— А я командир крепости.
— Это где же твоя крепость?
— Разве не видели? У нас во дворе. Целую неделю её лепили. Мы с Мироном пушку-снегометатель придумали…
— А веснушки у тебя свои? Не с моего ли носа, случайно, ты их на свой нос переманил?
Мальчики так и покатываются со смеху. Рассматривают Стасины веснушки.
Смущённый вниманием к своему носу, Стасик уверяет:
— Веснушки у меня собственные. С самого детства! Как снег сойдёт, так и появляются. А нынче весны не дождались. Откуда только взялись?
Баянист усмехается:
— Настроение у тебя нынче какое?
— Хорошее, — отвечает Стасик.
— Вот видишь! Веснушки — от хорошего настроения! Коли веснушки на носу, значит, и на душе весело. Верная примета. И вообще они даются лишь счастливым людям. По себе знаю. Так что смотри, не позорь наши веснушки!
Он широко раздвигает мехи баяна, и зал наполняется знакомой мелодией. Задумчиво перебирая лады, баянист не торопясь, как будто рассказывая, начинает:
И тут песню подхватывают не только стоявшие в кругу. С разных концов зала несутся, набирая высокую силу, детские голоса:
На сцене появляется Любовь Павловна. Она ждёт, когда ребята допоют песню. Потом просит детей поставить стулья на место. Сейчас шефы начнут свой концерт.
— Славная девушка. Кто она у вас? — показывает баянист на Любовь Павловну.
— Она не девушка. Она вожатая, — разъясняет Стасик. — Справедливая. Меня защищала…
— Это хорошо… Ты, хлопец, карауль место возле себя, — поднимаясь, наказывает баянист Стасику. — Выступлю, к тебе подсяду.
Концерт начинается с пляски. Какой-то военный старательно, часто-часто и громко-громко бьёт каблуками, исполняя «Яблочко». В зале трясётся пол, и кажется, вот-вот с потолка прямо на голову полетит штукатурка. Плясунов сменяют ещё два солдата. Встают посреди сцены плечом к плечу, и всем видно, как они похожи друг на друга. Не различишь. Словно их под копирку делали. Близнецы поют «Во поле берёзонька стояла…». Высокий танкист с погонами старшины читает стихи Маяковского «Что такое хорошо и что такое плохо». Стасик аплодирует ему громче всех. Старшина, посматривая на Стасика, чинно раскланивается.
Но всех затмевает своей игрой веснушчатый баянист.
Мальчишки орут на разные голоса:
— Ещё, дядя Тимоша! Ещё разок!
Баянист играет снова. А они опять галдят:
— Ещё! Ещё!
Лоб у баяниста отсвечивает капельками пота. Стасику жалко дядю Тимошу, и он старается перекричать зал:
— Хватит! Хватит!
— Тебе что, не нравится? — подлетает к нему Борька Титов. — Ты против общественного мнения?
— Я не против мнения. Я против того, чтобы мучили дядю Тимошу.
— Так бы и кричал. А то дядя Тимоша подумает, что мы его слушать не хотим, и обидится.
Теперь уже Борька кричит вместе со Стасиком:
— Хва-тит му-чить! Хва-тит му-чить!
Зал постепенно затихает. Борька садится на пустой стул рядом со Стасиком.
— Уходи отсюда, — отпихивает его обеими руками Стасик.
— Это почему же?
— Я для дяди Тимоши занял.
— Станет он здесь сидеть. Так ты ему и нужен!
— Это место, молодой человек, действительно принадлежит мне, — раздаётся голос баяниста.
Борька краснеет, как помидор. Он просит прощения и уходит на своё прежнее место, садится рядом с Томой Асеевой.
Концерт продолжается. Но Стасику теперь не смотрится и не слушается. Он чувствует рядом локоть дяди Тимоши. Так и подмывает задать баянисту какой-нибудь вопрос, рассказать ему о штурме снежной крепости, о «ледовом побоище». Да неудобно: дядя Тимоша внимательно слушает выступающих и изо всех сил, как мальчишка, хлопает в ладоши.
После концерта он говорит Стасику:
— Показывай, как живёшь, в каком порядке содержишь свою боевую точку.
— У нас не боевая, а только спальная точка. С кроватями.
Стасик ведёт дядю Тимошу в свою комнату.
— Ну что же, порядочек! Чисто и культурно, — говорит дядя Тимоша, осматривая ряды коек, и, дойдя до второй койки от окна, качает головой: — Один неряха на всю комнату. Заправить не сумел…
У Стасика от стыда горят уши. Как тут признаешься, что это его постель?
Но дядя Тимоша человек наблюдательный:
— Ясно — твоя кровать. Не ожидал.
Он сбрасывает одеяло, подушку и начинает стелить заново. Стелит быстро, ловко, по-военному. Минута — и всё готово! Аккуратно прибрано, лучше, чем на любой другой койке.
— Учись. В армии будешь — пригодится. В жизни всё надо уметь самому: и стирать, и гладить, и электропробку вставить, и пуговицу пришить. Попробуй отдери-ка на моей гимнастёрке хотя бы одну.
Стасик берётся за среднюю пуговицу. Сначала тянет легонечко, только для видимости. Потом со всей силой. Пуговица — ни с места.
— Сам пришивал, — поясняет дядя Тимоша.
— А мне генерал свою пуговицу подарил! — хвастается Стасик и лезет в тумбочку. — Она у него от шинели отлетела.
— Должно быть, он её очень давно пришивал, вот нитка и истёрлась. Случается. А вообще-то генералы получше солдат пуговицы пришивают. Долгую жизнь в армии служат, всему научились.
Дядя Тимоша хвалит генеральскую пуговицу и заглядывает в выдвинутый ящик тумбочки. Берёт в руки рогатку, морщится:
— Первобытное орудие. Нам, веснушчатым, оно не к лицу. Ты, Стасик, забрось-ка её подальше. Я тебе из дерева наган вырежу.
— А свой автомат мне покажете?
— Не только покажу, но и целиться научу.
— Тренироваться будем?
— А то как же! Солдат без тренировок, что танк без гусениц.
Они разговаривают долго, обо всём на свете.
— Знакомство, можно сказать, состоялось, — радуется дядя Тимоша. — Похожие мы с тобой, Стасик, люди. Не только веснушками. Хочешь, я к тебе приходить буду?
— Хочу.
— Порядочек! На той неделе свожу тебя в наш военный городок. Поближе познакомишься с солдатским житьём-бытьём. И в кино можешь остаться, если захочешь.
— В кино я всегда готов. Только чтоб про героев.
— У нас других не бывает, — весело говорит дядя Тимоша и слегка, совсем не больно, щёлкает Стасика по носу. — Смотри веснушек своих до тех пор не растеряй! Солдат всегда веснушкам рад.
Глава XI
Солдатский сын
Тимофей Савельев не обманул. Сказал: «Приду» — и пришёл.
— Здравия желаю, братишки! — весело приветствует он ребят, переступив порог комнаты.
Тимофей кладёт на тумбочку деревянный наган с длинным стволом, с курком и толстой рукояткой, покрашенной чёрной краской. Совсем как настоящий. Мирон, завидев наган, бледнеет от зависти:
— Вот это штучка! Мне бы такой — всех бы девчонок перепугал! — и тянется к нагану.
— Не лезь, — одёргивает его Стасик. Наставляя на Мирона наган, он говорит: — Кто с мечом к нам войдёт, тот от моего нагана погибнет!
Рукоятка липнет к ладони. Краска ещё совсем свежая.
— Придётся его пока припрятать, — советует Тимофей, — пусть подсохнет. Явишься в нашу казарму без оружия.
Стасику очень хочется пойти в боевом снаряжении. Но что поделаешь — поступил приказ явиться без оружия. Приказ есть приказ. Надо выполнять.
Стасик вместе с Тимофеем выходит из комнаты. Они идут по двору. Мимо снежной крепости. Мимо амбара и конюшни, возле которой встречают конюха дядю Митю. Он громко приветствует:
— Привет победителю! Ко мне, Стасик, что-то давненько не заглядывал. Оно и понятно — с солдатом, гляжу, подружился.
— Дядя Тимоша не солдат, — поправляет конюха Стасик. — Он ефрейтор.
— А ефрейтор и есть самый лучший солдат. Всем известно. И далеко путь держите?
— В военный городок. Героев смотреть.
— Хорошее дело, — одобряет дядя Митя. — Ускоряй, Стасик, ход, коль такой поход.
От школы-интерната до военных казарм — рукой подать. Вовсе не обязательно ускорять ход. И обычным шагом за полчаса доберёшься. Интернатовцы, как и солдаты, живут за городом. С одной стороны — густой лес, с другой — река Волга. И снова лес. С интернатского двора дорога выводит на широкую, покрытую чёрным асфальтом автомагистраль. Пойдёшь налево — попадёшь в город, свернёшь направо — в посёлок Студёные Ключи. Между интернатом и Студёными Ключами, в глубине соснового бора, за высоким зелёным забором, стоят белые кирпичные здания. Это и есть военный городок, где живёт дядя Тимоша и его товарищи-танкисты.
У входа в военный городок стоит часовой. Он пропускает только военных.
— Это свой, из интерната. Есть разрешение от генерала, — указывает Тимофей на Стасика, и солдат пропускает безо всякого.
Стасику интересно посмотреть, как живут танкисты. В Ленинской комнате на стенах — военные плакаты, портреты солдат-отличников. Стасик признаёт в одном из них Тимофея. Он в парадной форме, со знаками отличия на груди. Лицо важное, серьёзное. Нос на портрете почему-то получился прямой, хотя должен быть курносый. И веснушек не видно. Стасику особенно обидно за веснушки. С веснушками Тимофей красивее.
— Вы бы чёрным карандашом понатыкали веснушек, — советует Стасик.
— Думаю, не разрешат. Скажут, снимок испорчу.
Они входят в комнату Тимофея. Здесь строгая обстановка. В два ряда стоят железные койки. Застелены они на один манер. Подушки торчат углами вверх, как заячьи уши. Тумбочки точно такие, как в интернате. Признаться, Стасик несколько разочарован. Он ожидал, что на стенах будут висеть простреленные пулями знамёна, золотые сабли с именными надписями, оружие, отобранное в войну у фашистов. Но ничего этого нет в комнате.
Лишь на одной из тумбочек Стасик замечает что-то любопытное. Это скульптура — рослый, могучий солдат в распахнутой плащ-палатке прижимает рукой к груди малыша. В другой руке у него огромный меч, которым он разрубает фашистскую свастику. Но главное не это. Главное то, что написано на серебряной дощечке, прикреплённой к скульптуре: «Ефрейтору Тимофею Савельеву за храбрость». Стасик поражён:
— Вот это да! Расскажите, дядя Тимоша, как вы храбрость проявили?
Вместо ответа Тимофей смотрит на часы:
— Опаздываем мы с тобой, Стасик. Кино скоро начнётся. Пора нам…
Стасику, однако, не терпится узнать об отважном поступке Тимофея. Пока они идут до кинозала, он пристаёт с расспросами. Но Тимофей молчит, не хочет рассказывать. Вот чудак! Если бы Стасик совершил что-нибудь героическое, он бы ни за что не вытерпел, всем бы мальчишкам расписал происшествие до малейших подробностей. А скульптуру принёс бы в класс — пусть учительница подивится, что он за человек.
— Дядя Тимоша, возьмите меня к себе сыном полка. Буду служить на все сто!
— А разве ты не наш полковой сын? Тебя даже без пропуска пустили в воинскую часть.
— Сын полка, а без военной формы. Чудно как-то!
— Нет у нас обмундирования на твой рост. Придётся ждать, когда подрастёшь.
Они садятся в первом ряду.
Кинокартина рассказывает об отважных космонавтах. Стасик видел её уже три раза. Но мог бы смотреть и десять и двадцать раз — до того интересный фильм!
И вдруг картина обрывается. Стасик решил было крикнуть: «Сапожники!», но в зале вспыхивает свет, доносится тревожный сигнал сирены. Зал, который ещё минуту назад был тих и неподвижен, мгновенно оживает, гудит, как класс во время перемены. Торопливо стучат по полу сапоги. Солдаты спешат к выходу, туда, где стоят пирамиды с оружием. Все сразу забывают и о кино, и об улыбчивом космонавте, и о Стасике. Тимофей, убегая, успевает сказать лишь несколько слов:
— Тревога, Стасик…
Зал опустел. Стасик одиноко сидит в первом ряду и не знает, что ему делать, как быть дальше. «Я же сын полка, — неожиданно вспоминает он, — значит, сигнал тревоги и меня касается. А я сижу здесь, как последний трус. Может, там война началась…»
Он вскакивает со стула и бежит вдогонку за солдатами.
У самого выхода высокий, широкоплечий человек с тремя звёздочками на погонах преграждает Стасику дорогу:
— Вам, товарищ Стасик Комов, придётся остаться на прежних рубежах. — И громко кричит в коридор: — Рядовой Голосков, ко мне!
— Я!
Словно из-под земли вырастает низенький краснощёкий человек с маленькими весёлыми глазами.
— Прикрепляю к вам, рядовой Голосков, Стасика Комова. Побеседуйте тут, объясните ему всё, а потом проводите в школу-интернат.
Они остаются вдвоём: Стасик и рядовой Голосков. Со двора долетают отрывистые слова команды и рокот машин.
— Почему меня на войну не взяли? — обиженно спрашивает Стасик.
— Вот чудак, какая там война! Обычное учение.
— Раз не война, то зачем же кино не дали досмотреть? На самом интересном оборвали.
— Вот чудак, — не перестаёт удивляться Голосков. — Весь фокус, парень, и заключается в том, чтобы в самый неподходящий момент дать тревогу. В любую минуту боец должен быть в полной боевой готовности. Без этого он не боец, а мокрая курица. Подожди, скоро сам вырастешь, солдатом станешь, тогда и узнаешь…
— Больно уж расти долго, — вздыхает Стасик и спрашивает: — Вы видели, какую скульптуру дяде Тимоше подарили? Что он такое сделал?
— Доброе дело сделал. Такого же, как ты, пацана от смерти спас. Минувшей осенью мы на учение отправлялись. На железнодорожной станции остановился состав — цистерны с горючим. Вдруг к Тимофею — он мимо проходил — стрелочница подбегает, кричит испуганно: «В цистерну парнишка провалился!» Тимофей — туда. Видит: в цистерне мальчишка из последних сил выбивается. Задохнуться может. Как-никак бензин. Тимофей — за ним, как в воду… Мы услыхали крик женщины и тоже побежали. Видим — Тимофей стоит на цистерне. В руках у него пацан, худенький и, как нам показалось, совсем не дышит. «В больницу… Скорее!» — кричит Тимофей. Мы парнишку в санитарную машину и мигом к врачу. Вот, парень, какие случаи бывают.
— Спасли?
— Пацана-то? А как же, живой. И запах бензина давно улетучился. Отмыли.
— Наверное, кто-то толкнул его туда…
— Ничего подобного! Озорство. Любопытный очень. Забрался на цистерну, которую ещё до краёв не наполнили. Люк открыт. Решил заглянуть. Поезд дёрнуло. Ну, он и сорвался, в бензин нырнул. Теперь ничего… Смирный ходит. В кино должен был прийти. Да сбор у него…
— Кто ж он такой, ныряльщик этот?