В последний день на выставку пришли Тортиков и Гадалкин. Они долго крепились, чтобы показать всем свое равнодушие к клубу юнизов.
— Пока вы дремали, другие намастерили десятки своих ламп, — сказал им Ромашкин.
— А откуда ты знаешь, что тут нет нашей лампы? — возразил Сенька. На это трудно было что ответить. Судьи выставки пока еще не сказали своего слова.
— Ну, а какая лампа, по-вашему, лучше всех? — спросил Мишка.
— Конечно, «Прима»! Сразу видно — мастерство! А вы, чудаки, по-видимому, и не знаете, что «Прима» означает— первый, главный, основной. Не будь этой лампы, здесь и смотреть-то не на что!..
И, оглядев небрежно выставку, Тортиков зевнул и произнес:
— Насколько я понял из этой показухи, все ваши юнизы — самозванцы!
— Как самозванцы? — вскипел Пуговкин.
— А так! Ведь вовсе они не изобретатели. Вы, чудилы, вероятно, и не подозреваете, что все ваши доморощенные фонарики-светлячки вовсе не изобретения, а только разные конструкции одной всем давным-давно известной вещи.
Но залп насмешек, нацеленный в только что родившийся клуб, промахнулся.
Друзья не дали в обиду свое любимое детище.
— Напрасно ты, Артур, нас дурачками-чудачками считаешь. Чтобы научиться плавать, надо окунуться в воду. А чтоб стать изобретателем, надо уметь даже из бросовых, никчемушных материалов мастерить нужные вещи. Что посеешь, то и пожнешь. А сеять лучше заранее, пока тут почва не засохла, — и он постучал его по лбу.
Тортиков понял, что юнизов, как говорится, на смех не поднимешь и на испуг не возьмешь. И только Гадалкин на прощанье загадочно произнес:
— Хорошо смеется тот, кто смеется последним…
Наконец наступил долгожданный день подведения итогов конкурса ламп. У дверей кабинета физики, где шло бурное заседание жюри, толпилось множество ребят.
Среди них были и Артур с Сенькой. Жюри решило отметить три девиза: «В космос», «Золотая рыбка» и «Прима».
Вскрыли конверты и узнали фамилии мастеров.
Космическую лампу создал Олег Добров из 5-го «Б». Он получил дрель и диплом. Рыбку придумала Катя Терентьева — ей дали интересную книгу и тоже диплом. Ну, а с «Примой» случилось нечто неожиданное. У нее оказалось два мастера — Тортиков и Гадалкин. Председатель жюри, учитель физики Александр Иванович, славился своей справедливой строгостью. Ему были хорошо известны «успехи» этих дружков в учебе, и он заявил:
— Тут что-то не так!
Давайте-ка поинтересуемся у этих мудрецов, как они смастерили свой чудо-фонарь.
Артуру и Сеньке было задано всего три вопроса.
— Какую помощь при вытачивании на токарном станке подставки лампы вам оказали бабки?
Тортиков моментально вознегодовал:
— Что за бабки? Никакие бабушки нам не помогали…
— Итак, бабок у вашего токарного станка не было, — отметил физик.
— Конечно, — уверенно подтвердил Сенька.
— Я вижу, вам неизвестно, что у любого токарного станка всегда есть бабки. Так называются стойки, между которыми токаря устанавливают детали для обтачивания, — усмехнулся физик.
— Ну, а из какого дерева вы точили свою подставку?
Сенька и Артур ответили сразу оба. Только один сказал — дуб, другой — ель.
— А по-моему, липа! — вмешался Мишка. — Вся эта лампа пахнет липой, она липовая, сделанная чужими руками.
— Погоди, Ромашкин, пусть они теперь скажут, как называется узор петель, из которых сплетен их кружевной абажур.
Видя, что угодили в петлю, Сенька и Артур густо покраснели и признались во всем.
Оказывается, для них лампу «Прима» сделали их родители.
— Ну что ж… — предложил Пуговкин, — пусть она и будет «Примой», но только с конца. А этим горе-изобретателям дадим утешительную премию.
И тут же Тортикову и Гадалкину была торжественно вручена одна на двоих утешительная премия. Большой носовой платок!
— Чтобы утирать по очереди при неудачах свои мокрые глаза и носы! — крикнул кто-то при общем смехе.
И это был правильный смех. Ведь не зря смеется хорошо тот, кто смеется последний!
Ну, а затем судьи стали вскрывать подряд все конверты и награждать всех участников выставки — теперь членов клуба юных изобретателей — особыми значками. Эти значки сделал Пуговкин. Он перефотографировал изображение ракеты с подписью «Юниз» и с негатива контактным способом напечатал десятки маленьких фотоснимков значка. Затем анилиновыми красками раскрасил ракету в красный цвет, небо в темно-синий и ракетное пламя — в желтый. И чтоб значок был прочным, сверху на него приклеил кусок прозрачной пленки.
Веселый клуб юнизов родился!
Планетарий у нас дома
Где хотенье — там, уменье.
Занятия кружка юнизов обычно проходили после уроков по субботам на четвертом этаже школы. Сегодня, когда все были в сборе, неожиданно раздался звонкий голосок маленького Кузи — так звали Костика Кузнецова:
— Ребята! А у меня что есть!
— Где?
— Вот тут! — и он громко стукнул себя в лоб.
— Новая идея?
— Нет, затея… Я изобрел прибор для определения давления воздуха, короче — барометр. И еще термометр и высотомер, — скромно признался Костик.
— Твой барометр, Кузя, вероятно, с большущей, длинной седой бородой — всем он давно знаком, а ты его вновь нечаянно придумал, только уже в наши дни, — заметил Мишка.
— Не торопись смеяться, Ромашкин, — одернул его Витька. — Дай ему сперва показать свое изобретение, а потом насмешничай. А ну-ка, Костик, где оно у тебя?
Кузя раскрыл портфель и неторопливо поставил на стол простую обычную бутылку из прозрачного стекла. Внутри нее шла через пробку, обмазанную пластилином, тонкая стеклянная трубка. На дне бутылки были налиты чернила, которые столбиком поднимались до середины трубки.
— Первым делом, — пояснил Кузнецов, — я сейчас подниму уровень жидкости внутри трубки моего барометра.
— Чем? Как? — заинтересовались юнизы.
— Я вдуну внутрь бутылки через трубку воздух, он и выжмет вверх воду. — И Кузя тут же продемонстрировал свой простой метод управления уровнем бутылочного барометра.
— А теперь я покажу, что мой барометр еще и термометр. Я приложу ладони к бутылке. Видите, жидкость в трубке стала подниматься. Почему? Да потому, что воздух в бутылке от моих рук нагрелся, расширился и выдавил воду вверх. А когда бутылка остынет, воздух снова сожмется и вода в трубке опустится.
— Ну вот, я же говорил, — запальчиво заявил Ромашкин. — Попробуй этим Кузиным барометром измерить давление воздуха, когда он начинает действовать от малейшего нагревания.
— Умница ты, Мишка, но и я не глупец, — осмелев, осадил его Костик. — Кто тебе мешает вместо такой бутылки взять термос? Или укутать, как шубой, эту бутылку теплоизоляцией? Если внутри бутылки температура будет постоянная, то мой барометр станет указывать перемену давления атмосферы.
— Верно! Один ноль в твою пользу! — с изумлением признался Ромашкин. — О термосе я не подумал!
— Значит, как только снаружи изменится атмосферное давление, так столбик окрашенной воды либо поднимется, либо опустится? — спросил его Пуговкин.
— Конечно, — подтвердил Кузя. — Правда, иногда приходится целыми днями ждать, пока наружное давление воздуха будет другим. Это скучно. Но я придумал другой способ, с помощью которого можно в любую минуту определить изменение давления воздуха. Хотите послушать и посмотреть?
— Спрашиваешь… — нетерпеливо отозвался Мишка.
— Так вот. На горах воздух разрежен. Возле уровня моря он плотнее. Значит, и вверху на четвертом этаже школы воздух давит на все слабее, а внизу на первом — сильнее…
— Теоретически… да, — не удержался от замечаний Ромашкин, — а практически — разница давлений воздуха на этажах небось пустячная, малозаметная.
— Сейчас мы узнаем, как теория проверяется практикой, а заодно поглядим, каким будет перепад давления воздуха на школьных этажах.
Пошли вниз, — решительно предложил Кузя и направился из класса. Следом за ним с шумом потянулись юнизы.
— А почему ты держишь свою бутылку за горлышко? — полюбопытствовала Катя.
— Чтоб внутри нее не нагрелся воздух, — объяснил Костик.
На первом этаже все ребята немедленно уставились на темный столбик Кузиного барометра. Сомнений не было — он тоже послушно опустился вниз. Тогда тут же стремглав юнизы понеслись наверх, и вслед за ними стремительно поднялся и столбик барометра.
— Счет два ноль в пользу Кузнечика! Его бутылка — высотомер! Ура! — первым воскликнул Ромашкин. — Только погодите, не может быть, чтоб такой умный и простейший прибор никто не изобрел раньше Кузи. Тут уже нам без Александра Ивановича никак не обойтись…
Учитель физики встретил ребят радушно.
— Заходите, заходите! Я давно хотел предложить вашему кружку заняться особо полезным для новой школы делом — смастерить некоторые наглядные пособия.
— А мы один прибор уже принесли, — сказал Пуговкин. — Его сконструировал наш Кузя. Вернее, это три прибора, тут в одной бутылке и термометр, и барометр, и высотомер.
И Витька с радостью объяснил учителю, как действовали Кузины приборы и как сделано их новое оформление из бумажного цилиндра с окошком, на котором сверху был нарисован знак дождя — зонтик, а внизу знак ясной погоды — веселое солнышко, а на створках окна — деления шкалы.
— Молодец, Кузнецов, — похвалил Александр Иванович. — Прибор этот прост, нагляден, остроумен. Побольше бы таких хороших, изящных наглядных пособий.
— Неужели о нем ничего и нигде не написано? — спросил с надеждой Ромашкин.
— В обычной литературе, где описаны разные простые барометры, я такого прибора не встречал, — признался учитель. — Покопаюсь еще в книгах. Загляните ко мне завтра после занятий.
На следующий день в физический кабинет опять зашли юнизы.
— Трудно в наши дни изобрести простые и хитрые вещи, — сказал Александр Иванович. — Поискал я в библиотеке книги по метеорологическим приборам и только в одной старенькой забытой книжице нашел нечто похожее на этот барометр. Придумал его не физик, а химик. Кстати, вот загадка: какой русский химик в своей фамилии имел четыре буквы «е»?
Ребята задумались. Первой догадалась Катя.
— Менделеев! — воскликнула она.
— Правильно, — отозвался физик. — Вот он-то и предложил в свое время подобный барометр. Только Менделеев наливал в его изогнутую трубку не воду, а керосин. Ведь керосин зимой не превращается в лед. И потом он предлагал в пробке иметь две трубки. Через одну можно было впускать внутрь воздух, уравнивая тем самым давление воздуха внутри и извне прибора. Менделеев писал, что такой барометр очень полезен для школ и для сельского хозяйства. Школьникам для учебы, а тем, кому надо знать, какая нас ждет погода, можно всегда по этому барометру определить, падает давление воздуха или поднимается. Если падает — жди дождя. Если поднимается — погода улучшится.
— Вот так Кузя! — восхитился Пуговкин. — Выходит, он просто повторил изобретение Менделеева.
— И уж если мы повели речь о термометрах, барометрах и метеорологии, — задумчиво сказал физик, — то почему бы вам не водрузить на школе флюгер, чтобы знать направление ветра. Вот в деревне, неподалеку от нас, есть занятный флюгер — большая широкая рыбина вроде леща.
— Я знаю, это флюгер над домом Пашки Грачева, он сам его ставил, — объяснил Олег Орехов, которого ребята звали просто Орех.
— А почему Грачева нет с вами? — спросил учитель, — Мы с ним не ладим, — хмуро объяснил Пуговкин. — Ему бы только хулиганить. И еще он и его дружки курят.
— Тут что-то не так. Грачев плох, а флюгер у него хорош, — заметил учитель.
— А Грач еще флюгер сделал своему дедушке, — сообщил Орехов. — Только тот флюгер похож на кота, который спину изогнул и взъерошился, вроде фырчит на мышонка.
— Вот видите, Грачев мастер по флюгерам, а наша школа без флюгера. Позовите-ка мне его, а заодно и трех его приятелей, которые к папиросам пристрастились. Я с ними потолкую.
Вскоре вся школа узнала, что Грачев и его три дружка делают четыре красивых флюгера для школьного здания. Не услыхать про их работу было нельзя. Эти флюгера ребята вырубали зубилами возле школы после уроков. Грохот стоял такой, что не только школьники, но все окрестные жители знали про затею Александра Ивановича украсить углы здания флюгерами.
Флюгера были занимательные. Один изображал сценку— встречу слона и моськи, другой — петуха с цыпленком. Петух кукарекал, а цыпленок, глядя на него, видимо, тоже попискивал. Третий был трехмачтовый корабль с парусами, наполненными ветром, и с развевающимися флагами.
И четвертый — его сделал Грачев — представлял собой четырехмоторный самолет ТУ-114. Винты самолета должны были вращаться от ветра.
Затем ребята подготовили четыре высоких шеста; вбили в их вершины гвозди без шляпок и уже намеревались водрузить свои флюгера на углы крыши школы, но тут случилось событие, которое долго вспоминали все, кто знавал Грачева и его дружков.
Оказывается, атаман Грач со своими ближайшими подручными намастерили не только флюгера. Одновременно незаметно для себя они готовили хитрые ловушки, придуманные для них учителем. Над флюгером ребята трудились с увлечением, старанием и гордостью.
— Ваши флюгера — загляденье, — сказал им Александр Иванович. — Только мы их водрузим при одном условии, иначе вряд ли они у нас станут работать.
— Почему? — искренне удивился Грачев.
— Им нужен чистый, свежий воздух. А ты и твои помощники дымите — воздух загрязняете. Однако это не главная беда. За свою жизнь вы можете намастерить, кроме флюгеров, множество чудесных вещей. Но курением вы жизнь свою укорачиваете, пускаете ее с дымом по ветру — без пользы для себя и для людей. И до тех пор, пока я не услышу от вас честное слово, что вы перестали баловаться табаком, не быть этим флюгерам на нашей школе!
Окружающие с нескрываемым любопытством смотрели на Грачева. Кое-кто, быстро смекнув, в какой переплет нечаянно попались эти ребята, засмеялся. Но самому Павлу было не до веселья.
— Ну что ж, Александр Иванович, попробуем, — понуро сказал Грачев. И под громкие аплодисменты окружающих он и его дружки растоптали свои сигареты и спички.
Так четыре флюгера стали украшать крышу школы.
С той поры Грачев поубавил ухарство. Подходя к школе, он всегда с гордостью смотрел, как его занятные флюгера деловито отмечали направление ветра.
Недоволен собой был лишь Ромашкин. После Кузиного барометра и грачевских флюгеров ему тоже захотелось стать в центре всеобщего внимания. Тем более снова отличились его друзья — Орех додумался, как микроэлектродвигатель превратить в динамо-машину.
— Нашел чем удивить, — хмыкнул Мишка. — Мне давно известно, что если начать вращать его ось, то он даст ток. Если пропустить такой ток через моток проволоки, обвитой поперек компаса, так стрелка этого компаса сразу его учует и качнется в сторону.