– А-а-а, – закричала она и, когда из-за угла появился Колька, изо всех сил ударила его по голове. - А-а-а…
Колька заорал и, мотнув головой, как разъяренный бык, бросился на Марину, однако ей удалось увернуться, и она ударила его еще раз. Он пошатнулся, но опять устоял на ногах.
– А-а-а, – закричала Марина.
Она снова замахнулась – и этот удар решил исход поединка: охнув, Колька опустился на пол. «Кончено», – подумала Марина. Она повернулась к нему спиной и, сделав шаг в сторону, уже хотела бросить бутылку на пол, но, собрав последние силы, Колька протянул руку и схватил ее за лодыжку.
– А-а-а…
Он уже не сопротивлялся – сжимая в руке горлышко бутылки, в которой раньше было «Советское шампанское», а может, газированное вино, Марина неистово колотила его по голове, но Колька не хотел умирать – он был жив.
– Я тебя убью, – сдавленным шепотом сказал он, размазывая по лицу кровь.
– Не надо!
– Я тебя убью…
– Нет! – Марина наносила один удар за другим. – Нет! Нет!..,
Она хотела убить этого человека, и ничто не могло ее остановить. Она желала ему смерти. Она хотела крови…
– Эй, – сказал кто-то. – Ты что, издеваешься? Слышишь ты или нет?
Марина открыла глаза.
– Половина восьмого, – сказала Юля. – Вставай.
– Что?
– Вставай.
- А?
– Тебе что, Кошка снилась?
– Почему Кошка? – не поняла Марина.
– Я тебя бужу, а ты кричишь: «Нет! Не надо!» Что тебе снилось?
– Не помню, – соврала Марина. – Наверное, Кошка. – Она села и свесила ноги с кровати. – Я забыла.
Так бывает, когда, не выполнив домашнего задания, решаешь не идти урок – наверное, Марину мучила совесть. Сон, который она видела, был настолько реальным, что ей казалось, она правда совершила что-то ужасное. Конечно, это сон. Кроме того, у нее не было выбора… Но с каким остервенением она била человека. Это был ее сон, и значит, если отбросить некоторые условности, она действительно способна на подобный поступок. Марина хотела поделиться с кем-то своими переживаниями. Но с кем? Если она расскажет Юле свой сон, нужно говорить все. «Кстати, – вспомнит Юля – где ключи. что она скажет? Наверное, в глубине души Марина боялась, что Юля предложит ей пойти в милицию, тогда, виноват Колька или нет, он этого так не оставит.
У Марины раскалывалась голова. И снова она отвечала на уроках невпопад. И снова Нина Петровна сказала: «Марина, что с тобой происходит?»Действительно, что?
– Что-то не так? – спросила Юля.
Они стояли в коридоре и, облокотившись о подоконник, смотрели в окно. Из-за облаков появилось солнце – и казалось, небо улыбается. Дворник дядя Паша, стоя посреди двора, из-под руки посмотрел на небо – и тоже улыбнулся.
– Марина, что случилось?
– Нет, – Марина пожала плечами, – ничего. Просто плохое настроение. И знаешь, ужасно не хочется идти на физику.
– Это правда, – согласилась Юля.
Унылый пейзаж наводил тоску: ни травы, ни сугробов, только вытоптанная серая земля и голые кусты. Но стоило выглянуть солнцу, как школьный двор ожил: в кустах суетились воробьи, где-то под крышей курлыкали голуби, а посреди двора, заслонив рукой лицо, стоял дядя Паша и смотрел на высокие облака и яркое небо, которое теперь выглядело по-летнему.
– Знаешь что, – предложила Юля, – давай не пойдем на физику.
Трудно было придумать что-нибудь более глупое, но, с другой стороны, предложение поражало своей новизной. Действительно, в этом что-то было.
– Вспомни, – сказала Юля, – когда мы последний раз прогуливали уроки?
– В мае, когда ели в парке мороженое.
– Вот видишь, – обрадовалась Юля. – А сейчас декабрь. Ну как?
– А что будем делать?
– Что будем делать? – Юля огляделась по сторонам, как будто надеялась увидеть что-то интересное, что-то такое, что могло подсказать правильное решение.
Но унылые лица одноклассников давно приелись, и только Лиза, рыжая и веснушчатая, выделялась в толпе. Поймав Юлин взгляд, Лиза улыбнулась, как улыбаются дети, просто так, без всякой причины, и от этого на сердце у Юли как будто стало светлее.
– Знаешь что? – сказала она. – Пойдем кататься на роликах.
– Тогда нужно идти домой, а там – бабушка. Юля еще раз обвела взглядом Коридор, посмотрела на Лизу, потом на Марину и наконец сказала: – Хорошо. Мы возьмем ролики напрокат. Идет?
11
Юля подошла к кассе и протянула в окошко деньги:
- Два.
– Эй, – Марина потянула ее за рукав, – это за вход. А ролики?
Они никогда не брали ролики напрокат, но на этот раз пришлось раскошелиться – это Лучше, чем объяснять Генриетте Амаровне, почему их отпустили с уроков.
– И ролики, – сказала Юля и достала из рюкзака сто рублей.
Она забрала сдачу и взяла квитанции.
– Откуда у тебя деньги? – спросила Марина.
– Деньги? – Юля вздохнула, но не то чтобы грустно, а скорее с облегчением. – Если честно, я копила на туалетную воду.
– Правда? – обрадовалась Марина, но тут же вспомнила, что часть денег они уже потратили, а значит, радоваться нечему. – А какая вода? – грустно спросила она..
– Элизабет Арден, – вздохнула Юля. – Новый запах – называется «Грин Ти».
- «Грин Ти»? – Нет, Марина никогда не слышала про такую туалетную воду. – Зеленый чай?
Причудливое название придавало незнакомому запаху особенную прелесть, но теперь это было все равно. Марина чувствовала себя виноватой, однако Юля не привыкла расстраиваться из-за таких мелочей: подумаешь, вода – просто ей нравился этот запах.
– Вку-у-усная, – сказала она. – У Лизы такая, ей сестра на день рождения подарила.
Протянув рюкзак старику, сторожившему сумки в камере хранения, Юля достала из бокового кармана еще сто рублей.
– Это на сок; – сказала она. – Тут такой вкусный сок.
– Ты сошла с ума. Жалко…
– Гулять так гулять. – Юля сунула деньги в карман. – У меня все равно не хватало.
Сначала Марине дали такие старые ролики, что нога едва держалась в ботинке – кататься на таких роликах было невозможно, и она решила поменять их на другие. На этот раз ей дали ролики без тормоза.
– Извините, можно с тормозом? – спросила Марина, немного робея.
– С тормозом? – Молодой человек в желтой бейсболке, повернутой козырьком назад, строго посмотрел на Марину и, подтянув брюки, такие широкие, что в них могло поместиться еще несколько человек, улыбнулся веселой, зубастой улыбкой. – Нет проблем, – сказал он и исчез.
Через минуту он появился снова.
– Вот, – сказал он и протянул Марине отличные ролики, почти новые. – Пойдет?
Юля слишком слабо зашнуровала ботинок, поэтому через два круга пришлось остановиться. Юля с ногами села на широкий бортик и расстегнула клипсу.
– Ну как, – сказала она, – жизнь налаживается?
– Жизнь? – спросила Марина, как будто только теперь поняла смысл этого слова.
Она повернула голову и на огромном экране, который висел напротив, увидела свое лицо – улыбающееся и счастливое.
– Ну вот, – сказала Юля, зашнуровывая ботинок. – А ты не хотела идти.
12
На улице было сыро и пасмурно, а на душе – тоскливо. Марина ужасно хотела домой, но до конца урока было двадцать минут. Двадцать минут – это так мало, когда катаешься на роликах, но, когда сидишь на уроке, двадцать минут – это целая вечность.
Кахобер Иванович рассказывал что-то, прохаживаясь между партами, но Марина его не слушала.
Она посмотрела в окно – и то, что она увидела, ее изумило.
– Смотрите! – сказала она так громко, что Кахобер Иванович обернулся.
С неба падали огромные белые хлопья. Снега было так много, что даже дома, который стоял напротив, не было видно.
– Снег! – сказала Марина и виновато улыбнулась.
Даже если бы за окном появилась летающая тарелка, Кахобер Иванович должен был бы сделать Марине замечание, но вместо этого он посмотрел в окно – и тоже улыбнулся, отчего его усы зашевелились.
– Зима, – сказал он.
И сразу на душе у Марины стало светло и радостно.
– Скоро каток зальют, – сказала Юля, когда они вошли в подъезд. – Надо коньки наточить.
Юля достала из кармана ключи, но, к ее удивлению, дверь оказалась открыта.
– Ба, – позвала Марина. – Бабушка!
Из комнаты выглянула Генриетта Амаровна.
- Уже пришли? – сказала она, и ее лицо приняло озабоченное выражение, потому что она забыла сделать салат, а сейчас ей было не до этого.
– А почему дверЬ’открыта? – спросила Марина. Еще она хотела спросить, почему бабушка сидит в темноте, но теперь в этом не было необходимости на пороге комнаты стоял Колька.
– Проводка в порядке, – сказал он. – Надо смотреть щиток.
– Здрасте. – Юля улыбнулась, и Марину это привело в бешенство.
Улыбаться? Ему?
– Здрасте. – Колька ласково посмотрел на Юлю, потом на Марину и широко улыбнулся, отчего его лицо, круглое, как сыр, стало еще шире.
Он был похож на сытого кота и на первый взгляд действительно казался безобидным и даже доброжелательным. Но что бы ни говорила Юля, его развязная походка и глаза-угольки, ужасно хитрые глаза, – все это производило двоякое впечатление: может, он правда «милый человек», а может, негодяй, каких мало.
– Как успехи? – спросил Колька, обращаясь к Юле.
Он по-свойски потрепал ее по плечу и, не дожидаясь ответа, вышел на лестничную клетку.
– Нормально, – пожала плечами Юля.
– Это хорошо, – сказал Колька из-за двери. – Молодец.
- А?
– Молодец, говорю. Так держать.
«Марина права, – подумала Юля. – Такой действительно может убить. А сам при этом будет улыбаться».
Даже если Марина была права, Колька не сказал ничего, что могло бы его выдать, но что-то настораживало в его поведении – наверное, эта нарочитая доброжелательность. Юля с детства не любила, когда с ней сюсюкают.
Через пять минут в коридоре зажегся свет, и, получив скромное вознаграждение, Колька наконец ушел.
– Бабушка, – сказала Марина, когда, расплатившись с Колькой, Генриетта Амаровна вошла на кухню, – что он тут делает?
– Кто он? – не поняла Генриетта Амаровна.
– Этот тип, электрик. Что ему надо?
– Как что? – удивил ась Генриетта Амаровна. – Муся, у нас перегорел свет.
– Просто так? Ни с того ни с сего?
– Ну да.
Вид у Генриетты Амаровны был растерянный она не понимала, в чем ее вина. Если бы Марина объяснила – тогда другое дело, но она не могла сказать правду, а потому, устроив сцену, выглядела как нельзя более глупо. Марина это понимала, но доводы разума уже не действовали – так было всегда, когда она срывалась.
– И потом, бабушка, может, он бандит. Как ты могла пустить его в дом?
– Муся, что с тобой? – Генриетта Амаровна надела очки. – Это просто электрик.
Когда•Генриетта Амаровна чего-то не понимала, она всегда надевала очки. Но сейчас это не помогло. Со стороны могло показаться, что Марина сошла с ума.
– Бабушка, – сказала она, – электричество не может погаснуть просто так.
– Успокойся. – Юля потянула ее за рукав. - Давай есть.
– Я спокойна, – крикнула Марина, отдернув руку. – Просто это глупо. Зачем пускать его в дом? – я не понимаю. – Генриетта Амаровна поверх очков посмотрела на Марину. – Муся, в чем дело?
13
На тротуарах, на ветках деревьев и на крышах – всюду, лежал снег. Снег шел целый день, но, когда стемнело, облака рассеялись, и теперь небо было усыпано звездами.
К семи часам домашнее задание наконец было сделано, и Марина присоединилась к Юле и Генриетте Амаровне, уже севшими ужинать.
Настроение у Марины было хорошее: ей надоело переживать – надоело, и все.
«Мр-мяу», – сказала Негодяйка и потерлась о ее ногу.
Марина почесала ее за ухом и принялась за еду, а Негодяйка, проводив взглядом кусок котлеты, который Марина наколола на вилку, села рядом и закрыла глаза, чтобы зря не расстраиваться – все равно не дадут. Юля не разрешала кормить Негодяйку со стола, и никто с ней не спорил, потому что это была ее кошка, но любили ее все одинаково, и, разумеется, Юля не имела ничего против, потому что считала, что ревность сродни жадности, а жадных людей она терпеть не могла. Вообще в Юле удивительным образом сочетались качества, на первый взгляд несовместимые: рачительность и душевная щедрость, сдержанность и отзывчивость. Марина даже немного ей завидовала. Но все же главным предметом ее зависти были Юлины волосы – чудесные длинные волосы настоящего соломенного цвета. Марина даже думала прокраситься, но, когда представила, какой нелепый у нее, будет вид, сразу передумала. Нет, лучше она останется такой, какая она есть.
Что-что, а делать котлеты Генриетта Амаровна умела, кроме того, Марина ужасно хотела есть. Она ела и думала о Юле и Негодяйке, о Мите, Людмиле Сергеевне. Но больше всего, конечно, о Мите – потому что Митю она любила.
Марина страшно проголодалась, и, надо сказать, ей было немного стыдно. Принято считать, что любовь и котлета – как гений и злодейство – вещи совершенно несовместимые. Но если подумать, влюбленность – самое что ни на есть естественное для человека состояние, потому что когда мы влюблены, у нас и голова не болит, и аппетит налаживается. Разве это плохо? Когда человек влюблен, он даже выглядит лучше, и нет в этом ничего зазорного. Как знать, может; мы для того и влюбляемся, чтобы жить стало веселее.
И все-таки Марине было немного неловко: видел бы сейчас Митя, как она, влюбленная и одинокая, трескает бабушкины котлеты. Действительно, жизнь полна противоречий. Но больше Марину мучило другое: она не знала, как относится к ней Митя, – и это было просто невыносимо. Когда Митя был рядом, ей казалось, он ее любит. Но стоило Марине остаться одной, как ее начинали терзать сомнения. Иногда даже казалось, что она должна быть ему противна, потому что те мелочи, на которые ее близкие просто не обращали внимания, для него могли значить очень много: скажем, ее голос или запах волос. У каждого человека есть свой запах. Действительно, чем пахнет ее кожа? А ее голос – как он звучит? Как она ни старалась, Марина не могла представить, какой видит ее Митя. Видеть – теперь это слово казалось ей странным. Зрение – что это? Бесценный дар? А может, наоборот? Внешность обманчива тембр голоса и запах могут рассказать о человеке гораздо больше. Митя замечал то, что зачастую ускользало от обычных людей. Он жил в другом мире, и этот мир – мир звуков и запахов, мир, где всякое прикосновение, каждое слово имеет вес, – только этот мир теперь казался Марине настоящим.
14
Когда человеку четырнадцать лет, он часто удивляется. Но это, действительно, был особенный вечер.
Марина редко гуляла просто так, без всякой цели, она просто забыла, как это бывает. И Митя, наверное, тоже.
Они шли в темноте мимо длинного девятиэтажного дома и разговаривали, как разговаривают старые друзья. Осторожно ступая по заснеженному тротуару, Марина тайком смотрела на Митю, но каждый раз спохватывалась и отводила взгляд, потому что ей казалось; он чувствует, когда на него смотрят. ОН– краснела, как первоклассница, но не могла удержаться и, делая вид, что озирается по сторонам, снова украдкой смотрела на Митю.
«Я тебя люблю, – думала она. – Слышишь, я тебя люблю».
А сама рассказывала о том, что было в школе и как вчера она поссорилась с Юлей.
Митя шел рядом, постукивая перед собой тонкой тростью, и молчал. Редкие прохожие, заметив в свете фонаря необычную пару, провожали их любопытным взглядом.
– Знаешь, – сказала Марина, – сегодня к нам приходил электрик.
Митя ответил не сразу. Он был занят своими мыслями.
– Кто? – спросил он. – Электрик.
Митя рассеянно кивнул.
– Когда мы пришли из школы.
И снова молчание.
Марина едва не заплакала от обиды. Что же это такое? Ее жизни угрожает опасность, а он и в ус не дует. Нет, Митя ее не любит.
– К вам приходил электрик? – наконец спросил он.
На этот раз в его голосе звучала тревога. Марина не понимала, что она чувствует, – наверное, это была благодарность. Обида быстро прошла, и, еще раз посмотрев на Митю, Марина испытала такой прилив нежности, что у нее закружилась голова. Еще бы – он за нее боится. Разве это не доказательство любви?