— Сиди! — грозно сверкнула глазами мать на выскочившего из-за стола сына. — Скоро придёт пан учитель…
— А, к чертям собачьим вашего пана учителя, — дерзко оборвал Данько.
— Ах ты деревенский олух! Шатаешься целыми днями чёрт знает где! Придёт человек, мне прикажешь с ним заниматься? Так?
— Хи-хи-хи, — нагло глядя матери в лицо, захихикал Данько.
— И потом, чтобы до его прихода трость с серебряным набалдашником была здесь. Слышишь? — снова ударила ладонью об стол маклерша, теряя терпение.
— А может, я и не брал… может, это, — Данько кивает головою в сторону кухни, где возится у газовой плитки новая молодая служанка.
— Что? Уже продал и промотал деньги с этой шайкой головорезов? Счастье твоё, отец ушёл, а то бы…
— Дайте тридцать грошей, отдам трость, — предлагает Данько-пират. Нос у него с горбинкой, как у отца, а глаза сидят так глубоко, что когда он смеётся, их и вовсе не видно, тоже, как у отца.
— Тридцать болячек я тебе дам, а не тридцать грошей, — истерично закричала маклерша.
— Дадите, — не реагируя на затрещины, угрожает Данько. — Не то я скажу бате, как пан учитель целовал вам шею. Хи-хи-хи!
Маклерша заметно побледнела: ноздри у неё раздулись, точно ей нечем стало дышать.
— Выродок… — почти упала на стул мать. — Мирося, сынок, пойди в спальню, принеси сюда мой редикюль, — сказала она младшему сыну, не выпуская ухо Данька.
— Хи-хи-хи, я раздумал… Не дадите пятьдесят грошей, не отдам трость пана учителя, — шантажирует Данько.
Мироська подаёт матери редикюль. Маклерша короткими толстыми дрожащими пальцами поспешно отсчитывает пятьдесят грошей.
— Неси сюда трость.
Данько забегает на кухню и извлекает из-под кровати служанки спрятанную туда, на всякий случай, трость.
— Вот она, — подаёт Данько трость, получая взамен свои пятьдесят грошей.
— Так ты придёшь к двенадцати, чтобы тебя зря не ждал пан учитель? — спрашивает мать, избегая наглых глаз сына.
— Может быть, — неопределённо отвечает Данько и, захватив подзорную трубу и кортик, бежит на свой «остров».
И здесь Франек бросает Даньку-пирату в лицо, что он жалкий трус и вор, он гнусный предатель, которого когда-нибудь вздёрнут на виселице. А потому Франек его больше не желает знать и плевать хочет на «остров сокровищ» и на всю эту пустую «пиратскую» жизнь. И вообще Франек за себя не ручается, он свернёт Даньку-пирату шею, если тот начнёт к нему подлизываться, как всегда.
— С ума ты спятил? — попробовал «вразумить» приятеля Шкилет.
— Отойди, подлиза! — грубо оттолкнул его Франек, отводя рукой со лба прядь светлых волос.
Известно, когда деньги говорят, тогда правда молчит.
Данько-пират достал из кармана пятьдесят грошей, подкинул их на ладони раза два и, не глядя на Франека, объявил:
— Пираты, я плачу за всех. Гайда в кино!
И Франек остался стоять один под акацией.
Конечно, Петрик ничего не знал об истинной причине, заставившей Франека порвать с «пиратами». Но в полдень он стал свидетелем того, как Тадек в сопровождении Шкилета вручил Франеку «чёрную метку». Так у «пиратов» называлась бумажка, где химическим карандашом было нарисовано то же, что и на электрической будке, — череп и скрещённые кости.
На эту угрозу Франек только презрительно плюнул и на глазах у всей шайки разорвал «чёрную метку» на кусочки.
Всё было очень просто, но вместе с тем это было великое геройство Франек один стоял против «пиратов», смеялся им в лицо, а они трусливо сбились в кучку на своём «острове», поражённые дерзкой отвагой смельчака, отрёкшегося от всех клятв и так оскорбившего их предводителя.
Франек попросил Петрика принести из дому несколько гвоздиков.
Разумеется, Петрику пришлось попросить эти гвоздики у дяди Тараса, который не отказал, а, наоборот, даже разрешил взять сапожный молоток, чтобы Франек мог прибить подмётку. Ведь камнем сапожничать не очень-то удобно.
После починки Франек занялся своим туалетом. Он принёс ведро воды, уселся на низенькой скамеечке возле гаража и тщательно отмывал камнем грязь на ногах, а Петрик поливал ему из кружки.
Вежливо и солидно Франек разговаривал с Петриком, как с равным.
— Понимаешь, в экспедиции, где печатают газеты, требуется мальчик-курьер. Работа не трудная, наш. Владек говорит, я справлюсь. Хочешь, пойдём со мной, Петрик? Пока я буду наниматься, ты подождёшь меня на улице?
— Конечно!
Едва поспевая за другом, то и дело с немым обожанием заглядывая ему в лицо, Петрик проворно шагал рядом с будущим «курьером». И Петрику казалось, что все встречные мальчишки непременно завидуют ему, отчего у Петрика разгорелись щёки и уши.
Раза два Петрик хотел спросить Франека: «кульер» — это что? Но почему-то было совестно признаться в своей неосведомлённости.
Как жаль, Франеку не повезло!
Только за день до этого приняли другого мальчика.
Но, оказывается, не все шансы ещё были потеряны. В экспедиции сказали, если Франека мама внесёт за него залог, Франека могут взять продавцом газет.
Хорошо, что Франек сам догадался объяснить Петрику, что залог — это надо внести пять злотых, после чего Франеку будут доверять сумку с газетами.
Да, но где сейчас добыть такие деньги?
Мусорщиком Франек не захотел стать. А работать надо во что бы то ни стало, надо помогать семье.
Пани Андрииха рассудила так: никакая работа на плечах не висит и хлеба не просит. И Франек сделался чистильщиком обуви.
Каждый день он уходит из дому, когда Петрик ещё спит, а возвращается с наступлением темноты. В дождливые дни он приходит домой пораньше. Руки Франека потрескались, в них въелась вакса так, что не отмоешь. Он похудел, но пани Андрииха говорит, это ничего: Франек растёт.
«Какая обида! — сожалеет Петрик. — Франек не может собрать денег на «залог», так как его коммерция не очень-то процветает. На каждой улице и без того много безработных чистильщиков.
А «пираты» Данька по-прежнему свирепствуют во дворе и на улице. Теперь они взяли новую моду — курить и пускать «шмаркачам» дым в глаза. Петрик терпеть не может этих дурацких шуток, а жаловаться на «пиратов» их родителям — бессмысленно, всё равно никакого толку не будет; наживешь одни неприятности. Так что Петрик и Юлька играют себе подальше от злополучного «острова сокровищ», довольствуясь клочком земли возле помойки.
Глава шестая. Сердце не камень
Нет, такой беды с Петриком ни разу не приключалось. Ни с того ни с сего у него разболелись зубы. И сразу все, все до единого, хоть ложись на пол и кричи! Но Петрик не станет этого делать, всё равно не поможет, а только разбудишь Тымошика, который спит в люльке.
Ах, какой Тымошик счастливый! У него ещё нет ни одного зубика и он может себе спокойно спать. А тут, сперва всю ночь кусали проклятые клопы, а потом разболелись эти зубы…
Скорчившись на топчане, Петрик тихо и жалобно всхлипывает. Он уже не раз в страхе дотрагивался рукой до лба, желая убедиться, уж не лезут ли у него глаза на лоб. Ведь Андрииха часто жалуется, будто по ночам у неё так ломит поясницу, что «аж глаза на лоб лезут».
— Цыть! Будешь ты сидеть тихо или нет? — чуть ли не сквозь слёзы говорит мама. — Видишь, плита, окаянная, дымит… Вот заварю шалфей, пополощешь, боль и уймётся.
За перегородкой смолкает стук молотка.
— Петро, поди сюда, — зовёт дядя Тарас.
Петрик с распухшим от слёз лицом заходит в мастерскую.
Дядя Тарас участливо вытирает Петрику нос своим синеньким в белые горохи платочком, подводит племянника ближе к окну, за которым то и дело мелькают ноги прохожих, и велит раскрыть рот.
От дяди Тараса сильно пахнет табаком.
— Эге-ге, да стоит ли так переживать из-за пустячного дела? — искренне изумляется дядя Тарас. — Болит-то у тебя всего-навсего один молочный зубик, вот эдакий мизерный….
— А-а… за-а-ачем… болит? — спрашивает Петрик.
Дядя Тарас призадумывается. Быть может, в эту минуту его гнетёт мысль, что, пожалуй, в их тёмном и сыром жилье у Петрика могут заболеть не только зубы…
— Ну-ка, тронь зуб, не шатается? Вот так…
— Не-е…
И Петрик опять чуть-чуть всхлипнул.
— Да, это хуже, — озадаченно говорит дядя Тарас. — А то бы мы его ниткой зацепили и ррр-аз. Ни чуба нет, ни боли. Я мальчонкой все молочные зубы так повытягал.
Тут усы дяди Тараса раздвинулись от широкой улыбки, и Петрик увидел у дяди металлические зубы.
Петрик спросил:
— А потом у тебя железные повырастали? Да?
— Нет, хлопче… белые, ровные повырастали… А эти вот, можно сказать, подарочек от полицаев.
— За что они тебе дали?
— А за вкус к свободе, — как-то не совсем понятно ответил дядя, при этом так усмехнулся, что тёмный рубец на его правой щеке задёргался.
— Полицаи добрые, что ли? — с сомнением вздохнул Петрик.
— О да, на этот счёт они щедрые…
— А я не стану просить у них зубик, они плохие люди, — неожиданно заявляет Петрик.
Большой, тёплой ладонью Тарас Стебленко нежно треплет волосы племянника и несёт его за перегородку.
— Дарцю, готов у тебя шалфей?
— Вот пусть немножко остынет.
То заваривает, то пусть остынет! Да разве мама не знает, что у Петрика так болит, так болит?..
Дядя Тарас сам руководит полосканием.
— Ну, правда, уже не болит? — с надеждой заглядывает мама в глаза Петрику.
Где там! Так дёргает, так дёргает, что Петрик в ужасе хватается за лоб, уверенный, что наступает роковая минута: сейчас глаза его окажутся на лбу. Мужество покидает Петрика, он ревёт во всё горло.
Мама торопливо делает Петрику компресс и хочет уложить сына в постель. Но дядя Тарас другого мнения, он советует выпустить Петрика на свежий воздух: мол, заиграется с детьми, а боль и пройдёт. Мама берёт Петрика за руку и выводит через тёмный коридор во двор.
— Беги к Юльке, видишь, вон она играется с Ясеком, — говорит мама.
И пока она стояла, Петрик без опаски пробежал мимо «острова», где «пираты» гоняли свой тряпочный мяч.
Петрику казалось, что Юлька богатая! У неё так много разных флакончиков и пустых спичечных коробочек. Она даже обладает беленьким мраморным амурчиком с крылышками, только с отбитой головкой.
Пожалуй, Юльке и не возразишь, что быть мусорщиком не так уж плохо. Во-первых, никогда не будешь безработным: мусор всегда во дворах накапливается; а во-вторых, среди мусора и хлама можно найти не только губную гармонику, маленькое ведёрочке и лопатку, а разные-всякие вещи, в том числе туфли и башмаки. Только, конечно, их надо починять, чтобы потом продавать на толкучке.
По мнению Петрика, Юлькин отец довольно часто находит разные-всякие туфли и башмаки, а старший брат Юльки. Владек приносит их починять, чтобы потом на толкучку… А то чего бы. Владек так часто заходил в мастерскую к дяде Тарасу.
Как-то, по просьбе дяди Тараса, Петрик собирал на полу в мастерской деревянные и малюсенькие железные гвоздики. Перед ним стояли на полу две одинаковые продолговатые жестяные коробочки. Надо было не спутать — деревянные гвоздики бросать в одну коробку, железные — в другую. В тот самый момент, когда Петрик очутился в трудном, можно сказать, опасном положении, не зная, как выбраться из-под верстака, куда он незаметно заполз на животе, вдруг зазвонил колокольчик на дверях, и кто-то вошёл. По голосу Петрик сразу узнал Владека. Видно, он шёл очень быстро и сейчас, едва дыша, шептал что-то совсем непонятное: «Миколу взяли прямо с завода «Контакт»… В дефензиве пытали…»
И вдруг он почему-то смолк, будто чем-то подавился. А когда Петрик, весь красный и потный, наконец-то выбрался из беды. Владек уже говорил совсем понятно: «Юльке шесть лет скоро минет, а девочка за всю свою жизнь не носила башмаков». И Владек очень просил дядю Тараса как-нибудь стачать пару башмаков для Юльки из рукавов старой солдатской шинели.
Ого-го! Дядя Тарас всё умеет… Если бы Петрик своими глазами не видел, как дядя Тарас долго вертел на доске рукава от шинели, он бы ни за что на свете не поверил, что Юлькины башмачки сделаны из рукавов. Чудо, какие они славненькие получились! Носочки из коричневой кожи и все в дырочках, отворотики тоже из кожи и в дырочках, правда, подошвы чёрные — они из резины, и пани Андрииха говорит, это совсем не то, что на кожаных подмётках, но зато пряжечки… Скорее всего эти пряжечки из чистого золота, говорила Юлька. Юлька жалеет их надевать, она с ними спит, как с куклой, и укрывает их по ночам ватным одеялом, будто они живые, что ли, и могут простудиться. Вот дурёха!..
— Бедненький, у тебя болит ушко? — спрашивает Юлька и улыбается чуть смущенно и одновременно ласково.
— Зуб у меня болит, — тяжело вздыхает Петрик.
— Это кто-то глянул на тебя недобрым глазом, — авторитетно говорит Юлька.
— Скорей всего от сладостей, — заключает пани Андрииха, которая неподалёку полощет в корыте бельё.
Только она ошибается, Петрик уже давным-давно не грыз сахар. А конфеты ему дядя Тарас всего лишь два раза покупал, по семь штучек в хрустящем зелёненьком кулёчке. И Петрик угощал Франека, Юльку и их братика Ясека, это пани Андрииха сама видела.
Правда, тётя Марина, когда варит Тымошику манную сладкую кашку, она всегда немножко даёт и Петрику…
Недалеко от гаража появляется Мироська. Как ни в чём не бывало он пальцем манит к себе Петрика.
Незлопамятный Петрик бежит к нему.
— Давай милиться, — предлагает Мироська и выставляет мизинец правой руки.
— Сперва отдай биту, — диктует условие мира Петрик.
Мироська запускает руку в карман своих модных штанов на лямках с двумя перепоночками на груди и на спине, извлекает захваченную биту и возвращает законному владельцу.
Мизинцы сцеплены, и наступает мир.
Но надолго ли?
— Петлик, не иглай с Юлькой.
— Почему?
— Они же поляки, — почему-то делает свирепое лицо Мироська.
Что правда, то правда, Петрик не совсем понял, почему не надо играть с поляками. Он вообще ещё никогда не задумывался над этим… Конечно, прежде Юлька и Франек говорили как-то непонятно для Петрика, а теперь Петрик привык и всё понимает по-ихнему, по-польски.
— Мой папа не позволяет иглать с поляками. Он сказал, что Юлька и Фланек влаги, — заявляет Мироська.
Да, Петрик знает, что такое враги: это очень нехорошие люди, например, полицаи и даже Мироськина мама, которая запретила девочкам устраивать под окном «театр» и всегда наговаривает молочницам на пани Андрииху разную неправду, чтобы они ей не давали в долг молока. Пани Андрииха так и говорит: маклерша — её первый злейший враг. И сын маклерши Данько-пират — всем враг. Он злобный и мстительный, его все мальчишки на Краковской улице ненавидят. Это первый зачинщик драк и распрей, мастер на всякие пакостные штучки… А Франек, Юлька и красивый, сильный их брат. Владек, который так ласков с Петриком, разве они могут быть врагами?
Конечно, во дворе есть много девочек, куда симпатичнее, чем рыжеватая, веснущатая Юлька, у которой глаза синие, как кофта, а ручки тоненькие, как палочки. Что ж с того?
«Не тот красив, у кого лицо красивое, а тот, у кого душа прекрасная», — утешала тётя Марина слесаршу, когда её муж выписался из больницы с изуродованным лицом. Этого слесаря все во яворе уважают, говорят, когда в одной квартире загорелся газ, он, рискуя своей жизнью, спас двух детей, а сам вот как пострадал…
Наверно, у Юльки тоже прекрасная душа. Если во двор заходят нищие, она всегда что-нибудь подаёт. Юлька жалеет всех, даже страшного бульдога «Танго», когда «пираты», забравшись на акацию, осыпают собаку тучей стрел.
Уже сколько раз Юлька предлагала Петрику взять на память самую драгоценную свою игрушку — амурчика без головы…
И может быть, Петрик должен считать врагом панну Ванду, живущую в мансарде со своей старушкой матерью? Ту самую панну Ванду, что устроила Ганнусю помощницей посудомойки в баре «Тибор»? Пятнадцать девочек хотели поступить на это место, а взяли Ганнусю, потому что её привела сюда панна Ванда. «Ах, Мироськин татусь просто ничего не понимает», — делает вывод Петрик, радостно отмечая в душе, что дядя Тарас не ошибался: у Петрика и вправду теперь не так уж болит зуб.