На лесистой горе спала красная лиса. Много ли, мало спала — не помнит. Проснулась, ушами повела, потянулась:
— Ой-ой, как я голодна-а… Пустой живот к рёбрам присох…
От голода позабыла страх и побежала на опушку леса, где стоял ветхий аил.
«Около человека всегда есть чем поживиться,— говорила себе лиса.— Курица ли, ремень ли, кость или копыто — мне всё равно, лишь бы погрызть».
Однако не только курицы или ремня, но ни кости, ни даже копыта не нашла.
«Видно, жильё это люди давным-давно покинули,— подумала лиса.—А можс-т, они там что оставили? Кисет ли кожаный или хоть замасленный лоскуток…»
Сунула морду в щель да так и осталась стоять-смотреть.
«Что случилось? Почему костёр седым ненлом покрыт? Отчего человек неподвижно у потухшего очага лежит, положив под голову обгорелую плаху? уКив он или умер?»
Вскочила лиса в аил, дёрнула лежащего за ухо, тот открыл глаза — они на утренние звёзды были похожи.
«Ух, какой парень! — вздохнула лиса.— Таких красивых я ещё никогда не видывала».
— Якшй болсын! — тявкнула она.— Будь здоров!
Но ответа не услышала. Лежит красавец и молчит.
Лиса не вытерпела:
— Что, сынок, лежишь ты у остывшей золы? Не слышишь разве, о чём сороки сегодня весь день стрекочут? Великий Ка-раты-каан со всего света женихов приглашает, самому достойному свою дочь, прекрасную Чайнёш, отдаст. Почему ты не идёшь во дворец?
— Потому что меня зовут Яланаш — Без рубахи. На мне и в самом деле никогда рубахи не было.
— Что же ты тут делаешь, Ялапаш, один в этом холодном аиле?
— Лежу, смерти дожидаюсь. Уже десять дней я ничего не ел.
— Э, да мы с тобой, оказывается, товарищи! Однако вовремя я сюда заглянула. Думаю, породниться тебе с Караты-кааном не худо бы. Ты будешь сыт, и мне, лисе, с твоего стола что-нибудь перепадёт.
— Ты ещё потешаешься? — рассердился Яланаш.— Но хоть я беден, а смеяться над собой никому не позволю!
Выхватил из-под головы обгорелое полено и швырнул в лису.
Но лиса увернулась, полено задело только левую заднюю лапу.
— Эх, Яланаш, Яланаш,— приговаривала лиса, зализывая
ушибленную лану,— ты ещё ые женился на дочери казна, а по-яадки у тебя настоящие ханские. Не сердись понапрасну, я ведь не простая лиса, я лиса-сваха. Уж если взялась, значит, дело будет слажено.
И, прихрамывая, голодная лиса побежала к Караты-каану:
— Якши бол сын, великий каан! Яланаш привет вам шлёт. Он просит на время ваш самый большой котёл. Нам надо масло мерить.
— Ты глупая лиса,— засмеялся Караты-каан,— у Яланагаа ни одной коровы нет, капли молока ему негде взять. Откуда у него может быть столько масла?
— Солнцем клянусь, великий каан, масла у Яланаша так много, что из всех котлов через край прямо на камни течёт. Я поскользнулась, чуть ногу не сломала. Видите? Хромаю теперь…
— Вот он, котёл, бери.
С этим котлом обежала лиса все стойбища, все кочевья:
— Подайте немного масла голодной лисе…
Кто ложку масла, кто половину ложки дал. Так, собирая понемногу, наполнила котёл и притащила Яланашу:
— Низко кланяется тебе непобедимый Караты-каан, просит подарок принять.
Съел голодный Яланаш сколько мог, ещё немного лиса ему в пустую чойчойку положила, остальное, что было в котле, понесла Караты-каану:
— Великий Караты-каан! Яланаш низко кланяется, просит подарок принять.
Заглянул Караты-каан в котёл и так долго смотрел, будто луну там увидел:
— Кхе… Кха-а… Как Яланаш разбогате-е-л…
— Да, немного денег есть у нас,— молвила лиса,— что тут таить? Яланаш просит у вас весы на время. Мы хотим наши деньги свесить.
— Глупая лиса, разве не может Яланаш свои деньги сосчитать?
— Ox, великий каан! Мы уже пять дней, пять ночей считаем. От этого счёта ум из моей головы выскочил. Сам Яланаш тоже без ума сидит.
Караты-каан хотел над лисой посмеяться — улыбка кривая получилась, смех в горле застрял.
— Хорошо,— сказал каан,— бери весы. Интересно, сколько пудов денег у Яланаша— Без рубахи? Хо-хо-ха…
Взяла лиса весы и пошла по стойбищам, по кочевьям гроши собирать.
Гроши сменила на копейки, копейки на рубли, рубли на десятки и прибежа.та к Яланашу:
— Долго ли ты тут будешь бездельничать? Смотри, вот сколько денег тебе Караты-каан послал. Я не простая лиса. Я лиса-сваха.
Тут Яланаш вскочил:
— Верная ты моя лиса! Что хочешь прикажи, всё исполню!
— Ладно, после поговорим, сейчас мне недосуг.
И, засунув самые новые монеты во все щели весов, лиса побежала к Караты-каану.
Увидал монеты Караты-каан, а лиса уже тявкает:
— Оказывается, тут деньги застряли? А мы и не заметили! Денег у нас так много, так много, просто девать некуда…
У Караты-каана пот на лбу выступил.
А лиса встала на задние лапы, через левую переднюю лапу хвост перекинула, правой глаза прикрыла и говорит:
— Ой, великий каан, стыд свой куда спрячу? Но хоть и стыдно, а сказать должна. Я не простая лиса, я лиса-сваха. Яланаш хочет вашу единственную дочь, прекрасную Чайнеш, просить… На красоту его глядя, не смогла ему отказать — вот пришла к вам.
Караты-каан даже посинел от гнева, глаза вытаращил и рявкнул:
— Голову твою сейчас отрублю — к хвосту приставлю, хвост оторву — к шее пришью!
— Прославленный каан! Любую цену назовите. Всю нашу
белую землю, весь золотой наш Алтай за красавицу Чайнеш к вашим ногам положим.
— Пусть пригонит мне Яланаш тысячу белых овец, тысячу красных быков, тысячу чёрных сарлыков, тысячу одногорбых верблюдов, сто собольих шкурок пусть пришлёт.
— Почему так мало просите? Яланаш может ещё больше подарить, он своего скота не считает, собольим шкуркам давно счёт потерял. Выдержит пи мост, когда наши стада перегонять на ваши пастбища будем?
— По этому мосту сам стопудовый, семиголовый Дьельбегёи на своём синем быке ездит!
— Якши болсын! Будьте здоровы! — сказала в ответ лиса.— Через семь дней наши стада встречайте, до этого срока никого на мост не пускайте.
Каан слова сказать не успел, а лисы уже нет.
Когда убежала — никто не заметил, куда побежала — никто не видел. Бежала лиса, торопилась, на трёх ногах к бурной реке скакала. Прибежала, полезла под мост и принялась зубами сваи подтачивать. Семь суток, ни днём, ни ночью не отдыхая, работала. На восьмой день явилась к Яланашу:
— Скорей, скорей к Караты-каану беги! Прекрасная Чайнеш тебя ждёт.
— Идти в рваной овчине? Без рубахи?
— Ты только на мост взойди, там на мосту для тебя прекрасная одежда лежит.
А сама вперёд побежала, во весь голос заверещала:
— Дорогу! Дорогу верблюдам! Сторонись, народ, быки идут! Эй, выходите овец принимать!..
Яланаш шёл и смеялся:
— Откуда у тебя такая прыть, лиса?
Ступил на мост — кррак! — и мост провалился.
— Ой, ой! — взвыла лиса.— Скот погиб, собольи шкурки пропали… Ой, ой, ничего не жаль, спасите хотя бы Яланаша! Спасите, помогите!..
Богатыри, силачи, алыпы и герои верхом на могучих конях к
реке прискакали, в бурную реку вошли, Яланаша вытащили, на берег положили.
Яланаш — Без рубахи был красивее богатырей в богатых одеждах, прекраснее алынов, блиставших драгоценными доспехи ми.
Караты-каан послал Яланашу шапку из собольих лапок, шубу, крытую жёлтым шёлком.
Жёлтая шёлковая шуба как солнце горит, из-под собольей шапки глаза Яланаша тихо сияют.
Медленно он голову с земли приподнял, на прекрасную Чай-неш взглянул.
Дочь казна опустилась на колени, за правую руку Яланаша взяла, подняться с земли помогла ему.
Тут стали свадьбу справлять, в игры играть, мясо варить, араку пить.
Один только Яланаш не ест, не пьёт.
— О чём печалишься? — дёрнула его за полу лиса.
— Нет на этом пиру ни отца моего, ни матери, ни семерых моих братьев. Никто из моих родных счастью моему не порадуется.
— Где же они?
— Они в горах золото и камень добывали, каану змеиному дворец строили. А как работу кончили, каан змеиный их заглотил. Я один остался, мал ещё был, на работу не ходил.
— Кто умер, тот живым не встанет,— вздохнула лиса.— Но дворец тот золотой будет твоим.
Семь дней во дворце Караты-каана свадьбу справляли, на восьмой коней оседлали, поехали к Яланашу.
Лиса вперёд выскочила:
— Я дорогу покажу, за мной следом скачите!
Едет Караты-каан на белом жеребце с четырьмя ушами, едут его богатыри на вороных конях. На рыжем, как золото, жеребце скачет Яланаш. Прекрасная Чайнеш сидит на буланом иноходце.
— Эй, люди,— кричит лиса,— Караты-каан с неисчисли-
мым войском сюда спешит! Скот колите, собольи шкурки тащите!..
Так кричала, пока не охрипла. Всех гостей мясом накормила, собольими шкурками одарила. Устала бедняга, да отдыхать не время ещё. На трёх здоровых, на одной хромой лапе вскарабкалась она к золотому дворцу каана змей.
— Эй, змеи! Яланаш с богатырями, алыпами и героями сюда скачет, сейчас вас всех убьёт! За отца, за мать, за семерых братьев отомстить хочет.
Змеи выползли из золотых нор, из серебряных щелей:
— Что нам делать? Как спастись?
— Ползите на скошенный луг, спрячьтесь в стоге сена.
Злые змеи все до одной заползли в стог. Змеиный каан глубже всех зарылся.
Стукнула лиса кремнём по огниву, высекла искру, подожгла сено, стог вспыхнул, .ч-пые змеи все до одной сгорели.
Побежала лиса навстречу Я.танашу:
— Пожалуйте в ваш золотой дворец! А мне дайте косточку с мясом, если не жалко, и я побегу в .тес к своим деткам.
Взяла кость и убежала. Больше эту лису Яланаш не видал.
Якши болсын! Будь здорова, лиса, лиса-сваха!
КАЕ ВОЛКИ НА АЛТАЕ ПОЯВИЛИСЬ
Жил на Алтае Сюмелу-пай. Он ездил на вороном иноходце, ходил в шубе, крытой чёрным шёлком.
Вот одним белым утром поехал Сюмелу-най на пастбище, захотел он поглядеть на свои стада рогатого скота, на свои табуны всех шестидесяти мастей.
Плавно бенчит вороной иноходец, ван{но сидит в высоком седле Сюмелу-пай. А навстречу ему, верхом на свирепом быке,— алмыс-людоед. Глаза у алмыса — кипящие котлы, зубы — острые ножи.
— О-о! — вскричал алмыс.— Давно, слыхал я, живёт на
еемле, в нашем Алтае славный герой Сюмелу-пай. Не вы ли это будете?
У Сюмелу-пая нижняя губа отвисла, пот со лба течёт, а сам дрожит в своей тёплой шубе.
— Д-да, я Сюмелу-най. Приходите завтра в мой восьмигранный кошемный аил. Я приготовлю для вас лучшее угощение, встречу вас в самой хорошей одежде, на самом быстром коне.
— Ждите. Приду. Однако, если обманете, худо вам будет.
Сюмелу-пай дёрнул повод, ударил девятихвостой плетью вороного иноходца. Как гроза примчался на стойбище, как молния засверкал, как железо загреме.ч:
— Эй, рабы! Навьючьте моё нрисчис-яимое добро на мой бесчисленный скот. Я буду кочевать за семь гор, за девять рек.
Белый скот качнулся, как молодая трава от ветра, табуны тронулись, как вода в ледоход. Народу собралось — чёрный лес!
К вечеру переправились через две реки, через три горы. Сюмелу-пай немного опомнился, губу подобрал, пот со лба рукавом отёр и говорит:
— Эй, приведите ко мне пастушонка, сироту Чимирйка.
Чимирик всегда спал на голой земле, рядом с собаками, ел
из щербатого черепка.
На его ногах обувки нет, на его плечах шубы нет.
Снял Сюмелу-пай со своих плеч шубу, крытую чёрным шёлком:
— Надень эту шубу, Чимирик.
Приказал Сюмелу-пай заседлать лучшего коня:
— Садись в седло, Чимирик.
Сирота-ластушонок в таком высоком седле никогда не сидел, на таком резвом коне не скакал, такой шубы не нашивал. Головы поднять не смеет, повод в руку взять не oтвaн^ивается.
л Сюмелу-най говорит ему ласково:
— На старом стойбище, в моём восьмигранном аиле я оставил стрелу с бронзовым наконечником. Поскачи на стойбище, Чимирик-малыш, дитя моё, привези мне стрелу.
Поскакал Чимирик на старое стойбище, спешился, вошёл в кошемный восьмигранный аил Сюмелу-иая и чуть не упал со страха. Возле костра снал-хранел человек, на человека непохожий, зверь, на зверя непохожий. Стрела с бронзовым наконечником висела в колчане над головой спящего. Чимирик только руку протянул, а спящий уже проснулся. Глаза у него — два кипящих котла, зубы — острые ножи. Чимирик ногой дверь толкнул, выскочил из аила.
— Постой! Погоди, милое дитя! — закричал алмыс тонким голосом.— Глаза твои полны огня, грудь твоя полна ума, дай мне твою правую руку, скажи мне, где хозяин твоей чёрной крытой шёлком шубы, где хитрый Сюмелу-пай?
Чимирик руки алмысу не дал, о Сюмелу-пае ничего не сказал. Прыгнул в седло, хлестнул коня. Но конь с места не идёт, только головой мотает. Оказывается, алмыс схватил коня за хвост, держит, не пускает.
Чимирик спрыгнул на землю и побежал.
Алмыс в три глотка проглотил коня и пустился за Чимири-ком. Бежали сквозь леса, перепрыгивали через ручьи.
Прибежал Чимирик к берегу чёрного озера. Дальше пути пет.
На берегу озера поднимался к небу железный тополь с бронзовыми ветвями. Чимирик спрятался за железный ствол, толщиной в десять обхватов. Алмыс за ним. Так бегали они кругом тополя, алмыс ни на шаг не отстаёт. Вот уже поймал своей когтистой лапой кушак чёрной шёлковой шубы. Но Чимирик вытащил нож из кожаных ножен, рассек кушак. Алмыс с кушаком в руках упал на спину, а Чимирик полез вверх по стволу тополя. Алмыс вскочил, а Чимирик ун{е на самой высокой ветке.
Заохал алмыс, даже заплакал:
— Чуть-чуть опоздал я этого Чимирика за ноги вниз стащить…
Выхватил из-за нояса острый, как молодой месяц, топор и ударил но стволу железного тополя. Два дня, две ночи, не отдыхая, рубил.
На третье утро заскрипел, зашатался железный тополь. Ещё осталось раза два топором ударить, и дерево упадёт, да ноги алмыса уже не держат, руки не поднимаются.
— Устал я,— вздохнул алмыс.— Э, да ладно! Надломленное дерево не выпрямится, Чимирик-малынг никуда не денется. Отдохну-ка я маленько.
Сел на землю, прислонился спиной к стволу и заснул.
А сирота Чимирик смерть свою совсем близко видит. Громко-громко заплакал он.
Вот уже заворчал, заохал спящий алмыс, как проснётся, ударит топором по тополю, и Чимирику конец.
По дну синего неба кружил серый сокол, добычу искал, круглыми глазами кругом смотрел. И увидал на вершине тополя малыша в чёрной шубе.
— Почему ты сидишь здесь, малыш? О чём плачешь так горько?
— Как не плакать? Под деревом спит алмыс-людоед, проснётся и меня съест.
— Где же твои отец и мать?
— Нет у меня ни отца, ни матери. Сирота я, раб Сюмелу-ная. Его скот пасу, кроме двух серых собак, никто со мной не знается.
Сокол распрямил крылья и улетел. Он спешил на пастбище Сюмелу-пая. он искал двух серых собак.
Сколько времени сидел Чимирик на ветке сломанного тополя, сколько времени алмыс под деревом спал, кто знает? Вдруг чёрная пыль с земли к небу поднялась, белая туча с неба на землю упала. И увидал Чимирик двух серых собак, двух своих верных друзей. Язык свисает у них изо рта, как красное пламя, длинные хвосты по земле стелются. Вцепились серые со-
баки острыми клыками в алмыса и потащили его к чёрной воде чёрного озера.
— Слушай, верный наш Чимирик,— сказал старший псс,— мы нырнём вместе с алмысом в озеро, и, если всплывёт чёрно-бурая кровь, смейся, радуйся. Если красная кровь на воде покажется, плачь, горюй.
Собаки бросипи алмыса в воду и сами нырнули.
Чимирик соскочил с дерева, смотрит на воду, ждёт. Вот по-казалась чёрно-бурая кровь. Чимирик подпрыгнул, в ладоши захлопал. Но тут всплыла кровь красная. Загоревал Чимирик, заплакал. Много-долго не прошло, как опять выступила на воде чёрно-бурая кровь.
Чимирик погладил свои щёки и запел:
Льётся, льётся кровь алмыса. Жирная, как масло, чёрная, как яд. Эй, алмыс, людей глотавший. Чёрной смертью погибай!
Как пропел эти слова Чимирик, так и вышли обе собаки из воды.
Молодая скачет, хвостом виляет, а старая сидит, рану на ноге зализывает.