— Правильнее сказать, сир, что у нас почти нет сил, — отвечал Каспиан.
Каспиану сразу очень понравился Питер, но пока он держался с ним несколько скованно и официально. Ему все еще казалось очень странным, что он встретился и говорит с королем из древних преданий. Питеру было намного легче — он уже привык говорить и общаться с существами, родившимися через тысячу лет после их царствования.
— Что же, — сказал Питер, — в таком случае я пошлю Миразу вызов на поединок.
Никому из них до этого мгновения и в голову не приходило такое.
— Но, — спросил Каспиан, — не лучше ли будет это сделать мне? Ведь я должен еще отомстить за своего отца. Пожалуйста, разрешите, сир!
— Вы же ранены, — возразил Питер. — И к тому же, прошу вас, не обижайтесь, если вы пошлете ему вызов от своего имени, он может лишь посмеяться. Конечно, мы-то понимаем, что вы настоящий король и воин, но он по-прежнему считает вас ребенком.
— Но, сир, — вмешался Барсук, который, усевшись рядом с Питером, все время глядел на него и никак не мог наглядеться, — уверены ли вы, что Мираз пожелает принять даже ваш вызов? Он же знает, что его войско во много раз сильнее нашего, и ему незачем рисковать.
— Вполне возможно, что не примет, — отвечал Питер. — Но небольшой шанс все-таки есть. Если он даже откажется, целый день уйдет у нас на переговоры с герольдами и прочее. А тем временем, возможно, подоспеет Аслан и тоже что-нибудь предпримет. Кроме того, у меня будет время осмотреть наше войско и укрепить позиции. Поэтому я пошлю Миразу вызов. И хочу написать его тотчас. Есть ли у вас с собой перо и чернила, господин доктор?
— Школьный учитель никуда не ходит без них, ваше величество, — отвечал доктор Корнелиус.
— Очень хорошо, тогда запишите, что я продиктую.
И пока доктор расстилал на столе лист пергамента, отвинчивал крышечку чернильницы и чинил перо, Питер, откинувшись назад и полузакрыв глаза, припоминал, в каких выражениях писались такие письма давным-давно, в его время, в Золотой Век Нарнии...
— Примерно так и напишем, — произнес он наконец. — Вы готовы, доктор?
Корнелиус обмакнул перо в чернила и ждал. Питер продиктовал ему следующее:
“Мы, Питер, милостью Аслана и по праву избрания, предначертания и завоевания Верховный Король Нарнии, Император Уединенных Островов и Властитель Каир-Паравеля, кавалер благороднейшего ордена Льва, шлем свой привет Миразу, сыну короля Каспиана Восьмого, лорду-протектору Нарнии, ныне самовольно титулующему себя нарнианским королем...”
— Написали?
— Самовольно... хм... королем, — бормотал доктор, склонившись над пергаментом. — Написал, сир.
— Тогда продолжайте с красной строки, — сказал Питер и продолжал диктовку:
“Дабы предотвратить излишнее кровопролитие и избежать прочих неприятностей, неизбежно порождаемых военными действиями и ныне уже взимающих скорбную дань с нашего королевства Нарнии, мы желаем подвергнуть риску жизнь нашей королевской особы ради нашего верного и возлюбленного вассала Каспиана, дабы в вооруженном единоборстве доказать вашей светлости, что вышеназванный Каспиан является ныне единственным законным королем Нарнии как по праву нашего пожалования, так и по собственным законам тельмаринов. Вы же, ваша светлость, самовольно присвоив себе королевский титул, тем самым оказались повинны в двойной измене, ибо, во-первых, вы противоправно отняли королевскую власть над Нарнией у вышеназванного Каспиана, а во-вторых, что более всего противно и закону, и природе...”
Тут Питер прервал диктовку и сказал доктору Корнелиусу совсем другим тоном:
— Напишите это место покрупнее и почетче, доктор.
“…во-вторых... вы повинны в кровавом и противоестественном убийстве царственного вашего повелителя и родного брата, короля Каспиана Девятого. Поэтому мы ныне открыто обвиняем вас в беззаконии и преступлении, провозглашаем вас узурпатором и вызываем вас на упомянутый поединок. Это послание мы пересылаем с нашим возлюбленным царственным братом Эдмундом, некогда бывшим под нашей рукою королем Нарнии, герцогом Фонарного Заповедника и маркизом Западного Края, кавалером благороднейшего ордена Каменного Стола, и наделяем его всеми полномочиями, чтобы он мог вместе с вашей светлостью обговорить место, время и условия предстоящего поединка. Дано в нашей королевской ставке в Кургане Аслана, в первый день месяца Зеленых Сводов первого года правления короля Каспиана Десятого Нарнианского”.
— Ну вот, это дело сделано, — Питер глубоко вздохнул. — Теперь надо послать письмо с королем Эдмундом и двумя рыцарями. Одним из них, я считаю, должен быть великан.
— Но... понимаете ли, он не очень умен, — возразил Каспиан.
— Разумеется, на то он и великан, — отвечал Питер. — Но все великаны выглядят очень впечатляюще, если держат язык за зубами. К тому же, похоже, он сильно приуныл, а это поднимет ему настроение. Кто будет вторым?
— Послушайте, — улыбнулся Трумпкин, — если вы хотите послать того, кто сумеет насмерть перепугать их одним своим видом, пошлите Рипишиппи. Лучше него для такого дела никого не найти!
— Судя по тому, что я о нем слышал, такое дело ему действительно по плечу, — сухо ответил Питер. — Только, боюсь, пока он не подойдет к ним вплотную, они его и не разглядят.
— Пошлите Громобоя, сир, — предложил Стародум. — Никому не придет в голову смеяться над кентавром.
Примерно час спустя двое самых могущественных вельмож из армии Мираза, лорд Глозелле и лорд Сопеспиан, после завтрака решили прогуляться. Ковыряя в зубах, они прохаживались вдоль передовых позиций. Случайно поглядев вверх, в сторону холма, они увидели, что из леса вышла группа каких-то существ и направляется вниз по склону прямо к ним. Они сразу узнали кентавра и великана Буристона, которых им приходилось видеть прежде во время стычек. Но с ними был еще кто-то, кого они раньше не встречали. Впрочем, если бы на месте вельмож оказался кто-нибудь из одноклассников Эдмунда, он бы его тоже не узнал. Ведь при встрече, как вы помните, Аслан дохнул на него, и теперь от Эдмунда веяло силой и величием.
— Как это понимать? — спросил лорд Глозелле. — Это что, нападение?
— Да нет, скорее они направляются для переговоров, — предположил Сопеспиан. — Смотри, в руках у них зеленые ветки. Наверно, идут обговорить условия капитуляции.
— Ну, судя по лицу того, кто идет между кентавром и великаном, вряд ли речь пойдет о капитуляции, — с сомнением покачал головой Глозелле. — Кто он такой? На этого мальчишку, Каспиана, он не похож.
— Еще бы, — сказал Сопеспиан. — Вздумал тоже, с кем сравнить! Попомни мои слова — это великий воитель, хотя ума не приложу, где его могли раздобыть бунтовщики. Пусть это останется между нами, но мне сдается, что он выглядит намного царственнее, чем Мираз. А какая на нем кольчуга! Никому из наших кузнецов такой не выковать.
— Держу пари на своего коня Помели, серого в яблоках, — сказал Глозелле, — они идут не с капитуляцией, а с вызовом на поединок.
— Ну, ты скажешь! — расхохотался Сопеспиан. — Ведь вражеская армия у нас, можно сказать, зажата в кулаке. Мираз, что о нем ни говори, не до такой степени безмозглый, чтобы при подавляющем преимуществе рисковать жизнью в единоборстве.
— Но его можно вынудить принять вызов, — Глозелле сильно приглушил голос.
— Говори потише, — предупредил Сопеспиан. — И отойдем-ка лучше подальше в сторонку, вон туда, а то кто-нибудь из дозорных навострит уши. Здесь можно говорить спокойнее. Правильно ли я понял намек вашей светлости?
— Если король предпочтет вместо битвы решить дело в поединке, — зашептал Глозелле, — то его либо убьют, либо не убьют.
— Это уж точно, — кивнул головой Сопеспиан. — Ну и что?
— Если он убьет противника, значит мы эту войну выиграли.
— Разумеется. Только мы ее и так уже выиграли. А если нет?
— Если не убьет — неужели мы не сможем выиграть войну сами, без него? Вряд ли нужно долго объяснять вашей милости, что Мираз отнюдь не великий полководец. В итоге мы будем победителями — и без короля.
— Значит, милорд, в ваши намерения входит захватить всю страну и жить в ней по своей воле, без всякого короля?
Лицо Глозелле исказила злобная гримаса.
— Не забывайте, — сказал он, — что именно мы двое проложили ему путь к трону. И все эти годы он наслаждался плодами наших усилий. А чем он нас отблагодарил?
— Ни слова больше! — воскликнул Сопеспиан. — Я вас понял... Смотрите, это идут за нами, чтобы пригласить нас в королевский шатер.
Подходя к шатру Мираза, они увидели Эдмунда и двух его спутников. Послы сидели возле шатра, угощаясь вином и печеньем, чтобы скоротать время, пока король, уже получивший вызов, будет раздумывать над ответом. А двое тельмаринов, увидев этих троих вблизи, почувствовали, что имеют дело с очень грозным противником.
Внутри шатра они застали Мираза — тот был без доспехов и заканчивал свой завтрак. Лицо его побагровело от возмущения, а брови сердито нахмурились.
— Вот, поглядите! — буркнул он, кинув через стол пергаментный свиток. — Наш шустрый племянничек прислал целый воз нянюшкиных сказок!
— Позвольте, сир, — сказал Глозелле, прочитав свиток. — Если юный воин, которого мы только что видели сидящим возле вашего шатра, и есть король Эдмунд, о котором говорится в этой писанине, то я никак не могу назвать его нянюшкиной сказкой. Это очень опасный и грозный рыцарь.
— Тоже мне — король Эдмунд! — фыркнул Мираз. — Неужели и ваша милость начала верить старым бабам? Всем этим басням насчет Питера, Эдмунда и остальных?
— Приходится верить собственным глазам, ваше величество, — ответил Глозелле.
— Ладно, суть сейчас не в том, кто он такой, — отмахнулся Мираз, — а что нам делать с вызовом, который он принес. Полагаю, что в этом вопросе мы с вами будем единого мнения.
— Смею надеяться, да, сир, — согласился Глозелле.
— И как же вы его себе представляете? — спросил король.
— Разумеется, тут не может быть никаких сомнений. Этот вызов надлежит отвергнуть. Хотя... Здесь никто не посмеет назвать меня трусом, но, если говорить откровенно, сир, доведись мне встретить этого юношу в бою, вряд ли я смогу сохранить должное присутствие духа. Но если брат его, Верховный Король, еще более грозен — а этого приходится ожидать — значит, господин мой и король, ради вашей безопасности, ради самой вашей жизни вам лучше не иметь с ним дела!
— Чума вас побери! — закричал Мираз. — Разве такого совета просил я у вас? Вы что же, вообразили, что я спрашиваю, следует ли мне бояться встречи с этим Питером, если только на свете есть такой человек?! Вы что, думаете, я его испугался? Я спросил у вас совета по вопросу политическому: стоит ли нам, обладая подавляющим превосходством, рисковать, доверяя исход войны поединку?
— Ответ может быть только один, ваше величество, — сказал Глозелле. — По тем или иным причинам, но вызов этот должен быть отвергнут. Лицо этого неизвестного рыцаря сулит смерть
— Опять вы за свое! — Мираз уже не скрывал, что он вконец рассержен. — Неужели вы хотите сказать, что я такой же великий трус, как и ваша милость?
— Ваше величество вольны говорить все, что вам угодно, — угрюмо ответил ему Глозелле.
— Вы сами виноваты, Глозелле. Болтаете всякую чушь, как старая баба, — пробурчал король, чувствуя, что немного переборщил. — Что скажете вы, лорд Сопеспиан?
— Не стоит ввязываться в это дело, сир, — услышал он в ответ. — А то, что ваше величество называет вопросами политическими, для нас и так разрешается очень благоприятно. Это дает вашему величеству самый благовидный повод отказаться от поединка. Никто не станет упрекать ваше величество в нехватке смелости или рыцарской чести. Наоборот, все будут хвалить вас за проявленный здравый смысл.
— Великое небо! — закричал, вскакивая на ноги, Мираз. — Вы что сегодня, рехнулись? Вы что же, считаете, что я еще должен думать, как похитрее отказаться от поединка? Лучше скажите мне сразу, прямо в лицо, что я трус!
Разговор принял именно то направление, которого добивались вельможи.
Какое-то время Мираз пристально, не мигая, глядел на них, и казалось, что его глаза вот-вот выскочат из орбит. Потом он заговорил:
— Я-то не трус, а вот вы оба перетрусили, как зайцы. И вдобавок возымели наглость вообразить, что мое сердце ничем не лучше вашего. Подумать только! По-вашему получается, я еще должен ломать голову, выискивая повод для отказа? Искать оправдания, почему я не хочу драться! Или вы не солдаты? Не тельмарины? Или даже и не мужчины? Что же получается? Если я откажусь от вызова — а это диктуют мне соображения и тактические, и стратегические, — то вы и сами будете думать, и другим внушать, что я отказался потому, что испугался своего противника. Так или не так?
— Ни один сколько-нибудь рассудительный солдат, — поклонился Глозелле, — не назовет трусом ни вас, ни любого мужчину в летах вашего величества, коли он откажется от поединка с великим воином в расцвете юношеских сил.
— Ну, спасибо! — взревел Мираз. — Только что мне сказали, что я негодный трус. А теперь вдобавок узнаю, что я слабоумный старик, стоящий на краю могилы!.. Вот что я скажу вам, милорды! С вашими бабьими советами вы добьетесь лишь результата, противоположного вашим намерениям! Я не стану сейчас разбираться, из-за каких таких хитроумных соображений вы начали вести эти подлые речи. Зачем вам вдруг понадобилось, чтобы я непременно отказался? Так знайте же, я хотел отвергнуть вызов! Без всяких ваших хитростей! Но теперь я его принимаю! Слышите? И если у вас кровь застыла в жилах от каких-то колдовских чар, бабьих наговоров или самой обычной измены, то я еще мужчина! И не позволю вам считать меня таким же трусом, как вы!
— Мы умоляем ваше величество... — начал Глозелле.
Но Мираз не стал его слушать, выбежал из шатра, и они услышали, как он кричит Эдмунду, что согласен на единоборство.
Вельможи переглянулись и тихонько захихикали.
— Я знаю, что если его хорошенько раззадорить, то можно заставить сделать что угодно, — сказал Глозелле. — Но я не забуду, как он назвал меня трусом! Я еще рассчитаюсь с ним за это!
Когда посланцы вернулись в Курган Аслана и сообщили новость его обитателям, весь Курган пришел в движение. Эдмунд почти сразу отправился вместе с одним из капитанов Мираза размечать место, выбранное для поединка, и огораживать его кольями и веревками. По правилам рыцарских турниров каждый противник выставлял двух маршалов в углах арены и третьего в середине одной из боковых сторон, чтобы они следили за соблюдением всех правил. Питер как раз объяснял Каспиану, что тот не может быть одним из этих маршалов, потому что предметом поединка будет именно вопрос о его правах на трон, как вдруг густой и сиплый, немного сонный голос произнес:
— Ваше величество, позвольте мне молвить слово!
Питер обернулся и увидел, что это старший из трех Медведей Горбачей.
— С вашего позволения, ваше величество, — сказал он, — я буду Медведь.
— Заверяю вас, что вы и есть Медведь, к тому же весьма представительный Медведь, — ответил ему Питер.
— Спасибо на добром слове, ваше величество. Но я хотел напомнить вам, что за нами, Медведями, исстари закреплено наследственное право выставлять одного из маршалов на арену королевских турниров.
— Не соглашайтесь, ваше величество, ни в коем случае! — зашептал Трумпкин на ухо Питеру. — Он честнейшее существо, но он же нас всех опозорит. Мы с ним стыда не оберемся. Он обязательно заснет на посту, к тому же он все время сосет лапу. И будет сосать — на глазах у всех наших врагов.
— Ничего не поделаешь, — ответил Питер. — Он совершенно прав. Роду Медведей действительно пожалована эта привилегия. Я даже не представляю, как они смогли помнить это столько лет. Ведь забылось так много куда более важных вещей.
— Я жду ответа, ваше величество, — напомнил о себе Медведь.
— Это ваше законное право, — сказал Питер. — Поэтому готовьтесь исполнять обязанности одного из маршалов. Но помните — там ни в коем случае нельзя сосать лапу.