Мальчик перестал стучать и подошёл к будке. Но к Пилле-Рийн не подошёл.
Пилле-Рийн покрутилась немного вокруг столба с буквой "А". И мальчик тоже потоптался возле столба, потом присел на корточки совсем рядом с Пилле-Рийн и стал выковыривать своим крючком снег между каменными плитами.
Тут подъехал красный автобус № 7, и мальчик и Пилле-Рийн стояли и смотрели, как две тёти и дядя в кожаном пальто вышли из автобуса и двери снова захлопнулись.
Когда автобус ушёл, мальчик начал стучать крючком по почтовому ящику и тарахтеть, как машина.
Потом они несколько раз друг за другом обошли вокруг будки и снова постояли.
– У меня сегодня красное платье, – сказала Пилле-Рийн и чуточку распахнула пальто.
– А у меня заводная рукоятка, – сказал мальчик и протянул свой крючок: это был большой кривой гвоздь.
– А я достаю до почтового ящика, – сказала Пилле-Рийн
и сунула палец в щель, и железка сделала «щёлк». – А ты достанешь?
– Почему же не достану? – И мальчик тоже сделал железкой «щёлк». А потом спросил: – Хочешь, я прокачу тебя на машине?
– А где же твоя машина? – спросила Пилле-Рийн.
– Здесь, – сказал мальчик и показал на будку. – А вот это – мотор. – И он постучал крючком по почтовому ящику.
– Как тебя зовут? – спросила Пилле-Рийн.
– Март Лаас. А тебя?
– А меня Пилле-Рийн.
И тогда мальчик повернул крючок в щели почтового ящика, и мотор заработал. Они оба сели в машину, и мальчик согнул руки, будто держит руль. И они поехали. Они ехали долго. Потом мальчик крикнул:
– Площадь Победы! – и остановил машину всё той же рукояткой.
– Пойдём в магазин, – сказала Пилле-Рийн.
– Ты иди, а я останусь у машины, – сказал мальчик. Пилле-Рийн побежала к воротам, где раньше стоял мальчик, – это был магазин, и вернулась опять к будке.
– Теперь поехали обратно, – сказал мальчик.
Но они не успели вернуться из города, потому что к остановке подошёл автобус, и в нём была мама Пилле-Рийн.
– Моя мама приехала, – сказала Пилле-Рийн.- Я пойду домой.
– Ну ладно,- ответил мальчик и побежал к своим воротам.
Когда Пилле-Рийн с мамой отошли от автобусной будки, Пилле-Рийн оглянулась и сказала:
– Смотри, мама, там в воротах стоит Март Лаас. И у него заводная рукоятка.
Анне
Куклу Пилле-Рийн зовут Анне.
Анне живёт в углу за шкафом. Там она спит на кровати под серым шерстяным одеялом, которое соткала для неё тетя Юули.
В этом углу хорошо. Почти так же хорошо, как если идёшь в гости к Ану и Юри.
Анне не какая-нибудь обыкновенная кукла. Она как живая. Всё понимает, что Пилле-Рийн ей говорит, и ни одной тайны Пилле-Рийн не выдаёт, не то что Юри. Под матрац к Анне Пилле-Рийн прячет для мамы конфеты, которые приносит ей дедушка. Анне никогда их тайком не съест. И самой Пилле-Рийн брать неудобно, раз она отдала их на сбережение.
Пилле-Рийн получила куклу в подарок от тёти Юули, когда жила у неё в деревне. Папа и мама тогда уехали в Тарту, а Пилле-Рийн осталась у тёти Юули.
Был дождливый день. С неба лилась и лилась тёплая вода и шуршала в листьях сирени. Пилле-Рийн забралась с ногами на кухонную скамейку и глядела в окно.
Тётя Юули мыла у плиты посуду. Жужжали мухи, и капли ударяли в стекло, и Пилле-Рийн захотелось, чтобы мама была здесь. Когда светило солнце, об этом так не думалось. И она спросила у тёти Юули:
– Мама уже села в поезд?
– Нет ещё, – ответила тётя Юули. – Маму будем встречать через неделю.
Пилле-Рийн стало грустно. И дедушка тоже не приходил, и неделя – это очень долго. А дождь всё шумел, и теперь Пилле-Рийн вспоминала дедушку.
– А кто дедушкин ребёнок? – спросила она.
– Дедушкин ребёнок? Ну конечно, твой папа, – ответила тётя Юули.
– Но папа ведь не ребёнок. Он взрослый, – сказала Пилле-Рийн.
– И он был ребёнком, а потом вырос, – ответила тётя Юули.
– А дедушка тоже чей-нибудь ребёнок? – спросила Пилле-Рийн.
– Конечно. Дедушка ребёнок моей мамы,- сказала тётя Юули.
– Почему – твоей? Разве у него своей мамы не было? – опять спросила Пилле-Рийн.
– Просто моя мама была и его мамой,- сказала тётя Юули.- Дедушка мой брат. А наша мама – Аэт из Пахклепа.
– А где она сейчас? – спросила Пилле-Рийн.
– Она уже давно на том свете, – сказала тётя Юули.
– Это далеко? – спросила Пилле-Рийн.
– Очень далеко,- ответила тётя Юули.
Пилле-Рийн хотела спросить ещё, но почему-то не стала. Ей опять вспомнилась мама. Дождь всё шёл. По стеклу бежали светлые струи, встречались и снова разбегались.
– А кто твой ребёнок? – спросила она у тёти Юули.
– Мой? Мой ребёнок Анне.
– Какая Анне? Где она у тебя?
– Маленькая Анне, – сказала тётя Юули.
И Пилле-Рийн были видны в темноте кухни добрые глаза тёти Юули.
– Она у меня всюду. Зимой дома, летом на улице, и в огороде, и на чердаке, в свежем сене.
– Как? – удивилась Пилле-Рийн. – А почему я её никогда не видела?
– Ты плохо смотрела, – сказала тётя Юули. – Она часто приходит ко мне.
– Она живёт там же, где твоя мама? – спросила Пилле-Рийн.
– Нет, она живёт здесь.
– Так покажи мне её. Мы будем вместе играть!
– Нет, я не могу. Она показывается только мне.
– Как гномы?
– Да, как гномы.
– А какого цвета у неё волосы? – спросила Пилле-Рийн.
– Волосы у неё светлые. А глаза тёмные, – ответила тётя Юули.
– Я хотела бы такого ребёнка, как твоя Анне, – сказала Пилле-Рийн.
– Такого невозможно, – ответила тётя Юули. – Но пойдём в комнату, посмотрим. Может, я сделаю тебе тоже Анне.
Тётя Юули вытерла руки, а таз, в котором мыла посуду, поставила вверх дном на край плиты.
И они пошли в комнату. Тётя Юули открыла ящик комода, где у неё лежали всякие интересные вещи. Она достала из-под чистого белья фотографию какого-то дяди. Дядя был в военной форме. И улыбался.
– Он милиционер? – спросила Пилле-Рийн.
– Нет, он отец моей Анне, – сказала тётя Юули. – Он был солдат. Он давно умер.
– Почему умер? – спросила Пилле-Рийн.
– На первой войне погиб,- сказала тётя Юули. – Это было очень давно.
И она положила фотографию обратно, под кипу чистого белья. А из ящика достала белую материю, и красную шерстяную пряжу, и ещё разные лоскуты.
Из белой материи она сделала тело куклы.
Голову, руки и ноги она сделала из розовой рубашки.
Глаза – из пуговиц.
Рот вышила красной шерстью.
Брови – коричневой.
Нос и уши – розовой.
Потом тётя Юули покопалась в нижнем ящике комода и достала оттуда что-то странное: не то пряжу, не то волосы, не то вату.
Это лён, – сказала тётя Юули. – Из него будут волосы у нашей Анне!
И она сделала волосы Анне изо льна.
Светло-жёлтая лопатка
Мама давно ушла на работу. В комнате никого нет, и Пилле-Рийн скучно. Она успела уже два раза открыть мамин стол и поглядеть на мамину красную брошку, выпустить воздух из Понту и снова надуть, два раза вымыть Понту под краном в ванной и разок прополоскать. Но так как водой баловаться нельзя, Пилле-Рийн отложила Понту, влезла с ногами на стул и стала глядеть в окно.
На улице светило солнце. Мимо дома проехал синий автобус с жёлтой полоской на боку, потом серый автомобиль и ещё один серый автомобиль, только потемнее. А зелёного или красного не было, хотя зелёные и красные – самые красивые.
Пилле-Рийн отошла от окна. Она решила сварить для Понту кашу из воды и зубного порошка.
И вдруг ей что-то вспомнилось.
Вчера во дворе, в песочной куче, она нашла свою светло- желтую лопатку, которую потеряла ещё летом, Снег на песке растаял, и лопатка лежала тут же, свержу. Жёлтой краски на ней почти не осталось – только на верхней части ручки, – и лопатка теперь стала серой. Пилле-Рийн спрятала лопатку в коридоре, за корзиной с мусором, потому что мама не разрешила приносить её в комнату. Теперь Пилле-Рийн забеспокоилась: там ли ещё лопатка? А вдруг кто-нибудь взял её или она сама потерялась? Пилле-Рийн тихонько открыла дверь, чтобы папа не слышал, и быстро сбежала вниз по лестнице.
Лопатка была на месте, только упала набок. Но она была цела и даже как будто стала чуть желтее. Пилле-Рийн захотелось скорее попробовать, может, лопатка и копает теперь
тоже лучше. Она приоткрыла входную дверь и выглянула на улицу. Там было уже тепло. Снег почти весь растаял, и только у забора стоял ещё сугроб.
Пилле-Рийн выбежала на улицу и отгребла лопаткой немного снега от сугроба. Лопатка копала хорошо. Но снег был грязный и очень уж хрупкий и, кроме того, промочил тапочки Пилле-Рийн. Пилле-Рийн посидела ещё немного на корточках возле сугроба, потом перебежала на дорожку, выложенную каменными плитами, и проскакала по ней на одной ноге до крыльца.
Дорожка была совсем сухая и гладкая, и прыгать по ней было приятно.
Потом Пилле-Рийн придумала игру, будто сама она мама, деревянная лопатка – ребёнок, весь двор – это вода, а каменная дорожка – мост. Мост был узкий, и Пилле-Рийн шла очень осторожно. Всё это заняло много времени.
Потом Пилле-Рийн вспомнила, что вчера во дворе синего дома видела живых кур, и теперь ей захотелось показать их ребёнку. Она подбежала к поленнице, что была сложена у забора. Возле дров снега не было вовсе, а была прошлогодняя трава. Некоторые травинки были даже зелёные. Пилле-Рийн положила лопатку на землю и сказала:
– Посиди здесь, на траве, мама сейчас придёт, – а сама забралась за поленницу.
Там, между забором и дровами, было сыро и прохладно и с веток берёзы капало: кап-кап… Пилле-Рийн нашла в доске забора дырку от сучка и поглядела через эту дырку во двор синего дома. Кур сегодня не было.
Пилле-Рийн вышла из-за поленницы и сказала лопатке:
– Милая детка, сегодня зоопарк закрыт. Но ты не плачь, мама возьмёт тебя в кино. – И она подняла лопатку и пошла с ней в другой конец двора.
Там, в подвале дома, был погреб с одним окном, и на его подоконнике лежало красивое тёмно-зелёное стёклышко, которое Пилле-Рийн нашла ещё давно. Если смотреть в него, и небо, и дома, и забор – всё становилось другим: тёмным и зелёным. Пилле-Рийн посмотрела в стёклышко сама и показала ребёнку. Когда они обе насмотрелись, она положила осколок на прежнее место, и кино кончилось.
Тогда Пилле-Рийн нарисовала палочкой на песке большой квадрат – это был дом. И квадрат поменьше – это было окно. И ещё – трубу и дым из трубы. Она положила ребёнка в комнату и сказала:
– Ну, детка, не шали. Мама уходит на работу, – и отошла на несколько шагов от дома.
Тут вдруг она вспомнила что-то и вскрикнула:
– Боже мой, ребёнок остался один в комнате, а электроплитка не выключена! – Пилле-Рийн побежала обратно и ладонью стёрла дым, который шёл из трубы. Потом она пошла к большой сосне. Там у неё была работа.
На сосну светило солнце, и кора была шероховатая, будто сделана из сушёного хлеба. В коре были щели и трещины, и в одной щели виднелось что-то жёлтое. Пилле-Рийн не знала можно ли это взять, не перестанет ли от этого расти дерево. Она потрогала это пальцем, а потом языком: оно было как стекло, только не такое твёрдое, а вкуса не было никакого.
И вдруг на ствол сосны села божья коровка, очень красивая. У нее было шесть ног, и Пилле-Рийн не видала такой с самого лета.
Божья коровка поползла по сосне вверх, но на пути была трещина, и она остановилась и задумалась, а потом повернула направо. Наверное, она не могла узнать сразу, где правая сторона.
Пилле-Рийн тоже раньше не умела узнавать сразу, особенно когда на ней были рейтузы, и нельзя было посмотреть на коленку. По коленке Пилле-Рийн всегда знала, потому что на правой коленке у неё родинка. А теперь она уже знает и так и редко путает.
Но ведь ей пять лет, а божьей коровке только четыре, потому что у неё на спине четыре чёрные точки. И потом, у Пилле-Рийн две ноги, а у божьей коровки целых шесть, так ничего удивительного, что она чуточку задумывается, когда хочет повернуть.
Потом божья коровка поползла налево, и тут Пилле-Рийн
загородила ей дорогу пальцем. И она вскарабкалась на палец. Это было приятно и немножко щекотно. Божья коровка пошла-пошла по пальцу, а потом остановилась и подняла свои красные крылья. Из-под них выглянули другие – тоненькие и прозрачные.
Пилле-Рийн испугалась, что божья коровка улетит, но она не улетела, а только чуть-чуть пошевелила прозрачными крыльями, чтобы показать их Пилле-Рийн, а потом опять накрыла их красными. Но совсем аккуратно крылья не сложились, и нижние немножко выглядывали из-под верхних. Но ведь божьей коровке было только четыре года. Когда Пилле-Рийн было четыре года, она тоже не умела застёгивать лифчик, и ей застёгивала мама.
«Может быть, у божьей коровки тоже есть мама, и она помогает ей складывать крылья?» – подумала Пилле-Рийн. Но тут божья коровка убрала свои нижние крылья под верхние, и Пилле-Рийн было даже чуточку жаль, что божья коровка в четыре года такая умная.
А божья коровка добралась до кончика пальца и – фью! – улетела. И вот её уже нет.
Вдруг наверху постучали в окно. Пилле-Рийн испугалась: ведь на ней не было ни пальто, ни рейтузов. И ребёнок один… И божья коровка улетела.
Пилле-Рийн быстро отковырнула от сосны это жёлтое, схватила ребёнка на руки и побежала домой.
Триста грамм сметаны
Деньги Пилле-Рийн положила в варежку, банка для сметаны была в сумке, а ручку сумки она два раза обмотала вокруг ладони. Так она шла и повторяла вполголоса:
– Один маленький батон
И триста грамм сметаны. Один маленький батон
И триста грамм сметаны, -
чтобы не забыть, потому что до магазина далеко.
Раньше Пилле-Рийн не пускали в магазин. А вот теперь она шла, и встречные улыбались ей, а она размахивала сумкой, чтобы все видели, куда она идёт.
Раньше Пилле-Рийн боялась ходить одна, а сегодня нет. Кроме того, мама сказала, что собаки, которые бегают по улицам, не кусаются.
– Один маленький батон И триста грамм сметаны.
И вот она на углу Скворечной улицы. Пилле-Рийн быстро оглянулась: её дом уже был за поворотом, а забор ещё виднелся. В воротах стоял Юри, и Пилле-Рийн было приятно, что он видит, как она одна идёт в магазин:
– Один маленький батон И триста грамм сметаны.
Сейчас начнётся тротуар из каменных плит и зелёный забор. За забором живёт эта страшная жёлтая собака, огромная, как телёнок. Она лает хриплым голосом: «Краух-краух», и зовут её «Инспектор». Пилле-Рийн свою собаку никогда бы
так не назвала. А назвала бы лучше Пеку. И подзывать легче – Пеку, Пеку! А кошка могла бы быть Интс
– Один маленький батон
И триста грамм сметаны.
Вот уже первая плитка каменного тротуара. Пилле-Рийн пошла поближе к мостовой – ведь собака может неожиданно выскочить, и тогда сразу забудешь, что мама велела купить в магазине.
Пилле-Рийн уже почти прошла мимо зелёного забора, и казалось, что всё обойдётся, как вдруг скрипнула калитка. «Вот теперь она выскочит!» – подумала Пилле-Рийн и припустилась бежать. Но лая не было слышно, и она оглянулась: вдоль зелёного забора шёл высокий человек в синем шарфе. Он тоже свернул к магазину.