Было б у меня сорок сыновей, – в сорок раз больше взяли бы мы добычи.
В сорок раз больше людей!
В сорок раз больше коней!
Только размечтался так хан, как вдруг споткнулся под ним испуганный конь и точно из земли вырос рассерженный аждаха.
– Эй, хан! Твой конь наступил мне копытом на палец. Выбирай теперь одно из двух: или коня, отдавай, или лучшее из того, что дома не знаешь!
Жалко стало хану коня, и он обещал то, о чём ещё не знал. А, оказывается, не знал хан о том, что как только он уехал из дому, жена подарила ему сорок сыновей. Они были так же черны душой, как и сам хан, и с нетерпением ожидали отца, чтобы вместе идти в набег и быть в сорок раз страшней для врагов.
Когда хан узнал об этом, ему стало жалко отдавать аждахе то, о чем он мечтал. Поэтому ханша приказала слугам привести Кара-Катыра, умыть его, одеть получше и выдать за одного из своих сорока сыновей.
Но аждаха заметил обман. Он рассердился и в ярости вонзил кинжал в гранитную скалу, на которой высился дом хана, а Кара-Катыра всё-таки увел с собой.
И вот, как только они ушли, хан почувствовал, что с ним творится что-то ужасное. Из гранитной скалы, пронзенной кинжалом, стала капать самая настоящая кровь, а хану казалось, что это он ранен ножом и что это у него льется кровь. Ему было больно, и он кричал, чтобы поскорее вытащили кинжал из скалы, но никто не мог этого сделать, и даже самым сильным людям не удавалось шевельнуть клинком.
Тем временем аждаха решил разделаться с сыном обманувшего его хана.
– Давно уже, – сказал он Кара-Катыру, – я хотел жениться на красавице Бермес – дочери Алмас-хана. Иди и найди её для меня.
Всякий, кто хоть краем уха слыхал о красавице Бермес, понимает, конечно, что аждаха послал Кара-Катыра на верную смерть. Найти хана и его дочь не может никто. Недаром и зовут их так: Алмас и Бермес. Если назвать иначе, получится: Неведомая дочь и Невиданный хан. А попробуй-ка найди того, кого никто не видал, и приведи ту, о ком никто не ведал!
Бедный Кара-Катыр знал об этом. Но ослушаться аждаху нельзя, и он не сказал ни слова и пошел за дочерью хана Алмаса в сторону, куда заходит вечером солнце.
Он шёл так долго, что у него совсем износились башмаки, и сам он стал ещё тоньше и невзрачней, чем прежде. В сумрачном песчаном краю, в котором очутился Кара-Катыр, не было ничего живого и из земли торчали только несколько кустиков колючей тобургу да сухой обгорелый пенёк.
На душе у Кара-Катыра было тоскливо. Он был самый одинокий и самый несчастный мальчик на свете.
В отчаянии он подошёл к обгорелому иссохшему пню, обнял его и заплакал:
– Эх, старый кривой пенёк! Ты такой же чёрный и некрасивый, как и я. И никому мы с тобой не нужны.
Он поцеловал обрубок дерева, и тогда к его изумлению вокруг стало светлее, черный обгорелый пенёк превратился в столетнего доброго пастуха, а колючие кусты тобургу стали овечками. Они радовались освобождению, резвились на воле, хватали губами песок.
– Здравствуй, Кара-Катыр, – сказал старый чабан. – Ты добрый и хороший мальчик, и я хотел бы помочь тебе. Какие заботы печалят тебя?
– Салам алейкум, дедушка! – почтительно ответил Кара-Катыр. – Я ищу Бермес, дочь Алмас-хана.
И он рассказал пастуху, как плохо жил он у своей мачехи, как попал к аж-дахе, и как послал он его туда, откуда ещё никто не возвращался.
– Не горюй, Кара-Катыр, – сказал старик, – ты вернешься домой. Будь только таким, как до сих пор, постарайся понравиться пяти моим сыновьям, с которыми ты скоро встретишься, и на обратном пути обязательно побывай у меня. А теперь – прыгай поскорей через пенёк и иди за своей Бермес.
Он снова стал пеньком, мальчик прыгнул, и пенек и кусты тобургу вдруг исчезли, вокруг появились деревья и птицы на них, а сам Кара-Катыр очутился на берегу ручья и чуть не закричал от восторга – такой он вдруг стал сильный, рослый, красивый. Это он сам себя, точно в зеркале, увидел в воде.
Кара-Катыр пошел вниз по ручью и вскоре увидел похрустывающую жерновами мельницу и гладкое озеро, отделенное от реки плотиной. На берегу озера лежал обсыпанный мукой мельник и, фыркая и отдуваясь, глотал воду целыми бочками.
Ещё немного, – и он выпил бы всё озеро до капли. Но тут Кара-Катыр заметил в воде ветку шиповника с тысячью острых колючек. В одно мгновение юноша очутился в воде, откинул ветку и, мокрый, запыхавшийся, выскочил на берег.
– Здравствуй, мельник, – сказал он, улыбаясь, – ты мог поцарапать себе горло шипами.
– Алейкум салам, богатырь, – ответил мельник. – Спасибо тебе за услугу.
Кара-Катыр сперва даже не понял, кому это ответил мельник, никто ведь не называл его богатырем, – всё ослёнок, да грязный Катыр. Но мельник говорил ему, и Кара-Катыр понял, что это и есть один из пяти сыновей доброго пастуха. Беседуя, они понравились друг другу, и мельник решил проводить своего приятеля до дворца Алмас-хана.
Когда они выходили из леса, Кара-Катыр заметил охотника, целившегося в орла. Это был такой ловкий птицелов, что он в один миг и совсем незаметно умел связать волоском ноги двух быстро летящих сорок, а стрелой с первого же раза и с любого расстояния мог попасть даже в муравья. Но сейчас ловкости охотника мог наступить конец, потому что сзади подползала змея, и он её не видел. Не раздумывая, Кара-Катыр бросился вперёд, оттолкнул охотника и задушил змею.
– Спасибо тебе, богатырь, – сказал стрелок.
– И от меня спасибо, – добавил мельник. – Это ведь мой младший брат.
Все трое были довольны и решили продолжать путь вместе. В степи им повстречался странный пастух. Он скакал только на одной ноге, так как другая у него была заткнута за пояс, но даже и на одной ноге пастух бежал так быстро, что на ходу умудрялся доить самых быстрых оленей. Оказывается, если б одноножка стал и на вторую свою ногу, он перегнал бы и косуль, и ветер, и всё что угодно. Занятый своими оленями, бегун не заметил, как сбоку наперерез ему мчался дикий кабан с огромными острыми клыками. Ничто, казалось, не могло уже спасти одноножку, но Кара-Катыр успел выхватить нож и метнул его зверю в самое сердце. Олений пастух остановился и сказал:
– Да будет удача тебе, богатырь. Спасибо, что спас меня от дикого зверя.
– И от меня спасибо, – сказал охотник. – Это ведь мой младший брат Бегунок.
Кара-Катыр обрадовался, а Бегунок присоединился к друзьям, и их стало четверо. К вечеру они увидели человека, который, приложив ухо к земле, вслушивался во что-то, но тщетно, так как над головой его звенел комар. Кара-Катыр на лету поймал комара, и человек послушал еще немного, а потом сказал:
– Спасибо тебе, богатырь! Наконец-то я расслышал слово, которое хотел мне сказать с другого конца земли мой приятель.
– И от меня спасибо, – сказал Бегунок.
Оказывается, это был его младший брат – Соловьиные уши. Друзья взяли его с собой, и пошли вместе к городу Алмас-хана. Неподалеку от него они увидели худого рыжего волка. Кара-Катыр хотел было метнуть в него стрелой, как вдруг заметил огромного, приготовившегося к прыжку тигра. Кара-Катыру стало жалко голодного волка, и он пустил стрелу не в него, а в тигра.
– Спасибо, человек, – сказал волк, – я тебе ещё пригожусь.
– И от меня спасибо, – сказал Человек–Соловьиные уши. – Это ведь мой младший брат.
И вот Кара-Катыр и с ним все пятеро братьев – мельник, чудесный стрелок, Бегунок, Человек–Соловьиные уши и рыжий волк вошли в город Алмас-хана. Сейчас же за воротами города они постучались к бабушке Ажай – самой бедной старушке во владениях Алмас-хана. Она поделилась с гостями последней горстью муки, а когда узнала, что Кара-Катыр пришёл за красавицей Бермес, испугалась и принялась уговаривать друзей отказаться от этой затеи.
– Знаешь ли ты, Кара-Катыр, – говорила она, – что никто ещё и никогда не уходил от Алмас-хана живым.
Оказывается, этот хан всем, кто приходил за его дочерью, ставил невыполнимые задачи. Прежде всего, надо было побороть самую злую собаку из его своры, а потом перегнать в беге ведьму Энем, которой сами черти помогали мчаться быстрее вихря. Наконец, если бы кто-нибудь и сумел справиться с этими двумя задачами, надо было испытать и третью – провести одну ночь в железной, раскаленной почти докрасна комнате. Ну, а этого, конечно, уже не мог вытерпеть никто, – даже самые старые повара, которые всю свою жизнь стояли у горячей плиты.
Кара-Катыр понимал, что никакой надежды выполнить эти три задачи у него нет, но возвращаться без красавицы Бермес он не мог, и, кроме того, ему обещали помочь пятеро его друзей. Поэтому, как только наступило утро, бабушка Ажай отправилась к Алмас-хану и сказала ему, что за его дочерью пришел какой-то джигит и его пять друзей.
– Вай, машалла! – обрадовался Алмас-хан. – Давно у нас не было такой славной забавы. Ну-ка, приведите мою самую злую собаку!
Тут вышел вперёд рыжий волк и, стараясь выглядеть ещё несчастней и голодней, чем он казался, проговорил:
– Будь справедлив, Алмас-хан. Разреши сперва мне померяться силами с четвероногим, а потом уж пусть схватится с ним и Кара-Катыр.
Хан посмотрел на худого и заморенного волка и рассмеялся, а самая злая собака испугалась и убежала. Волк догнал её одним скоком и растерзал.
– Эй, слуги, скорей позовите сюда Энем! – крикнул побледневший Алмас-хан.
Это ведь впервые нашлись смельчаки, которые уцелели после первого ханского испытания.
– Справедливый хан, – сказал тогда олений пастух, – разреши мне вместо Кара-Катыра потягаться в беге с твоей Энем.
Хан посмотрел на бегуна, у которого одна нога была заткнута за пояс, и засмеялся – где уж одноножке догнать Энем! Тогда олений пастух побежал вперед, а Энем сперва захватила кувшин вина и еду, а потом в один миг догнала одноножку и побежала чуть впереди его.
Хан и Кара-Катыр забрались на высокую башню и видели, что ему никак не догнать Энем.
В полдень бегуны остановились далеко в степи, чтобы отдохнуть, а потом бежать назад. Энем достала еду и вино, напоила одноножку, а когда он заснул, покинула его.
Хитрая ведьма была уже совсем близко от города и Кара-Катыру и его друзьям грозила бы верная смерть, но тут ловкий охотник поднял лук и спустил тетиву.
Чуть свистнув, стрела помчалась к заснувшему оленьему пастуху и со звоном разбила пустой кувшин у его головы. Одноножка проснулся и, увидев, что Энем перехитрила его, отвязал от пояса свою вторую ногу и в три скока обогнал ведьму и всех чертей, которые ей помогали.
– Эй, слуги, – испугался Алмас-хан, – скорей разжигайте костры, раскалите добела железную комнату для гостей.
Хан знал, что теперь уж шестерым друзьям от него не уйти, и Кара-Катыр загрустил.
– Не унывай, товарищ, – шепнул мельник. Он пошел к морю, осушил его в семь глотков, а вечером первый вошел в пекло и стал фонтанами разбрызгивать всю выпитую днём воду и плавающих в ней рыб. Раскалённая железная комната сразу остыла, а рыба сжарилась, так что друзья смогли хорошо поужинать и в приятной прохладе спали до утра.
Узнав об этом, Алмас-хан пришел в ярость и созвал всех своих визиров и советников, чтоб они придумали способ умертвить Кара-Катыра.
– О, подобный самому богу повелитель, – сказал главный визир, – позови сегодня Кара-Катыра и его друзей к себе на пир и вели подсылать в их кушанья яду. И когда уста твои будут наслаждаться чудесными яствами, пусть глаза насладятся мучениями и смертью твоих врагов.
Визир говорил всё это хану на ухо, шёпотом, чтобы их никто не слыхал, но друг Кара-Катыра – Человек–Соловьиные уши – недаром имел такой тонкий слух, – он слышал всё и предупредил друзей. А юркий охотник-птицелов недаром был такой ловкач, что на лету умел связать ниткой двух быстрых сорок, – он незаметно переменил кушанья, и отрава очутилась на блюдах хана и его визиров.
Так был наказан Алмас-хан и его слуги, а красавица Бермес досталась Кара-Катыру.
Он собрал все добро Алмас-хана, часть дал старушке Ажай, а остальное навьючил на целый табун лошадей и отправился в обратный путь.
У места, где друзья встретились с волком, Кара-Катыр распрощался с ним и оставил ему шестую часть богатства Алмас-хана и его людей. Потом он распрощался с другими своими друзьями и всех одарил, а сам с Неведомой дочерью Невиданного хана прибыл, наконец, к месту, где увидел когда-то чёрный обгорелый пенёк.
– Салам алейкум, дедушка! – поклонился он старому, столетнему пастуху. – Я сделал всё так, как ты советовал.
– Здравствуй, богатырь, – ответил пастух. – Возьми у меня в знак дружбы одну из моих овечек и возвращайся к пославшему тебя аждахе. Помни только одно – когда он захочет наградить тебя, не бери ни стальных мечей, ни ятаганов с дорогими в алмазах рукоятками, а возьми самый плохонький клыч с выщербленным клинком и не слушай никаких уговоров.
Кара-Катыр поблагодарил пастуха, а потом перескочил через обгорелый пенек и вмиг очутился перед аждахой.
– Это ты, Кара-Катыр? – удивился он. – Ты сумел, оказывается, привести мне Бермес – дочь Алмас-хана? Ну что ж, будь теперь свободен и выбирай в награду любое мое оружие.
Он подвел юношу к стене, на которой висели острые ятаганы, украшенные драгоценными камнями, синеватые кинжалы из дамасской стали, чудесные амузгинские клинки и самые лучшие в мире сабли. У Кара-Катыра даже дух захватило от всего этого великолепия, но он помнил совет пастуха и выбрал самый тупой, изъеденный ржавчиной клыч. Сколько ни уговаривал его аж-даха, как ни смеялся, – Кара-Катыр стоял на своем.
Тогда аждаха рассердился и прогнал Катыра, а красавицу Бермес потащил к себе.
– Мой храбрый Кара-Катыр, – кричала она, – не оставляй меня! Спаси от этого ужасного аждахи, возьми с собой!
Кара-Катыр бросился на помощь, и он бы погиб в неравной борьбе, да аж-даха уже скрылся в своем логове, а вход в него завалило огромной скалой.
Кара-Катыр оказался ни с чем. Только и остались у него – маленькая овечка, да вот этот, никуда не годный клыч, которым, наверно, даже масло нельзя разрубить.
Юноша в досаде взмахнул клинком, полоснул им скалу и вздрогнул от неожиданности – этот паршивый клыч расколол каменную глыбу точно орех, и внутри оказалась ослеплённая дневным светом сова. Тяжело хлопая крыльями, она поднялась в воздух. Кара-Катыр пронзил её стрелой, и к его ногам упали три зеленоватых яйца. Кара-Катыр поднял их, и в тот же миг перед ним появился испуганный, дрожащий аждаха. Таким его ещё никто никогда не видел.
«Эге, – подумал Кара-Катыр, – в этих совиных яичках заключено, видно, что-то очень важное для этого чудовища. Дай-ка я раздавлю одно».
Он так и сделал, и аждаха упал на землю и стал умолять:
– Мой ненаглядный, добрый Кара-Катыр! Не губи меня. Я сделаю всё, что прикажешь.
Кара-Катыр приказал сейчас же отдать красавицу Бермес и все сокровища, какие только имеются у аждахи.
Не прошло и секунды, как всё это очутилось перед Кара-Катыром. Тогда он раздавил второе яйцо, и аждаха совсем ослабел и пролепетал:
– Пощади, богатырь… Лучше прикажи что угодно… Кара-Катыр приказал, чтобы он сам, его Бермес и все сокровища перед ним сейчас же оказались дома и чтобы все его встречали и видели, какой он герой.
Не прошло и секунды, как всё это исполнилось и Кара-Катыр очутился перед домом своего отца.
Рядом с ним стояла невиданной красоты девушка, чуть впереди – овечка, подаренная пастухом, а вокруг лежали несчитанные сокровища.
Поодаль, как побитая собака, сидел аждаха и ждал малейшего движения своего повелителя. Кара-Катыр сжал рукой третье яйцо, и аждаха испустил дух.
Весь народ узнал бывшего Грязного ослёнка и удивился – такой он стал красивый и сильный. Потом все бросились к юноше и рассказали ему, что случилось за время его отсутствия. Рассказали, как аждаха отомстил хану с чёрной душой, как до сих пор капает кровь из гранитной скалы, в которую он вонзил нож, и как с каждым днём теряет последние силы вероломный отец Кара-Катыра.
Тогда Кара-Катыр подошёл к скале, легко вынул тот самый клинок, который не могли даже пошатнуть прославленные силачи. Все поразились и закричали: «Слава Кара-Батыру! Слава!»
С этих пор бедного заморыша стали называть по-новому. Он был рад, потому что, конечно, гораздо приятнее называться Грозным Катыром, чем Грязным Катыром.
На следующий день Кара-Катыр женился на красавице Бермес и устроил всеобщий пир. Все радовались его счастью и любили его. Только злая мачеха и её сыновья пуще прежнего ненавидели Кара-Катыра. У них даже печёнки позеленели от зависти, и ханша каждый день уговаривала мужа, чтобы он послал сорок её сыновей к старому пастуху за золотыми овечками, а пасынка – в страну холодных теней к его дедам и прадедам.