И с этим серый господин исчез из палаты. Дымное облако, которое осталось за ним, светилось в темноте обманчивым матовым светом.
С той ночи Беппо больше никому не передавал свою историю. И когда у него спрашивали, почему он раньше ее рассказывал, он печально пожимал плечами. Через несколько дней его отпустили.
Но домой он не пошел, а направился прямо во двор одного большого дома, где ему и его коллегам всегда выдавали уборочные инструменты. Он взял свою метлу, добрался с ней до назначенного места и начал подметать.
Но работал он совсем не так, как раньше: с каждым шагом — вдох и при каждом выдохе — чирк метлой. Нет, сейчас он подметал быстро и без всякой любви к делу. Он только набирал часы. С безжалостной ясностью он сознавал, что отрекся от своих глубоких убеждений, предал всю прежнюю жизнь. Это его невыносимо угнетало, а отвращение к подобной работе делало больным. Если бы происходящее касалось только его, он быстрее согласился бы умереть с голоду, чем так изменить себе. Но ведь речь шла о Момо, которую он должен был выкупить на свободу, а другого способа экономии времени он не знал.
Он подметал днем и ночью и даже не уходил домой, а просто садился на скамейку или на камень и ненадолго засыпал. Очнувшись, он снова брался за метлу и двигался дальше. Так же торопливо он проглатывал свою скудную пищу и сразу же снова брался за ненавистное дело. К амфитеатру он больше не возвращался.
Он подметал неделю за неделей, месяц за месяцем. Пришла осень, потом зима. Беппо все подметал.
Наступила весна, за ней лето, но Беппо почти не замечал смены времен года. Он все подметал и подметал, чтобы сэкономить сто тысяч часов выкупной суммы.
Горожане не обращали внимания на маленького старика, им всегда было некогда. А те немногие, которые замечали, с какой яростью он двигал метлой, будто от этого зависела его жизнь, недоуменно крутили пальцем возле виска. Для Беппо не было новостью, что его считали сумасшедшим, и он воспринимал такие вещи спокойно.
Только если его спрашивали, почему он так спешит, Беппо на мгновение прерывал работу, смотрел на интересующегося боязливыми, полными печали глазами и рукой закрывал себе рот.
Самой сложной задачей для серых господ оказалось переделать на свой лад детей — друзей Момо. После ее исчезновения дети время от времени продолжали собираться в старом амфитеатре.
Они изобретали все новые игры: пары старых подушек и коробок им вполне хватало, чтобы совершить увлекательное путешествие или построить дворцы и замки. Они легко меняли свои планы, могли подолгу рассказывать друг другу занимательные истории, короче, вели себя так, словно Момо была среди них. И удивительным образом казалось, будто Момо на самом деле с ними.
Кроме того, дети не сомневались, что Момо вернется, хотя об этом никогда не говорили, да и зачем? Молчаливая уверенность связывала их и объединяла. Момо принадлежала им и была их тайным центром, неважно, присутствовала она здесь или нет.
Противопоставить что-то коллективистскому духу детей серые господа никак не могли.
Но если им чего-то не удавалось сделать напрямую, они, как правило, искали обходные пути. И в данном случае таким обходным путем стали взрослые, которые этими детьми распоряжались.
Конечно, не все взрослые годились для подобной задачи, а только те, которые считали себя особенно ответственными за воспитание подрастающего поколения и всегда активно вмешивались в их жизнь, пытаясь переделать ребятишек на свой лад. И таких, к сожалению, было немало. К тому же, против детей начали использовать их собственное оружие, и серые господа этим умело воспользовались.
Некоторые люди внезапно вспомнили о детской демонстрации и содержании их плакатов.
— Нам нужно что-то предпринять, — говорили одни, — нельзя дальше допускать, чтобы дети гуляли сами по себе и пренебрегали нами. Родителей трудно упрекать в том, что современная жизнь с ее темпом не оставляет им времени для общения с детьми. Но руководство города обязано заботиться о них.
— Совершенно недопустимо, — вторили другие, — чтобы уличное движение нарушалось бездельничающими ребятишками. Постоянные дорожно-транспортные происшествия, случающиеся по их вине, обходятся нам все дороже, а лучше бы эти деньги потратить на что-то полезное.
— Дети без надзора, — объясняли третьи, — морально разлагаются и становятся хулиганами. Руководству города следует подумать о том, чтобы все дети оказались под присмотром. Надо создать такие учреждения, где они обучались бы полезному делу и воспитывались так, чтобы стать достойными членами общества.
Четвертые заявляли:
— Дети — людской материал будущего. Будущее — это время реактивных двигателей и электронных мозгов. Понадобится масса специалистов, чтобы обслуживать такую сложную технику. И вместо того, чтобы готовить наших детей к столь перспективному занятию, мы позволяем им разбазаривать жизнь в бесполезных играх. Это позор для нашей цивилизации и преступление перед грядущими поколениями.
Все это играло на руку сберегателям времени. А поскольку в большом городе уже очень много людей экономили время, им быстро удалось убедить власти в необходимости что-то делать для бесчисленных детей, разгуливающих без присмотра.
С этой целью во всех городских кварталах создали так называемые «детские депо». Они представляли собой большие дома, в которые надлежало доставлять детей, находящихся без надзора, и откуда их разрешалось, при возможности, забирать домой.
Ребятишкам было строжайше запрещено играть на улицах, в парках и других общественных местах. И если ребенка обнаруживали в таком месте, его сразу же отправляли в ближайшее депо, а родителям выставляли приличный штраф.
Друзья Момо тоже не избежали этих запретов. Их разлучили друг с другом и распределили по разным «детским депо», согласно месту проживания. Там и речи не могло идти о том, чтобы затеять собственные игры. Развлечения для них придумывали специальные надзиратели, причем только такие развлечения, из которых детям следовало почерпнуть что-то полезное. Но при этом дети теряли нечто важное: умение радоваться, восторгаться, мечтать.
Постепенно они становились похожими на маленьких сберегателей времени. То, что от них требовали, они выполняли крайне неохотно, со скукой и даже озлобленно. Но если иногда они оставались без надзора, то совершенно терялись и не знали, чем заняться.
Единственное, что они еще могли, так это устраивать шум и гвалт — злой, ненавидящий и безрадостный.
Сами же серые господа напрямую к детям не обращались. Сеть, которую они сплели над большим городом, была густой и казалась непроницаемой и нерушимой. Даже самым ловким детям не удавалось проскользнуть сквозь ее ячейки. План серых господ удался. Все было подготовлено к возвращению Момо.
И с того времени старый амфитеатр лежал пустым и заброшенным.
И вот Момо сидела на каменных ступенях и ждала своих друзей. Целый день после своего возвращения она так и провела. Но никто не пришел. Никто!
Солнце опускалось к западному горизонту. Тени становились все длиннее, холодало.
Наконец Момо встала. Она проголодалась, ведь никто и не подумал принести ей поесть. Такого еще никогда не случалось. Даже Гиги и Беппо сегодня, похоже, забыли о ней. Но это, думала она, конечно же только недоразумение, какая-то нелепая случайность, и завтра же все разъяснится.
Она спустилась вниз, к черепахе, которая уже втянулась в свой панцирь и приготовилась ко сну. Момо присела на корточки и постучала по ее спине согнутым пальцем. Черепаха высунула из-под панциря голову и посмотрела на Момо.
— Извини, пожалуйста, — сказала Момо, — мне очень жаль, если я разбудила тебя, но ты можешь ответить, почему за целый день никто из моих друзей не пришел?
На спине черепахи засветились слова: «Никого больше нет».
Момо прочитала их, но не поняла значения.
— Ну да, — неуверенно пробормотала она, — завтра все прояснится. Завтра они обязательно появятся.
«Больше никогда», — был ответ.
Момо долго смотрела на мерцающие матовые буквы.
— Что ты этим хочешь сказать? — наконец с тоской спросила она. — Что случилось с моими друзьями?
«Все исчезли», — прочитала она.
Момо потрясла головой.
— Нет, — тихо сказала она, — этого не может быть! Ты ошибаешься, Кассиопея. Ведь только вчера они участвовали в демонстрации, из которой ничего не вышло.
«Долго спала», — гласил ответ Кассиопеи.
Момо вспомнила, как Мастер Хора говорил ей, что она должна проспать целый оборот солнца, как семечко растения в земле. Она не подумала, сколько времени это может продолжаться, когда соглашалась на его предложение. Но теперь она начала догадываться.
— Как долго? — спросила она дрожащим голосом.
«Год и день».
Момо очень не скоро осмыслила ответ Кассиопеи.
— Но Беппо и Гиги, — пролепетала она наконец, — они оба наверняка ждут меня!
«Никого больше нет», — снова обозначилось на спине черепахи.
— Неправда! — Губы у Момо задрожали. — Невозможно, чтобы исчезло все, что было…
На панцире Кассиопеи засветилось слово: «Прошло».
Впервые в жизни Момо с полной силой осознала это слово. На сердце легла такая тяжесть, какой она никогда прежде не ощущала.
— Но я, — растерянно проговорила она, — ведь я еще здесь…
Ей захотелось расплакаться, но она не смогла.
Через какое-то время Момо почувствовала, как черепаха коснулась ее босой ноги.
«Я буду с тобой», — появилась надпись на панцире.
— Да, — сказала Момо и мужественно улыбнулась, — ты будешь со мной, Кассиопея. И я рада этому. Пойдем спать.
Она взяла черепаху на руки и понесла ее через дыру в стене в свое жилище. В свете заходящего солнца Момо увидела, что все в ее комнатке осталось по-прежнему. (Беппо убрался там после разгрома, устроенного серыми господами.) Но повсюду лежал толстый слой пыли, и висела паутина.
На дощатом столике лежало письмо, тоже пропыленное и обжитое пауками.
«Для Момо», — значилось на конверте.
Сердце у девочки учащенно забилось. Она еще никогда не получала писем. Она взяла его в руки и оглядела со всех сторон, потом надорвала конверт и вытащила оттуда записку.
«Дорогая Момо! — прочитала она. — Я переехал. Если ты вернешься, сразу же дай о себе знать. Я очень волнуюсь за тебя. Ты мне очень нужна. Надеюсь, с тобой ничего не случилось. Если ты голодна, сходи к Нино. Он пришлет мне счет, и я все оплачу. В общем, ешь, сколько тебе хочется, слышишь? Все остальное тебе расскажет Нино. Люби меня по-прежнему! Я тоже люблю тебя, как и раньше!
Всегда твой Гиги»
Прошло немало времени, пока Момо по буквам разобрала письмо, хотя Гиги постарался написать его очень разборчивым, крупным почерком. Когда она наконец справилась с текстом, погас последний лучик уходящего солнца.
Но Момо утешилась.
Она подняла черепаху и положила ее около своей кровати. Заворачиваясь в пыльное покрывало, она тихо прошептала:
— Видишь, Кассиопея, я все-таки не одна.
Но черепаха, кажется, уже спала. А Момо, которая, читая письмо, четко видела перед собой Гиги, не догадывалась, что оно лежало здесь почти целый год.
Она легла щекой на конверт. Теперь ей больше не было холодно.
Глава 14
Слишком много еды и очень мало ответов
В следующий полдень Момо взяла на руки черепаху и направилась в маленький ресторанчик Нино.
— Ты увидишь, Кассиопея, — говорила она, — сейчас все прояснится. Нино знает, где находятся Гиги и Беппо. А потом мы пойдем и приведем детей, и опять окажемся вместе. Может, и Нино с женой придут, и все остальные. Они тебе, конечно, очень понравятся, мои друзья. А вечером мы устроим маленький праздник. Я им расскажу про цветы, про музыку, и про Мастера Хора, и про все-все! Ах, я уже так радуюсь нашей встрече! Но больше всего я радуюсь тому, что меня ждет хороший обед. Я страшно проголодалась, понимаешь?
Так Момо и шагала, весело болтая, дальше. Она нет-нет дай трогала руками дорогое ей письмо Гиги, которое лежало теперь в кармане куртки. Черепаха смотрела на нее своими древними глазами и ничего не отвечала.
Потом девочка начала тихонько напевать и наконец громко запела. В ней опять звучали песни тех голосов, которые слышались ей так же четко, как и вчера. Момо теперь знала, что уже никогда их не забудет.
Но затем она неожиданно умолкла. Перед ней стоял ресторан Нино. В первую секунду она даже подумала, что ошиблась адресом. Вместо старого домика с облупленной штукатуркой и маленькой беседкой у ворот перед ней громоздилась длинная бетонная коробка с огромными окнами, отражающими всю улицу. Саму улицу за время ее отсутствия заасфальтировали, и по ней двигался поток транспорта. Напротив расположилась большая заправочная станция, а немного поодаль — огромное здание какого-то учреждения. У ресторана стояла масса машин, на воротах, украшенных фонарями, сияла роскошная надпись:
Ресторан быстрого обслуживания Нино
Момо вошла и с трудом сориентировалась. Возле окон, вдоль длинной стены, стояло множество столов, сделанных как полированные плиты на высоких ножках, так что они напоминали огромные грибы. Даже взрослые могли кушать за ними только стоя. Стулья вообще отсутствовали.
По другой стороне заведения тянулся барьер из блестящих металлических штанг, наподобие забора. За ним располагались вместительные стеклянные витрины, в которых на тарелках и подносах лежали ветчина, сыры, различные бутерброды, колбаски, салаты, пудинги, печеные блюда и еще многое другое, чего Момо никогда не видела.
Но все это Момо разглядела не сразу, поскольку громадное помещение переполнял народ, и она постоянно кому-то мешала, загораживая дорогу. Куда бы она ни ступала, ее отпихивали в сторону, толкали вперед. Большинство людей, балансируя подносами, уставленными тарелками и бутылками, пытались найти место за столиком. А там уже стояли люди, быстро заглатывающие пищу, и за ними нетерпеливо ждали очереди следующие. Тут и там едоки и очередники изредка обменивались неласковыми репликами. И, вообще, посетители ресторана производили какое-то мрачное впечатление.
Между металлической оградой и стеклянными витринами медленно проталкивалась длинная очередь. Каждый брал себе с полок какую-нибудь тарелку, бутылочку и бумажный стаканчик.
Момо удивлялась. Здесь любой брал то, что хотел! Она не видела никого, кто следил бы за ними или хотя бы требовал деньги. Может, здесь раздавали еду бесплатно? По крайней мере, тогда такое скопление народа было бы объяснимо.
Только спустя какое-то время Момо удалось обнаружить Нино. Он сидел в самом конце двигающейся очереди за кассой, заслоненный стоящими людьми. Там он непрерывно стучал по клавишам, принимал деньги и давал сдачу. Значит, посетители платили именно ему! Металлический забор не позволял никому прошмыгнуть мимо Нино, не расплатившись.
— Нино! — крикнула Момо и попыталась пробраться к нему. Она размахивала письмом Гиги, но Нино ее не слышал. Касса слишком громко трещала и требовала полного внимания.
Момо собралась с духом, перелезла через забор и протиснулась к Нино сквозь людской поток. Он поднял глаза, потому что некоторые посетители начали громко ругаться. Едва он увидел Момо, недовольное выражение сразу исчезло с его лица.
— Момо! — воскликнул он, и лицо его засветилось радостью, как в былые времена. — Ты опять здесь! Вот это неожиданность!
— Продвигайтесь! — кричала очередь. — Пускай девочка становится в конец, как все. Ишь, влезла! Бессовестная какая!
— Один момент! — попросил Нино, разводя руками. — Немного терпения, пожалуйста!
— Так любой может залезть без очереди! — возмущался один из клиентов. — Двигайтесь, двигайтесь! У этой девочки больше времени, чем у нас!
— Гиги за тебя заплатит, Момо, — быстро прошептал ей Нино, — так что бери все, что тебе понравится. Только займи очередь, как все. Сама слышишь, как они недовольны.