– Да, этим летом.
Оказалось, Алекс в этом году закончил школу, выходит, ему было семнадцать. Некоторая неопрятность в одежде придавала ему мужественный вид. Внешне он был похож на корейца и напоминал Виктора Цоя: высокий брюнет с широкими скулами и непроницаемым взглядом – настоящий Мужчина.
Вера спросила Алекса, чем он занимается, – завязался разговор. Алекс редко улыбался, но с ним было интересно. Он рассказывал про клубы, в которые ходит, и про музыку, которую слушает.
Вера кое-что знала про клубы – в Интернете было о клубах все: там, куда ходил Алекс, собиралась модная молодежь. Там были модные тусовки. И модная музыка. И наркотики.
– Все танцуют! – крикнул кто-то по-английски.
Джулия отплясывала так, как будто танцевала последний раз в жизни. Кто-то на спор поднял ее на руки, и они вдвоем повалились на пол.
– Вот дают! – сказала Лиза.
В половине девятого Вера, Лиза и Алекс простились с Джулией и вышли на улицу.
– Голова раскалывается, – сказала Лиза.
В спину дул ледяной ветер. Шел мелкий дождь.
В темноте Вера наступила в лужу и промочила ноги.
Наконец, повернув за угол, они спустились в метро и, проехав одну остановку, вышли на «Пушкинской». На улице было темно.
– Ну и погода, – Алекс надел капюшон и стал похож на инопланетянина.
– Только недолго, – попросила Лиза. – Нам надо домой.
– Это рядом, – объяснил Алекс.
– А, – сказала Лиза.
Алекс пригласил их в чайный клуб. Что такое чайный клуб, Лиза не знала, но по его рассказам выходило, что это хорошо. Алекс работал там по выходным – готовил чай и рассказывал новым посетителям про китайский чай, про инь и янь. Лиза никогда не слышала про инь и янь, а из объяснений Алекса ничего не поняла.
– Я сейчас, – сказал Алекс, – куплю сигарет.
– Странный он, правда? – осторожно спросила
Лиза, когда он ушел.
– Странный, – согласилась Вера. – Думаю, он колется.
– Колется?! Почему?
– Там, куда он ходит, это делают все.
– Не может быть. Вера…
– Может. Чтобы помочь человеку освободиться от наркотической зависимости, врачи иногда прибегают к помощи восточной медицины – я читала об этом в Интернете. Медитация, восточные благовония, музыка и все такое. Но главное – чай. Это успокаивает нервную систему.
– Может, уйдем? – предложила Лиза. – Пока он не вернулся.
– Зачем? – не поняла Вера. – Он же не предлагает нам колоться. Я думаю, он бросил, и ему просто скучно.
– А это не опасно? – спросила Лиза.
– Опасно? Почему? Выпьем чаю и пойдем. По-моему, он симпатичный.
– Мне тоже кажется, – Лиза немного успокоилась. – В смысле как человек.
– И только в этом смысле, – сказала Вера и улыбнулась. – Смотри, – она погрозила ей пальцем.
Но Лиза сказала правду: с ним было интересно, но влюбиться в Алекса она бы не могла. Это казалось странным, потому что именно сейчас Лиза так хотела влюбиться.
Алекс скоро вернулся. у кинотеатра они свернули налево. Огни казино, белая церковь, темнота и они – ночью, одни, на улице – все это было странно. Странно и удивительно. Алекс рассказывал про инь и янь.
– Это сад Эрмитаж, – прокомментировал он. – Вы тут были?
– Я была тут в театре, – сказала Лиза, – с папой.
Все трое вошли в полуподвальное помещение, прошли мимо охранника и оказались в узком коридоре. Они сняли верхнюю одежду и обувь. Навстречу вышла босая женщина и спросила, заказано ли у них место, но увидела Алекса и поняла, что девочки с ним.
– Проходите.
Тут было мало света и пахло благовониями. На стенах висели красные китайские фонари, а у входа была стойка, но на полках вместо бутылок стояли банки с разными сортами чая и ароматическими добавками. Люди сидели на полу вокруг низких столиков, у каждого из которых стоял большой железный термос или горелка. Алекс выбрал место в углу у стеллажа с книгами. Он ушел и через минуту вернулся с термосом и пузатой стеклянной банкой.
– Это – кипяток, – сказал Алекс и поставил термос на пол. – А это чай.
Он открыл банку и дал им понюхать. – Ну как?
– Какой хороший запах, – сказала Вера. - Вкусно.
– Очень, – подтвердила Лиза.
«А зачем ты снял носки?» – хотела спросить она.
Но не решилась.
Алекс принес три чашки, каждая размером не больше наперстка, и такой же маленький чайник. Он взял деревянной лопаткой немного заварки и, положив ее в чайник, залил кипятком.
– Это зеленый чай, – сказал Алекс. – Он называется «Си Ху». Вы когда-нибудь пили китайский чай?
– Нет, – честно сказала Лиза. – Только индийский.
Вера поставила на место книгу, которую взяла с полки, и заметила, что наверху стоят шахматы.
– А зачем шахматы? – спросила она.
– Просто, – пожал плечами Алекс. – Можно пить чай и играть в шахматы. Тут каждый делает то, что ему нравится, – некоторым нравится играть в шахматы.
Тихие голоса и китайская музыка убаюкивали.
Вере казалось, что она никогда не чувствовала себя так уютно. Ей хотелось вечно сидеть вот так, поджав под себя ноги, иногда подливая кипяток в чайник, как это делали другие, и вести неторопливый разговор или просто разглядывать гобелены на стенах.
От крепкого зеленого чая Вера почувствовала бодрость и в то же время успокоилась. Алекс сказал, что рисует картины. И снова завязался разговор – где-то далеко играла музыка, плавно текла неторопливая беседа. Вера слушала его с интересом – кивала в ответ и задавала вопросы. Алекс рассказывал о своих картинах, а девочки хвалили чай, рассказывали о себе и слушали.
– Который час? – наконец спросила Лиза. . Алекс посмотрел на часы:
– Без двадцати. В одиннадцать чайная закрывается.
– Тогда пошли?
За это время на улице не стало теплее – скорее наоборот, но после горячего чая и душного помещения, где слишком сильно пахло благовониями, на свежем воздухе было хорошо.
Лиза позвонила родителям, и ей здорово влетело. Но возвращаться домой не хотелось, и они решили пройтись пешком до «Белорусской». Они шли переулками. На улице было темно, и, заметив странную троицу, редкие прохожие на всякий случай переходили на другую сторону.
– Это мой телефон, – сказал Алекс, когда они вошли в метро, и протянул Вере мятый листок.
– А это мой. – Вера взяла у него огрызок карандаша и написала свой номер.
– И мой, – Лиза на всякий случай записала и свой.
Внизу они простились, И Алекс перешел на другую ветку, а Вера и Лиза остались ждать поезда. Часы показывали двенадцать.
3
Утро началось со скандала.
– Где ты была?
Вера молчала.
– Мать чуть с ума не сошла.
Игорь Андреевич встал и, сложив руки за спиной, стал ходить из угла в угол.
– Вера, где ты была?
Он мерил кухню шагами, а Вера сидела над яичницей, уставившись в тарелку, и молчала.
– Кажется, я задал тебе вопрос.
– Джулия пригласила нас с Лизой на день рождения – я уже говорила.
– И поэтому ты пришла в час ночи?
– Мы гуляли.
– Всю ночь?
– Папа, мне шестнадцать лет!
– Вот именно, – сказал Игорь Андреевич и сел.
Потом снова встал. И опять стал ходить от двери к окну и обратно.
Когда Вера пошла в первый класс, Игорь Андреевич отпустил бороду – с тех пор он ни разу не улыбнулся, во всяком случае, так ей казалось. А может, сначала у него испортился характер, а уже потом он отпустил бороду, потому что хотел спрятаться, потому что не хотел быть собой? Тогда у него были трудные времена: его сократили, и он часто ссорился с мамой. С тех пор прошло десять лет, и Вера уже не помнила, как он выглядит без бороды. Теперь у Игоря Андреевича была своя фирма, которая производила средства гигиены, он хорошо зарабатывал, но, казалось, кроме шампуня от перхоти, его ничего не интересует: это был его мир – и там ему было уютно. Бедность и унижения – все это не прошло для него даром. У него было все: хорошая квартира, которую в трудный момент он не продал, жена и взрослая дочь, машина, деньги – все, но он не забыл старых обид. Он уже не мог быть счастливым.
Ольга Сергеевна работала переводчицей и иногда возвращалась домой поздно. Если она задерживалась, отец целый вечер брюзжал и не давал Вере прохода. Он слишком многого требовал от нее и всегда был ей недоволен. Он хотел, чтобы его слушались, чтобы ему подчинялись. Когда отец делал подарки, это было неприятно, потому что за них он всегда требовал благодарности, особенного отношения, чего-то, о чем он мечтал с детства и чего у него, наверное, никогда не было. Наверное, он просто хотел, чтобы его любили.
– И потом, я не понимаю, – наконец сказал он, – что означает эта дружба? Джим – взрослый человек.
– Джим? – не поняла Вера. – А при чем тут он?
– При чем?
Игорь Андреевич вышел из кухни и вернулся, потрясая в воздухе пачкой бумаги.
Вера почувствовала, как холодеют ноги.
– Это мои письма? – сказала она тихо.
– Да. И его. Это лежало на столе.
– Ты читаешь чужие письма?
– Читаю. Потому что я – отец.
– Мне тебя жалко, – тихо сказала Вера.
Но он ее не слышал.
– Хорошо, он твой преподаватель. И он учит русский язык я понимаю. Вы дружите – пускай. Но я же вижу, что происходит. Он взрослый человек, и н~ должен понимать. Сколько ему лет? Двадцать пять.
– Тридцать два.
– Прекрасно!
– Папа, многие люди переписываются. Что тут такого?
– Что такого? Ничего, кроме того, что ты влюбилась. Влюбилась, как последняя дура! Вера, ему тридцать лет!
– Игорь, – на пороге стояла Ольга Сергеевна, – ты опоздаешь на работу.
– Я пью кофе! Разве ты не видишь?!
Вера взяла со стола письма, которые вчера распечатала (как глупо!), быстро одел ась и, уже стоя в дверях, сказала, размазывая по лицу слезы:
– Я тебя ненавижу!
– Вера! – успела крикнуть Ольга Сергеевна. - Подожди!
Но Вера уже была на лестнице.
4
– Я бы никогда не решилась прийти, – сказала Вера. – Я понимаю, это неудобно.
– Ерунда. Садись. – Нина подвинула к ней стул.
Немного полная и в то же время необыкновенно изящная, она была полна скрытой энергии, но избегала лишних движений. Ее огромные серые глаза, крупный нос и широкие скулы – все это мало напоминало лица, которые смотрят на нас с обложек модных журналов, но в ее лице было особенное изящество, точность линий, законченность. Нина была необыкновенно хороша.
У них никогда не было близких отношений, просто Вера не знала, куда пойти. В конце концов, Нина ее двоюродная сестра.
– Понимаешь, – сказала Вера. – Я не могу туда вернуться. Просто не могу.
Нина небрежным движением поправила прическу.
– Это из-за отца?
– Нина, он читает мои письма. Понимаешь, без спроса!
– Понимаю.
Нине было девятнадцать, но выглядела она старше – может, потому, что с детских лет чувствовала себя женщиной, настоящей женщиной, светской львицей, а может, просто потому, что многое повидала на своем веку: и бедность, и пьяные скандалы.
– Понимаю, – задумчиво повторила Нина. – Но ты не можешь уйти из дома.
– Почему не могу? – удивилась Вера. – А ты?
Ты же живешь одна.
– Я учусь. И потом…
Год назад умер ее отчим. Он пил, и с ним было трудно. Но чтобы уйти из дома? Он бы ее убил. А может, в Самаре просто некуда было идти. Когда ей исполнилось семнадцать, она уехала в Москву, а родителям сказала: «Закончу Литературный институт – буду писать книги, а тут можно от скуки умереть. Если не пустите, буду пить – тогда узнаете. Вы этого хотите?» Отчим страшно ругался, а мать плакала, но отпустили – потому что в Москве все-таки перспективы. А что Самара? Правда, профессию Нина выбрала бестолковую, но это ничего – будет, как Александра Маринина, писать книги. В школе Нина вела в стенгазете рубрику «Забавные истории», и, надо же, так ловко у нее выходило. И откуда это у нее?
– Вера, подумай.
– Я уже подумала. Можно, я у тебя останусь? Хотя бы на одну ночь – я сейчас не могу его видеть.
– Остаться ты можешь, – сказала Нина. – Пожалуйста, оставайся – живи сколько нужно: соседку отчислили – койка свободна, а комендант – мой друг. Но ты должна подумать. Иди домой – вы помиритесь, и завтра ты даже об этом не вспомнишь. А жить на что будешь? – сообразила Нина. – У тебя деньги есть?
– Нина, – сказала Вера решительно, – если ты не разрешишь мне остаться, я буду ночевать на улице. Я его ненавижу. А деньги у меня есть: я иногда беру у мамы переводы.
– Вера, ты должна подумать.
– Я уже подумала.
– Тогда я иду ставить чайник, – сказала Нина. - Вдвоем все-таки веселее. Я сейчас.
Нина взяла чайник и вышла, а Вера осталась одна в пустой комнате с обшарпанными обоями и люстрой, засиженной мухами. Занавесок на окнах не было, а на кроватях – их тут было две – лежали тусклые зеленые покрывала. У кровати стоял письменный стол, заваленный книгами и тетрадями и заставленный банками и разной снедью. У окна – другой письменный стол, но на нем, кроме настольной лампы, ничего не было – наверное, соседка уехала недавно.
Нельзя сказать, чтобы комната выглядела уютно, но тут было хорошо, потому что в спертом воздухе витал дух свободы, потому что у каждого предмета имелась своя история – будь то зачитанный до дыр учебник или старый стул, на котором кто-то нацарапал: «Хамы! Это мой стул!»
Нины долго не было. Наконец она вошла с дымящимся чайником в руках.
– Ждала, пока закипит, – объяснила Нина, а то свистнут.
– Свистнут? – удивилась Вера. – Чайник?
– Чайник, – передразнила ее Нина. – У меня однажды сковородку украли – вместе с яичницей. Тут надо держать ухо востро.
– Смешно, – улыбнулась Вера. – Кому могло прийти в голову украсть яичницу?
– Когда есть хочется, еще не такое придет в голову. У моей соседки украли кастрюлю супа – целую кастрюлю, представляешь?
– Нет, не представляю.
– Завтра, – сказала Нина, – поговорю с комендантом, чтобы выписал тебе пропуск. – Значит, я остаюсь?
– А мама? Ты позвонишь домой?
У Нины был опыт. И Вера решила во всем полагаться на нее. Ей было не у кого спросить совета. Ей было некуда идти. А Нина старше и всегда знает, что делать.
– А что сказать? – спросила Вера.
– Скажи, что ты жива. Их нужно предупредить, пока они не подняли на ноги милицию. Телефон на лестнице, у лифта.
– А ты не сходишь со мной? – попросила Вера.
Трубку сняла мама.
– Вера! Вера, это ты?!
Вера заслонила трубку ладонью.
– Это мама, – сказала она шепотом. – Что говорить?
- Главное – не говори, что ты у меня.
– Мама, это я.
– Скажи что ты у друзей, – объяснила Нина.
– Мама, со мной все в порядке. Я у друзей.
– Какие друзья? Вера, десять часов!
– Я не приду, – сказала Вера. – Я останусь тут.
– Вера!
– Извини.
И она положила трубку.
Все кончено. У нее больше нет дома. У нее никого нет. И пускай. Только маму жалко. Мама невиновата. Но она туда не вернется – никогда.
– Я его ненавижу, – тихо сказала Вера. – Ненавижу.
5
Ночью Вера видела сон: она бродила по незнакомомутороду, заглядывала в пустые окна, звала кого-то. Она заблудилась. Узкая улица петляла среди домов. Нет, это были не дома, это была глухая стена из красного кирпича – по одну сторону улицы и по другую: ни окон, ни дверей, ни арки, куда можно свернуть. Впереди, насколько хватало взгляда, не было ни души. Ей показалось, что кто-то идет за ней следом, – Вера обернулась: трое в красных трико стояли поодаль. Однажды она ходила с классом в театр: там был человек в красном трико – он изображал духа огня. Но их было трое. Стоит сделать шаг, и они бросятся в погоню. Она побежала что было сил но ноги не слушались. Сейчас они ее схватят, сейчас…
Она обернулась: их было уже не трое, а десять, пятнадцать, двадцать…
- Эй!
Вера открыла глаза. Она обвела взглядом чужую комнату, пытаясь понять, как она тут оказалась.
– Эй! – Нина стояла у кровати с будильником. – Восемь часов. Ты в школу идешь?
– Ага. – Вера потерла кулаками сонные глаза.