– Пей, пей, пока из тебя не польется чистая вода!
«Какая мерзость, – думала Туся, пытаясь отдышаться, – никогда бы не стала этого делать, если бы только знала, какая это мерзость».
– Тебе, Крылова, теперь и. к гадалке ходить не надо, я сам могу предсказать твою дальнейшую судьбу, – сказал Тусе молодой врач, приехавший на вызов. – Сейчас мы едем в больницу, и ты недельку-другую позагораешь в психосоматическом отделении.
– Что это значит? – спросила Туся. Голова у нее кружилась, она чувствовала пустоту в желудке, но страшный сон отступил, и это было самое главное.
– Это значит, что туда отвозят таких взбалмошных девиц, как ты, – презрительно скривил губы врач. – Все вы считаете себя особенными, неповторимыми. Травитесь, режете вены, а все без толку, только нам работы прибавляете.
– Вы так говорите, как будто жалеете, что у меня не получилось, – голос Туси дрожал.
– Я жалею, что это вообще случилось. – Врач поднял с пола пустой флакон из-под таблеток, прочитал название и сокрушенно покачал головой. – Вы вовремя позвонили, с этим препаратом не шутят. Что, несчастная любовь?
– Нет, – упрямо ответила Туся. – С чего вы взяли?
– Пока еще никто ничего нового не придумал. У всех одно и то же. Готова?
Всю дорогу в машине «скорой помощи» Туся жадно смотрела из окна на деревья, дома, людей и небо. Все казалось ей необычайно красивым и новым, как будто она действительно умерла и попала в совершенно незнакомую, но интересную жизнь.
«А ведь всего этого я могла больше не увидеть», – подумала Туся и ужаснулась. Ей казалось, что она склонилась над черной зияющей пропастью, но в последний момент отпрянула и уцелела.
Впрочем, так оно и было.
4
Никогда раньше Тусе не приходилось лежать в больницах. И ее сразу неприятно поразил едкий запах хлорки в коридорах. Палаты для буйных были сделаны из непробиваемого стекла, и случалось, что больные, как рыбы в аквариуме, бились об эти стекла, пытаясь выбраться наружу. Но таких было мало. В основном больные были тихими и грустными людьми с замедленной реакцией и шаркающей походкой.
Тусина мама устроила так, что дочь положил и во взрослую больницу, где у Инны Дмитриевны был знакомый врач Василий Васильевич Кронин.
«Все-таки рядом со своим человеком лечение быстрее пойдет, да и мне поспокойнее будет», – говорила она, принося Тусе в больницу жареную курицу и картофельное пюре. Она так испугалась за Тусю, что даже начала готовить специально для нее.
Первую ночь Туся провела под капельницей. Почистим твою кровь», – сказала ей пожилая медсестра, прокалывая вену. А на утро к ней пришел врач – Василий Васильевич, которого за глаза ласково называли Вас Вас. Это был молодой мужчина в круглых очках с тонкой оправой. Из-за высокого роста ему все время приходилось наклоняться, а потому он немного сутулился. Туся уловила сладкий запах табака, которым пропахли усы и борода врача.
– Ну, Наталья, рассказывай, как ты докатилась до жизни такой? – спросил он.
Туся хотела было ответить что-то не вполне вежливое, но Вас Вас обезоруживающе улыбнулся, и она передумала.
– Вообще-то друзья зовут меня Тусей, – сказала она.
– Ну уж нет, – замотал головой врач. – Позволь называть тебя по старинке – Натальей, ладно?
– Как хотите, – пожала плечами Туся. Раньше она никогда не отзывалась на имя Наташа, уж очень оно ей не нравилось. Но она чувствовала, что теперь ей придется забыть о многих своих старых привычках.
Туся сидела на железной кровати в банном халате и болтала ногами в тапочках с помпонами. Она была совсем не накрашена, но это ее ничуть не беспокоило. Так человек, спасшийся после кораблекрушения, не задумывается о том, как он выглядит, а она чувствовала себя именно таким человеком.
– У нас, психиатров, – продолжал говорить Вас Вас, – есть свои причуды. – Я, например, придаю большое значение словам. Помнишь, как в песенке поется: «Как вы яхту назовете, так она и поплывет».
– Что же получается, все это со мной случилось из-за того, что меня звали таким странным именем? – иронично спросила Туся.
– Конечно, нет. Но все-таки с этим не надо шутить. Просто так ничего не бывает.
Врач начал свой разговор издалека, расспрашивая Тусю сначала о школе, о подругах, потом об отношениях с мамой, а уж затем о Егоре. И почему-то Туся, неожиданно для себя самой, рассказала ему о своей растоптанной любви и о том оскорблении, которое ей нанес Егор. Когда Туся описывала сцену на лестничной клетке, ее голос задрожал, и она расплакалась. Всегда неудобно плакать в присутствии постороннего человека – сразу начинают утешать, сочувствовать, смотреть с жалостью. Но Вас Вас и бровью не повел. Он слушал•внимательно, но без навязчивого любопытства, не пытался залезть в душу. Это помогало Тусе говорить еще и еще, и с каждым словом боль отступала.
– Я думаю, что ничего страшного не случилось, – заключил он после долгого разговора. Просто ты устала, и тебе нужно отдохнуть пару недель. Я бы мог хоть сейчас выписать тебя домой, но думаю, что под моим присмотром процесс выздоровления пойдет быстрее. – Он улыбнулся и поднялся, чтобы уйти.
Доктор Кронин не хотел говорить своей новой пациентке, что на самом деле он не может выписать ее домой, потому что человек в ее состоянии способен совершить повторную, более удачную попытку самоубийстваю
– Доктор! – окликнула его Туся. – Скажите, а тех таблеток, что я приняла, их хватило бы… Ну, чтобы…
– Чтобы отбросить коньки, дать дуба или сыграть в ящик? – без тени улыбки спросил Вас Вас.
– Ну, да, – смутилась Туся. – Да, я это и хотела спросить.
– Могу тебя успокоить, все было по-честному. Этой дозы хватило бы на двух таких девчонок, как ты.
Дверь за врачом закрылась, а Туся так и сидела на кровати, болтая ногами. Ее мама побеспокоилась о том, чтобы у дочери были «все условия», и Тусю положили в большую комнату, рассчитанную на четверых.
«Хорошо жить в отдельной палате, – подумала она, обводя взглядом голые стены, сияющие белизной. – И вообще хорошо жить».
5
Одновременно с желанием жить в Тусе проснулось любопытство.
«Интересно, какие у меня соседи? – подумала она. – Надо с ними познакомиться».
Напротив ее палаты была еще дверь, и Туся знала, что там живет симпатичная девушка, чуть постарше ее самой. Когда Туся только поступила в больницу, она видела, как соседка проходила по коридору.
«Вот бы познакомиться с ней, вместе будет не так скучно», – подумала Туся. Но знакомиться с новыми людьми всегда трудно. Ни с того ни с сего не придешь и не скажешь: «Давай дружить» или «Мне скучно, давай поговорим». Может, человек занят, или ты ему не нравишься, или у него уже есть друзья…
«Нужен предлог, – наконец, решила Туся. Приду к ней и скажу: «Нет ли у тебя кипятильника?» Если она здесь давно, то обязательно есть. Или спрошу: «Доктор Кронин к вам не заходил?» Главное – придумать первую фразу, а там уж я пойму – хочет она со мной разговаривать или нет».
– К вам можно? – спросила Туся, заглядывая к соседке.
Она быстро огляделась и с удивлением заметила, что в палате стоит шесть кроватей. Трое больных спали или по крайней мере казались спящими, одна женщина задумчиво смотрела в окно, другая сосредоточенно мыла пол, а девушка, которая недавно понравилась Тусе, сидела на кровати и красила ногти на правой руке.
Когда женщины увидели новое лицо, они заметно оживились. Одна перестала смотреть в окно, другая пошла полоскать тряпку, глядя на Тусю, а девушка застыла с кисточкой в руке.
– Добрый день, я хотела спросить… – начала Туся и тут же с ужасом поняла, что не знает, как закончить фразу.
– Как хорошо, когда кто-то заходит, – сказала женщина у окна.
– Проходи, девочка, – сказала поломойка. Только, пожалуйста, не топчи.
А девушка с недокрашенной рукой приветливо кивнула. Туся на цыпочках прошла по свежевымытому полу и села с ней рядом на кровать.
– Меня зовут Туся, – сказала она. – А тебя?
– Алина, – ответила девушка, продолжая наносить коричневый лак. – Почему ты здесь?
– По глупости, – ответила Туся. В подробности ей вдаваться не хотелось. – А ты?
– А я пыталась покончить с собой, – не без гордости ответила Алина. – Меня едва откачали.
Туся внимательно посмотрела на новую знакомую. На вид ей было лет восемнадцать, у нее были светлые волосы и зеленые, широко расставленные глаза. Когда Туся увидела ее в коридоре, ей показалось, что она очень красивая. Но Алина относилась к тому типу девушек, которые на расстоянии выглядят интереснее, чем на самом деле. На ней был черный шелковый халат, расшитый золотыми птицами, и такие же черные с золотом тапочки.
– Почему ты хотела это сделать? – прямо спросила Туся.
В любом другом месте этот вопрос прозвучал бы дико, но здесь, в больнице, таким вопросам никто не удивлялся.
– О-о, – значительно протянула Алина. – Это целая история.
Она смерила Тусю взглядом, как бы соображая, годится ли та для того, чтобы быть посвященной, и, видимо, решила, что – да.
– Понимаешь, у меня был друг. Он старше меня на десять лет, представляешь? – было заметно, что Алина гордится этим фактом. – Так вот, у нас были особенные отношения, как никогда и ни с кем другим. Он мне как-то позвонил, а моя мать назло ему сказала, что я ушла с другим; представляешь? А он у меня такой нервный! Так разозлился! Я ему звоню, а он говорит, что знать меня не хочет, и трубку вешает.
Алина посмотрела на Тусю, ожидая сочувствия, и та скорчила понимающую мину.
– Нет, ты не представляешь! – продолжала Алина. – Что мне оставалось после этих слов? Я и отравилась.
– А теперь что будешь делать? – спросила ее Туся.
Всегда интересно, что о своей жизни думает человек, который еще недавно хотел с ней расстаться.
– Уйду в монастырь, – убежденно сказала Алина. – Я поняла, что в миру мне делать нечего.
Одна знакомая Тусиной мамы, тетя Оля, тоже ушла в монастырь. Она разошлась с мужем, а детей у нее не было. Сначала она два года была послушницей, а потом постриглась в монахини и сменила имя. Туся читала открытки, которые та присылала Ирине Дмитриевне на церковные праздники и поражалась. Казалось, что эти письма из другого мира: все земное действительно не волновало ее, то была не привычная тетя Оля, а совсем другой человек. Она писала о том, что работает то в огороде, то на кухне, и что она счастлива как никогда.
– Я знаю, что то, что я сделала, – большой грех, – говорила Алина. – Но если я не могу умереть, то жить среди этой грязи я тоже отказываюсь. Как только выйду из больницы – уйду в монастырь.
– Там хорошо, – поддержала ее Туся. Только работают целыми днями да молятся. Ни времени, ни сил на дурные мысли не остается…
– Работают? – повысила голос Алина и возмущенно вскинула брови. – Меня там заставят работать?
– Конечно, – спокойно подтвердила Туся. А ты как думала? Работать и молиться. Никаких личных вещей или свободного времени. Нельзя отлучаться с территории храма без благословения наставницы. И еще много ограничений.
Алина разочарованно и обиженно смотрела на Тусю.
– Я не знала… – проговорила она. – Я думала совсем не так…
Наверное, Алина представляла, как идет ей монашеское одеяние, какой она будет трагичной и романтичной. Ей виделось, как она будет молиться, изящно складывая руки на груди, а ее возлюбленный будет пожирать ее взглядом, припадая к монастырской ограде. Но Туся обрисовала ей такую жизненную, неприглядную картину, что Алина даже забыла о ногтях, и мизинец остался не накрашенным.
Туся посмотрела на Алину, и ей стало смешно – настолько разителен был контраст между тем, что она говорила и что делала. Говорила о монастыре – и красила ногти. Готовилась к отшельничеству – и носила халат, расшитый золотом. Но особенно неприятным было то, что вместо того, чтобы стыдиться своего поступка, Алина гордилась им.
«Как противно все это выглядит со стороны! – Думала Туся. – Подумаешь, трубку он повесил, сказал, что знать ее не хочет! Тоже мне повод для самоубийства!»
И тут Туся подумала о себе и своих несчастьях. Если бы она стала о них рассказывать, получилось бы также банально и неинтересно, как у Алины.
«Наверное, так всегда, – решила она. – Глупость особенно хорошо видна со стороны».
Тусе стало стыдно от мысли, что, должно быть, кто-то думает о ней так же, как она об Алине.
– А эти женщины как попали сюда? – тихо спросила Туся, чтобы сменить тему.
– Да ты говори, не бойся, – громко сказала Алина. – Они все равно ничего не понимают.
Та, что стояла у окна, повернулась к девочкам и сказала:
– Я все понимаю, только мне плохо слышно, потому что у меня свои голоса.
– Какие голоса? – спросила Туся.
Она все еще не могла понять, что находится среди не вполне нормальных людей, и во всем искала здравый смысл.
– Обыкновенные. Инопланетные, – сказала женщина, продолжая что-то высматривать в окне.
– И что они говорят? – ехидно спросила Алина и подмигнула Тусе.
– Говорят, чтобы я следила во-он за теми кустами. Поэтому я от окна не могу отойти.
Тусе стало до слез жалко бедную женщину.
Если тебе четырнадцать и ты со странностями, есть еще надежда на исправление, но если тебе пятьдесят…
– Слушай, – обратилась она к Алине, – а может, она действительно слышит голоса? Об этом снято много фильмов: человек что-то слышит или видит, а ему никто не верит.
– Ага. – Алина скептически прищурилась. Если она слышит голоса, тогда и у Клавдии Петровны предки были енотами-полоскунами.
– Кем-кем? – не поняла Туся.
– Еноты-полоскуны – мои дальние родственники, – вступила в разговор Клавдия Петровна…
Она опять выжимала тряпку, и Туся заметила, что тряпка у нее совершенно белоснежная, чище, чем у некоторых носовые платки.
– От них я унаследовала любовь к чистоте. Не могу выносить, когда в доме натоптано или пыль лежит по углам. Ненавижу грязь, от нее все несчастья.
Клавдия Петровна вытерла лоб тыльной стороной ладони.
– Видишь, руки у нее по локоть белые. – Алина толкнула Тусю в бок. – Это от всяких моющих средств.
И действительно, руки женщины были такими белыми, что казалось, будто на ней длинные перчатки. Тусе стало неприятно, что Алина смеется над своими соседками, да еще и ее хочет привлечь на свою сторону.
– Тебе их не жалко? – спросила она.
– А чего жалеть? – ответила Алина, но, увидев, что Тусю передернуло от ее слов, добавила: – Если бы от этого что-то изменилось. А то – жалей не жалей, они этого даже не поймут.
Попрощавшись, Туся ушла к себе и поплотнее закрыла дверь. Она боялась, что за ней может увязаться вся эта компания: жестокая, самовлюбленная девочка, женщина с инопланетными голосами и дальняя родственница енота-полоскуна. Она была рада, что с ней в палате никого нет, потому что иногда одиночество гораздо лучше вот такого соседства.
«Куда я попала! – в ужасе думала Туся. И в кошмарном сне такое не привидится! – И отвечала, обращаясь сама к себе: – Ты это заслужила. Ты сама во всем виновата. Если бы не твой идиотский поступок, тебя бы окружали одноклассники, а не эти несчастные люди».
Она надела байковую пижаму, выключила свет и легла в постель. Больше всего на свете Туся хо– тела заснуть, а проснувшись, узнать, что ничего этого не было, что все события последних дней плод ее богатой фантазии.
6
На следующий день к Тусе в палату заглянула нянечка, тетя Поля, пожилая, ворчливая женщина, которая делала замечания всем, включая главврача, но на нее никто не обижался, зная о ее добром нраве. Она недовольно посмотрела на Тусю, но, не найдя к чему придраться, сказала:
– Там к тебе посетитель, в коридоре на банкетке сидит. Выйди, проветрись. только•будете курить – бычки в банку кидайте, а-то знаю я вас .
Туся хотела сказать, что никогда не курила, но промолчала. Она только кивнула в ответ и схватила с тумбочки небольшое зеркало.
Туся выглядела не так уж плохо. Проспав почти сутки, она хорошо выспалась, и хотя лицо оставалось по-прежнему бледным, это ей даже шло. Туся попросила маму принести ей одежду и теперь была в черных облегающих брюках и свободной бордовой блузке.