— Вот что, — говорю. — Сейчас же иди извинись и отдай пуговицу. Скажешь: так, мол, и так, временное помутнение разума.
— Не могу, — говорит.
— То есть как это не можешь?!
— Нет у меня пуговицы. Проглотил я ее. Когда та женщина вошла, то я ее в рот засунул и от страха проглотил.
Тут и я растерялся. И вдруг вижу: по залу милиционер идет.
— Все, — говорю. — Уже тревогу объявили.
Генка аж позеленел. А милиционер проходит мимо нас и идет прямо в ту злополучную комнату.
— Ну точно, — говорю. — Иди сдавайся сам. Пока не поздно.
И Генка на трясущихся ногах поплелся туда. Я — за ним. Входим. Милиционер стоит около шкафа и рукав рассматривает.
— Вам чего, ребята? — спрашивает, а сам достает из шкафа шинель и… надевает на себя!
Тут я все понял. И так захохотал, что еле на ногах удержался. Понял и Генка, и милиционеру мы все рассказали.
Теперь, когда я хочу над Генкой подшутить, говорю ему: «Ну, сэр, какие нам пуговицы подавали сегодня на завтрак?»
Прогульщики
Обычно по дороге в школу я захожу за Генкой. Генкины родители уходят рано, и, если за ним не зайти, он обязательно опоздает.
— Сейчас, я быстро, — сказал Генка и сел на табуретку. — Значит, говоришь, тепло. А сколько градусов, не слышал?
— Холодно на улице? — спросил Генка, открывая мне дверь.
— Тепло, — сказал я. — А ты что, так без штанов в школу и пойдешь? Скорей давай, а то уже без пятнадцати.
— Сто градусов, — начал я злиться. — Оденешься ты наконец или нет!
Генка встал, просунул одну ногу в штанину и снова сел.
— Слушай, Серега, давай сегодня прогуляем, а? Мне брат говорил: плох тот студент, который не прогуливает.
— Так мы же не студенты?
— Тем более. Ну, ты сам посуди: сколько можно учиться? По субботам и то учимся. А ведь взрослые отдыхают. Справедливо? А сейчас дома никого, мама только в пять придет, папа — еще позже. Эх, повеселимся! Кидай портфель в угол!
— Вот еще. Зачем же портфелем кидаться, — сказал я и аккуратно поставил его на тумбочку.
Так мы начали прогуливать.
— Чаю хочешь? — спросил Генка. — С пирогом.
— Не, спасибо, — сказал я. — Я только позавтракал.
— А квасу? Из холодильничка.
— Квасу можно.
Мы выпили по большой кружке, и Генка сказал:
— Гляди, девять уже натикало. Русский начался. А мы сидим тут себе и квасок попиваем. Хорошо, верно?
— Верно. Только я вчера, как назло, все упражнения по русскому сделал. И правила выучил.
— Я тоже, — вздохнул Генка. — Ну, ничего. Мы ж не знали, что прогуливать будем. Давай лучше телевизор смотреть. Глянь в программку, чего там показывают.
— «АСУ» в действии», — прочитал я.
— Что-то интересное, — сказал Генка. — Про Японию, наверное.
Но передача оказалась совсем не про Японию, а про всякие заводы и автоматы.
— Хорошая штука — телевизор, — сказал Генка. — Хочешь — смотри, не нравится — выключи. А сидели бы сейчас на русском — не выключишь. Вот было бы здорово, если б в школе можно было уроки выключать. Или переключать на другие. Сидишь, к примеру, на математике. Вера Львовна говорит чего-то, на доске пишет. А ты сидишь и ничего не понимаешь. Дай-ка, думаешь, на историю переключусь. А то и совсем выключусь и в столовку пойду…
— Размечтался, — сказал я. — Как бы нас с тобой в самом деле… того… не выключили.
— Да не бойся, Серега. Выкрутимся. Хочешь еще квасу?
— Нет, больше не хочется. Пойдем лучше на улицу, погуляем.
— Ты что, нельзя! Нас сразу кто-нибудь увидит. Давай-ка лучше я тебя вареньем угощу. Клубничным. Такая вкуснятина.
И только Генка встал, чтобы варенье принести, как зазвонил телефон. Я рядом сидел и хотел уже трубку снять, но Генка как бросится на меня — за руку схватил и на диван повалил.
— Ты что, с ума сошел! Ведь дома никого нет!
Проклятый телефон звонил долго. А мы, как загипнотизированные, сидели и молча слушали. Наконец телефон замолчал.
— И чего звонят? — сказал Генка. — Знают ведь, что дома никого нет.
— Ошиблись, может, — сказал я.
— Ну конечно, — обрадовался Генка. — Наверняка ошиблись. Вот ведь люди бестолковые. Не могут номер правильно набрать. Раззвонились тут, понимаешь.
Генка пошел на кухню и принес варенье.
— Ты только понюхай, — открыл он банку. — Чувствуешь, как пахнет?!
Я понюхал — и только собрался ложку в банку запустить, как снова грянул звонок. Теперь уже в дверь. Я так и застыл с открытым ртом. Генка вытаращил глаза.
— Кто бы это мог быть? — зашептал он.
— Не знаю, — прошептал я.
Так мы просидели несколько минут. Наконец Генка сказал:
— Ушли, наверное. И кто это шастает, не понимаю. Ведь дома никого нет.
— Хватит, — сказал я. — Не могу больше здесь сидеть. Ты как хочешь, а я пошел на улицу. Сидишь тут как в мышеловке.
— Да ты не нервничай, Серега. Ошиблись, наверное, опять. Лопай варенье. Кваску могу подлить. Холодненького.
— Отстань ты от меня со своим кваском! — не выдержал я. — Говори: идешь со мной или нет?
— Ну ладно, пойдем. Может, проскочим незаметно. Мы осторожно вышли на лестницу и стали спускаться.
Внизу хлопнула парадная дверь и послышались шаги.
— Назад! — зашипел Генка, и в один миг мы снова были у дверей его квартиры. Генка лихорадочно зашарил по карманам и даже зачем-то заглянул под коврик. Но ключа не было.
— Забыл, кажется, — растерянно сказал он. Шаги приближались.
Наверное, если б в спорте было соревнование «Бег по лестнице вверх», то мы бы с Генкой сразу стали чемпионами. В один миг мы взлетели на последний шестой этаж и долго не могли отдышаться.
— Ничего, Серега, — говорил Генка, — прорвемся как-нибудь.
— Прорвемся, прорвемся, — обозлился я. — Сидели бы сейчас спокойно в школе, а не на этой грязной лестнице.
— Почему же грязной? — возразил Генка. — Тут довольно чисто.
Но я так на него глянул, что он сразу замолчал.
— А сейчас, наверное, уже математика идет, — грустно вздохнул я. — А ведь я и математику сделал. Задачка вот только не получилась.
— А у меня получилась, — сказал Генка.
— Не заливай. Я Витьке Лазареву звонил. У него тоже не получилась. А уж Витька — сам знаешь.
— Да честно говорю, решил, — засуетился Генка. — Гляди, как я делал.
Генка отломил от стены кусок штукатурки и принялся писать на полу. Когда вся площадка была исписана Генкиными каракулями, он сказал:
— Видишь, получается девять. Как в ответе.
— Действительно, девять, — удивился я. — Слушай, так ты же гений! Лазарев не решил, никто в классе не решил… Как это тебя осенило?
— Не знаю, — засмущался Генка. — Само как-то…
Я взял кусок штукатурки и вывел на полу жирную и кривую пятерку.
И тут мы услышали, что кто-то поднимается по лестнице. Не долго думая, мы проскользнули на чердак и в щелку увидели, как на площадке появилась дворничиха. Она посмотрела на исписанный штукатуркой пол, окунула швабру в ведро — и через секунду Генкина задачка исчезла вместе с пятеркой.
Напиши мне ответ
В воскресенье утром папа сказал:
— Тебе письмо.
— Мне? — удивился я.
Никогда в жизни я еще не получал писем. Открытка, правда, пришла один раз. Да и то из библиотеки. Чтоб я срочно книгу вернул. А тут вдруг письмо.
Я покрутил конверт, посмотрел его на свет и даже понюхал. Самое настоящее письмо, с маркой и со штемпелями.
Только без обратного адреса. Я взял ножницы, аккуратно отрезал тоненькую полоску от конверта и достал письмо. Вот что там было написано:
Так это ж Генка! Во дает! Я его только вчера вечером видел. Да и в школе целый день вместе были.
Я побежал к телефону и набрал Генкин номер.
— Генка, здорово! А я твое письмо получил.
— Получил, да? — обрадовался он. — Ну как ты, удивился?
— Еще бы. Мне раньше никто не писал. А тут вдруг папа письмо приносит. Только вот в кружок авиамодельный мы с тобой еще вчера ходили записываться. А ты пишешь, что послезавтра пойдем.
— Так это ж я в четверг писал. Письмо что-то долго шло. Ну, ничего. Ты только обязательно ответ напиши.
И я сел писать ответ.
Тут я задумался, потому что не знал, что дальше писать. Я посмотрел в окно. На улице шел дождь. И я приписал:
Когда я вышел на улицу, чтобы письмо опустить, я вдруг подумал: как же Генка узнает, что я его на рыбалку зову, если письмо целых три дня идет? И тогда мне пришла идея. А зачем, собственно, его по почте посылать, если Генка через три дома от меня живет? Пойти да опустить к нему в ящик!
Так я и сделал.
А когда домой вернулся, Генка уже звонит мне.
— Серега, я письмо твое получил! Меня папа как раз за газетами послал. Открываю ящик — а там письмо. Это ты здорово придумал — сразу в ящик положить! Кстати, у нас тоже дожди идут.
— На озеро-то пойдем? — спросил я.
— Пойдем, конечно! Я папину плащ-палатку возьму. Потом я стал готовить удочку. А через час пришел Генка.
— Держи, — сказал он и протянул конверт. — Это я ответ накатал. Сначала я хотел, как ты, в ящик опустить. Потом подумал: а вдруг вы сегодня за почтой больше не пойдете. Вот и принес.
Я открыл конверт и прочитал:
И мы пошли на озеро.
Шишка
Во время большой перемены мы с Генкой стояли на школьном дворе и думали. Следующий урок алгебра. Контрольная. А вчера мы целый вечер печатали фотокарточки и подготовиться, конечно, не успели.
— Вот если бы нас собака покусала, — мечтательно сказал Генка, — нас бы тогда отпустили.
— Может, и отпустили бы, — сказал я. — Только перед этим по двадцать уколов. Против бешенства.
— Зачем же бешеную собаку брать?
— А ты что, справку у нее попросишь перед тем, как она тебя кусать будет? Да и что там говорить. Все равно собаку взять негде. Не будешь же сам себя кусать.
Мы замолчали и стали глядеть, как первоклашки гоняют в футбол. Вдруг Генка просиял:
— Идея! Идем сейчас к врачу и говорим, что у нас сотрясение мозгов. Играли в футбол и в борьбе за верхний мяч столкнулись лбами. А теперь кружится голова и все такое прочее.
— Так она нам и поверила. Ты что, нашу врачиху не знаешь? Ведь шишки нужны! Большие хорошие шишки.
— Сделаем, — сказал Генка.
— Как это — сделаем?
— Очень просто. Набьем. Что у тебя, шишек никогда не было? Хороший щелбан — и дело в шляпе. Ну-ка, давай попробуем.
Генка выставил лоб. Я щелкнул.
— Да ты сильней давай. Не бойся.
Я щелкнул сильнее.
— Слушай, ты что, не ел сегодня? Кто же так щелкает?
— Нет, — сказал я, — щелбанами шишку не набить. Предмет нужен.
И мы принялись искать подходящий шишконабиватель.
— Во, гляди, что нашел! — закричал Генка, вылезая из кустов. В руках у него был здоровенный ржавый молоток, похожий на кувалду.
— Ты что, спятил? — сказал я. — Тут сразу ноги протянешь. Я вот что думаю. Ботинком надо попробовать. Он и мягкий и в то же время твердый.
Генке моя мысль понравилась. Мы сняли по ботинку и внимательно их осмотрели. Каблук моего показался нам подходящим: острые края уже сносились и резина в самый раз, средней жесткости. Генка сел на ящик, стиснул зубы и зажмурился.
— Давай! — выдавил он.
Но легко сказать — давай. Попробуй-ка вот так, ни за что ни про что, треснуть своего товарища башмаком по лбу.
— Не могу, — сказал я. — Рука не поднимается.
— Трус, — сказал Генка.
— И ничего не трус. Хочешь, бей меня первого.
— Ну, ты представь, что это не я, а просто стенка.
— Как же я могу стенку представить, если твою голову вижу.
— Иди тогда и пиши контрольную. А я сам себе такую дулю навешу, что и правда сотрясение мозгов будет!
Напоминание о контрольной оживило меня. Я размахнулся и треснул Генку по лбу.
— Молодец! — крякнул он и схватился за ушибленное место. И тут я услышал за своей спиной голос:
— Ничего умнее вы, конечно, придумать не могли?
Я выронил башмак и обернулся. Позади меня стояла завуч.
— Что за дикие игры такие? — строго спросила она. — Инвалидами хотите друг друга сделать?
— Мы это вот… Опыт вот хотели произвести, — заикаясь, сказал Генка.
— Ага, опыт, — сказал я. — По физике.
— Ну вот что, физики, — сказала завуч, — сейчас марш на урок, а после занятий зайдите ко мне. С дневниками. Разберемся, что у вас за опыты.
И она ушла.
— Влипли, — сказал Генка. — И чего она сюда пришла? Все так хорошо шло.
Тут я взглянул на Генку и увидел у него на лбу шишку.
— Генка, а шишка-то выросла. Больша-ая.
Но он только махнул рукой.
— Кому она теперь нужна, эта шишка. Дай-ка лучше пятак приложить.
А в классе мы узнали, что контрольную перенесли на другой день.
Единица
— Несправедливо, — обиженно бубнил Генка, когда мы шли из школы. — Зачем же сразу единицу. Ну, поставил бы двойку. Чем плохая отметка? Нет, надо обязательно единицу!
И хотя я не понимал, какая, в общем-то, разница между двойкой и единицей, но я молчал. Сегодня, когда на последнем уроке дежурный роздал нам дневники, Генка и обнаружил в нем эту мерзкую цифру. А я, как назло, получил пятерку, и мне было как-то неловко.
— И ведь что обидно, — продолжал он кипятиться. — Изложение-то домашнее. Я ведь мог и бабушку попросить проверить. Или вон Славик, сосед — лауреат конкурса баянистов. Он бы мог все до последней помарочки поправить. Так нет, я сам все сделал, по-честному. Никого не просил. И вот тебе — кол. Эх, плакал теперь мой велосипед. Несправедливо!
Дело в том, что Генкины родители обещали купить ему складной велосипед, если он закончит месяц без троек. Все шло отлично, Генка старался изо всех сил и даже каким-то чудом получил пятерку по рисованию за композицию «Чайник и груша». И вот, когда месяц почти прошел, все летело насмарку.
— Я ее уничтожу, — вдруг угрюмо сказал Генка.
— Кого? — не понял я.
— Единицу. Сотру, и все тут. Бензином выведу. Или скипидаром.
— Ты что, Генка! Хуже будет.
— Хуже не будет. В журнале она все равно останется. А дневник что. Ерунда. Забудется, может, потом. Ты же знаешь, какой Николай Михайлович рассеянный. Главное, чтоб папа ее не увидел. У тебя бензин есть?
Честное слово, если б я сам не получил пятерку и если б не знал, как Генке хочется иметь складной велосипед, я бы ни за что не согласился. А так я сказал:
— Зачем же бензином. Грязь только разводить. У меня дома есть специальный пятновыводитель. «Минутка» называется. Отличная штука. Мне папа ею так брюки вычистил, что лучше любой химчистки.
— А чернила она возьмет?
— Конечно. Что угодно возьмет. Универсальное средство. У меня на правой штанине пятно с кулак было. А сейчас и следа не осталось.
— Так идем скорей к тебе, — нетерпеливо сказал Генка. Перед тем как начать действовать, мы изучили инструкцию.
— «Выжмите на пятно небольшое количество пасты и разотрите ее тонким слоем, — читал я. — Пасте дайте полностью высохнуть и оставшийся порошок очистите щеткой».
— Как просто, — сказал Генка и открыл дневник. Когда паста подсохла, я взял щетку и счистил порошок.