Земли. Если судить по показаниям секстанта.
В те времена других, более точных методов определения местонахождения не было.
Взятая линия наложения прошла по меридиану, подтвердив наши предварительные расчеты: острова, открытые нами, располагались в сорока километрах от мыса Розы Люксембург.
— Северная Земля? — торопил меня Черевичный.
— Почтя под нами.
— Так, значит, долгота известна. А широта?
— Можно только предполагать — к северо-востоку от мыса Розы Люксембург.
— Эх, нам бы сейчас радиомаяк или радиопеленгатор!..
Я ответил, что и вторую линию — пеленг можно взять по солнцу. Подождать два часа, когда оно уйдет градусов на тридцать, и все в порядке.
— Что? — воскликнул командир корабля. — Кружиться на месте два часа! Нет, товарищи колумбы, давайте курс на базу!
С грустью посмотрел я в иллюминатор, где под облаками совсем неподалеку лежали наши острова.
Пока мы пробивали облачность, машина крепко обледенела. Серые налеты легли на крылья. Теперь в лучах солнца самолет оттаивал. Встречные потоки ветра отслаивали корку, и она с шелестом сползала с крыльев, фюзеляжа и лопастей.
Морские караваны ждали наших донесений по ледовой разведке. Я сел за материал. Ведь тогда мы не имели на борту гидрологов и все данные составляли сами.
Да, это было пять лет назад…
— Валентин! — голос Черевичного вернул меня к действительности. — Земля Александры?
Я посмотрел на часы, на карту с маршрутом, потом вниз и увидел характерные очертания острова. Мы вышли к, южной его оконечности. Ярко светило солнце. Разбитый припай сверкал изумрудной лентой вдоль берега.
— Да, Земля Александры, — подтвердил я.
— Повезло, — сказал Черевичный, имея в виду погоду. В прошлые наши разведки то шел снег, то туман заволакивал половину острова, то над землей висели низкие тучи. Очертания скал и снежных обрывов скрадывались, смазывались.
— Точно, — согласился я. — Если мы и найдем «Кладоискатель», то сегодня.
— Вряд ли мы еще застанем такую погоду в другой раз, — подтвердил инженер-механик Чечин.
На борту «летающей лодки», вышедшей на поиски «Кладоискателя», собрались те же люди, что когда-то открыли два новых острова. Лишь радист был новый — Герман Патарушин.
— Начнем с южной стороны, — сказал Черевичный. — Там солнце как раз бьет в скалы. Каждый закоулок просматривается.
Мы поднялись на высоту ста метров и двинулись вдоль береговой линии. Я остался в кабине пилотов, чтобы оттуда наблюдать за берегом, а Чечин и Патарушин расположились в блистерах.
Под крылом «летающей лодки» потянулись однообразные скалистые берега Земли Александры. Мириады птиц поднимались в воздух при нашем приближении, чтобы, совершив огромный крюк в сторону моря, вновь устроиться на своих обиталищах.
Изрезанный ледниками, пестрый берег виделся как на ладони. Мы залетали в каждый мало-мальски подозрительный заливчик, подолгу кружились над ним, высматривая следы человека. С высоты такие вещи чрезвычайно заметны. В полярном однообразии пейзажа любой предмет виден отчетливо: будь то бочка из-под горючего, пустой ящик из-под консервов, случайно забытый или выброшенный морем. Все могло сейчас стать уликой.
Прошел час, другой.
Мы осмотрели южную часть острова, стали продвигаться к западной.
И тут случилось неожиданное.
До сего времени ученые, занимающиеся проблемой авиационных масел, не могут разгадать секрета одного пренеприятного явления: почему иногда при самых различных обстоятельствах масло начинает пениться?
Нам тогда тем более было не до решения этой научной проблемы. Кругом льды и скалы. Ни клочка воды. А «летающей лодке», как известно, для посадки совершенно необходима чистая, свободная вода. В северных морях это вещь редкая даже в середине полярного лета.