Стёпка опять затащил чемодан на нары. Поговорили ещё кое о чём и стали прощаться.
— Скоро поезд пойдёт? — спросил Стёпка.
— Как ему вздумается, так и пойдет, — ответил Генка.
— Мы не по графику следуем, — пояснила Ирка.
Стёпка кивнул головой. Хотя ему было совсем не понятно, как это — следовать по графику.
— А как вас звать-то? — вдруг вспомнила Ирка.
— Я — Стёпка Коршаткин, а он — Митька Локотков. Живём в деревне Ромашки.
— Какое красивое название, — сказала Ирка.
— А ты бы посмотрела, какая она на самом деле, — воскликнул Митька. — И озеро у нас огромадное: за день не обойдёшь. Рыбы там пропасть. Вот такие лещи. — Митька широко развёл руки и показал, какие у них водятся лещи.
Ребята, торопливо попрощавшись, выпрыгнули из вагона и побежали. От ужаса они не чувствовали под собой ног и неслись, как сумасшедшие. Пятнадцать минут, которые они пробыли в теплушке, показались им кошмарным сном, а сам вагон, где каждый день умирают люди — мертвецкой.
Но вдруг Стёпка остановился, присел на корточки и начал хохотать.
— Что это тебя схватывает? — с удивлением спросил Митька.
— Ты не знаешь, ты не знаешь? — кричал, заливаясь, Стёпка и хлопал себя по коленкам. — Я же надул музыканта!
— Как?
— Скрипку-то в вагоне оставил!
Митька тоже принялся хохотать. Насмеявшись вволю над скрипачом, ребята, взявшись за руки, пошли вдоль эшелона и наткнулись на тётку Груню с Лилькой. Они всё ещё торговали.
У тётки Груни на шее, словно огромные бусы, висела связка луку. Придирчиво рассматривая пиджак, она говорила:
— Старый пиджачок-то. Старый-престарый. Три луковицы дам.
Высокая бледная женщина всплеснула руками.
— Побойся ты бога!
— Ещё четыре картофелины дам. Беру только из милости. Пиджак-то мне всё равно носить некому, бог мужем обидел меня, — говорила тётка Груня, запихивая в мешок пиджак. У женщины из глаз посыпались слёзы.
— Что же это она делает, — ужаснулся Митька.
— Погоди, синерылая, я с тобой рассчитаюсь, — сквозь зубы процедил Стёпка.
— А я ей все огурцы летом на огороде нарочно вытопчу, — сказал Митька.
Лилька выторговывала платье чёрное в белый горошек. Платье она выменяла за четыре яблока.
— Гадина, — прошипел Стёпка и крикнул: — Лилька, подь сюда!
Лилька, подхватив корзинку с яблоками, подбежала.
— Ну, что?
Стёпка сжал кулак, поднёс к её носу.
— Понюхай, чем пахнет!
— Чего ты? Чего ты… Что я тебе сделала? — испуганно залепетала Лилька.
— За яблоко готова шкуру содрать. Они же от голода помирают. А ты пользуешься их горем.
Лилька посмотрела на Стёпку, хотела что-то сказать и, не сказав, потупилась.
— Крохоборка! — Стёпка плюнул, растёр валенком плевок и так дёрнул Митьку за руку, что тот чуть не упал. — Идём, а с ней мне и разговаривать не хочется.
Они пошли. Митька оглянулся. Лилька что-то говорила тётке Груне и размахивала руками. Тётка Груня тоже стала что-то говорить и тоже размахивать руками.
Глава IX. Эшелон уходит. Поиски соли. Рябой солдат. Драка с цыганами. Лилька плачет. Тётка Груня возмущается. Домой
— Если бы Генка жил в нашей деревне, то он был бы атаманом, — говорил Митька.
— Ну, это ещё бабушка надвое сказала, — возразил Стёпка.
— Спорим!
Стёпка спорить не стал. Он мрачно посмотрел на Митьку и сжал кулаки. Митька сразу же заговорил о другом.
— А ленинградцы ребята ничего. Только уж очень страшные.
Стёпка усмехнулся.
— А если б тебя не кормить много месяцев? Каким бы ты был, а?
Митька задумался. И словно сквозь туман увидел дистрофика Генку, скуластого, с запавшими глазами, острым носом и сморщившуюся, как старушка, Ирку.
— Локотков, у тебя картошка осталась? — неожиданно спросил Стёпка.
— Осталась. А что?
— Давай отдадим им… Что, жалко стало?
Митьке не было жалко картошки, ему было обидно, что не он, а Стёпка до этого додумался.
— Мне жалко? Да я и огурцы отдам. Их там целое ведро.
Они побежали к саням. Лошадь стояла на месте. Пугай, уныло повесив голову, бродил вокруг саней. Увидев ребят, лошадь замахала хвостом и громко заржала. Пугай бросился на Стёпку и лизнул его прямо в губы. Стёпка плюнул и сказал.
— А ну тебя, отстань. Мы дело делаем.
Картошки в мешке оставалось порядочно. Митька высыпал туда и огурцы. Стёпка взвалил мешок на спину.
— Бежим!
Митька вспомнил об узелке с пирогами и сунул его за пазуху.
Они побежали к эшелону. Пугай бросился за ними.
— Куда! — заревел Стёпка. — Назад! Сидеть на месте!
Пугай сел и сердито залаял.
— Жрать собака хочет. Где твои пироги?
Стёпка взял пирожок и, показывая его Пугаю, пошёл к санкам. Посадив Пугая в сани, Стёпка дал ему пирожок и строго погрозил пальцем.
Ребята только успели добежать до переезда, когда затрубил паровоз и вагоны задёргались.
— Скорее, скорей, — подгонял Митька Стёпку.
Стёпка бежал изо всех сил. Навстречу медленно плыли вагоны.
— Генка, Ирка! — кричал Митька.
Генка с Иркой стояли в дверях теплушки и махали руками.
— Мы вам картошки притащили! — заревел Стёпка и бросился к тетушке. Он поднял мешок, но Генка не успел подхватить, и мешок упал. Стёпка подхватил; его, побежал за вагоном. Поезд набирал скорость, колёса начинали выстукивать дробь. Стёпка остановился, поднял мешок над головой. Чья-то рука подхватила его, и через минуту пустой мешок вылетел из вагона.
Ребята долго смотрели поезду вслед, пока последний вагон не скрылся за поворотом.
— Если бы ты не провозился с Пугаем, как раз успели бы, — сказал Митька. — А теперь кто будет есть нашу картошку?
Стёпка обнял Митьку и сильно сдавил его.
— Не горюй, Локоть. Все они голодные.
— Хорошо, что ещё мешок выбросили, — сказал Митька.
— А мой рюкзак тю-тю, — и Стёпка свистнул.
Митька грустно посмотрел на товарища.
— Опять матка пороть будет.
— Ну и что? Подумаешь, — и Стёпка беззаботно махнул рукой.
Митька вспомнил наказ матери: достать соли.
— Картошку всю роздали. Теперь и соли не на что выменять, — пожаловался он.
Стёпка снял шапку, помахал и опять надел.
— Может, ещё достанем.
— Где?
— У солдат. У них всё есть; и соль, и мыло, и махорка.
— Так-то они и дадут, даром-то…
— Может, и дадут. Попросим. Айда, — и Стёпка нырнул под вагон.
Все пути были заставлены военными эшелонами и товарными поездами. Вынырнув из-под вагона с другой стороны, ребята неожиданно увидели огромную пушку… Она стояла на платформе, задрав вверх длинное дуло.
— Вот это да! — ахнул Митька.
— Зенитка, — пояснил Стёпка.
На других платформах стояли точно такие же пушки. Вдоль эшелона ходил часовой с винтовкой. На ходу он приплясывал и стукал каблуком о каблук.
— Дяденька, это зенитки? — спросил Стёпка.
Солдат с ног до головы измерил Стёпку и строго сказал:
— С часовым нельзя разговаривать.
На соседнем пути стоял эшелон с пленными итальянцами. Стёпке с Митькой очень хотелось посмотреть на пленных, но часовой закричал:
— Кругом марш!
Они бросились под вагон. Вылезая, уткнулись в огромные валенки. И не успели ребята моргнуть глазом, как солдат в тулупе схватил их за воротники, поставил на землю и спросил:
— Вы что тут лазаете?
— Мы соль ищем, — выпалил Митька.
— Зачем соль?
— Солить.
— Кого солить?
— Огурцы, — ляпнул Стёпка.
— Огурцы зимой не растут, — солдат сдвинул брови, — топай отселева, пока я вам уши не надрал.
Подошёл эшелон с ранеными. Ребята пошли вдоль состава. Здесь часовой не обратил на них внимания. Вагоны с красными крестами были наглухо закрыты. И только в одном из приоткрытой двери торчала забинтованная голова, похожая на ком снега.
— Какая станция? — спросила голова.
— Веригино, — ответил Стёпка.
— А что вы тут делаете?
— Соль ищем.
— А сало у вас есть?
Стёпка отрицательно помотал головой.
— А что есть?
Митька пожал плечами и развёл руки.
— Ничего.
— А вы, дяденька, с фронта? — спросил Стёпка.
— А ты что, слепой? Не видишь? — сердито сказала голова и с грохотом задвинула дверь.
— Почему они все сердитые? — спросил Митька Стёпку.
Стёпка почесал затылок и солидно изрёк:
— Война!
Ребята обошли все поезда. Соли им никто не дал. В тупике стояло шесть вагонов-теплушек. У крайнего вагона широкоплечий рябой солдат умывался снегом. Растирая огромными ручищами волосатую грудь, солдат крякал от удовольствия. Стёпка с Митькой остановились и стали смотреть. Солдат подмигнул им.
— А вы небось так не умеете.
Стёпка зябко поёжился.
— Холодно.
Солдат оскалил зубы.
— С непривычки. А привыкнешь — благодать!
Митьке очень понравился весёлый солдат. «Наверное, и добрый», — подумал он и спросил:
— Дяденька, а соль у вас есть?
Солдат подхватил горсть снега, швырнул себе на спину.
— А как же, сколько хочешь.
— А у нас соль кончилась, — пожаловался Митька.
— Это плохо, — заметил солдат. — А сами-то вы откуда будете?
Стёпка подробно и толково рассказал солдату, где они живут и зачем приехали на станцию. Солдат так ожесточённо тёр полотенцем шею, словно собирался содрать с неё кожу.
— Понятно. Значит, вы живодёры, — сказал он.
— Почему живодёры? — испуганно спросил Митька.
— Потому что вы за картофелину с огурцом готовы с голодных ленинградцев содрать шкуру, — пояснил солдат.
— Неправда! — возразил Стёпка и стукнул себя по груди кулаком. — Мы не живодёры. Тётка Груня настоящая живодёрка. А я свою картошку так, даром отдал. И он тоже отдал, — и Стёпка показал на Митьку. Митька вспомнил, что на картошку он выменял галоши с пелёнками и четыре тетрадки, покраснел, но ничего не сказал. «А то ещё по шее даст», — подумал он.
Солдат натянул рубашку, подпоясался ремнём и, подойдя к Стёпке, протянул руку.
— Извини, брат. Ошибся малость.
— Ладно уж, — сказал Стёпка, пожимая солдату руку.
— Батька-то на фронте?
— А где ж ещё! И у Митьки на фронте. Все мужики на фронте. Одни бабы в деревне остались. А Митькина матка за председателя.
— Понятно, — сказал солдат. — Значит, вам соль нужна? А у меня соли нет. — Солдат так сокрушённо вздохнул, и Митька понял: солдату очень жаль, что нет у него соли.
Митька тоскливо посмотрел в насмешливые глаза солдата и безнадёжно махнул пустым мешком.
— Пошли, Стёпка.
— Стой! — остановил их солдат. — Я же не сказал, что вообще соли нет. У меня её нет, а у другого есть. Шагом марш за мной, — скомандовал он.
Ноги у солдата были длинные, как ходули. Ими он отмеривал такие шаги, что Стёпка с Митькой едва успевали за ним бегом. У последнего вагона солдат остановился и забарабанил по стене кулаком.
— Яшка!
— Чего? — отозвался Яшка.
— У тебя есть соль?
— Есть. А для чего тебе?
— Тут пацанам нужна соль. Открой дверь.
Дверь вагона с визгом поползла вправо, и показался Яшка, толстый, круглый солдат. Голова и туловище у Яшки срослись. И он походил на два шара, поставленных друг на друга. Стёпка прыснул в кулак. А Митька, чтоб не расхохотаться, закусил губы.
— Кому тут соль? — оглушительным басом спросил Яшка.
— Мне.
Солдат Яшка уставился на Митьку и для чего-то щёлкнул толстыми, словно сосиски, пальцами.
— Зачем?
— Солить.
— Кого солить?
Митька испуганно посмотрел на рябого солдата. Тот ему ободряюще подмигнул.
— Суп, — ответил за Митьку Стёпка.
— Ишь ты, чего захотели суп солить, — и Яшка захохотал.
— Не дури. Дай ребятам соли, — серьёзно сказал рябой солдат.
— А ты дрова мне поколешь? — спросил рябого солдата Яшка и хитро прищурился.
Рябой солдат махнул рукой.
— Ладно. Давай топор, эксплуататор.
Эксплуататор Яшка взял у Митьки мешок и насыпал в него столько соли, что ребята вдвоём еле-еле дотащили до вокзала.
…Быстро темнело. В домах зажигались огни. Площадь перед вокзалом опустела. Лошади с розвальнями и Пугая тоже не было.
— Вот так штука! И Пугай куда-то пропал, — возмущённо сказал Стёпка.
Митька с ужасом посмотрел на мешок с солью.
— А если они домой уехали!
— Без нас-то? — И Стёпка вдруг стукнул себя полбу кулаком. — У тётки Груни сестра на станции живёт. Сизорылая, наверное, к ней поехала. Ты оставайся здесь, а я пойду искать. С мешком тяжело таскаться.
— А ты меня не бросишь?
— Не бойся. Я быстро. Дуй на вокзал… Там тепло, — посоветовал Стёпка.
Митька взвалил мешок на спину и, согнувшись пополам, потащился к вокзалу. В зале ожидания было тесно, шумно и дымно. Солдаты беспрерывно курили махорку, дети не переставая плакали, матери на них всё время кричали, около солдат, закутанная в шаль, вертелась цыганка и уговаривала их погадать на картах.
Митька кое-как примостил мешок около двери и сел на него верхом. Ему вдруг очень захотелось есть. Он сунул руку за пазуху. Узелка с пирогами там не было. «Вот так штука, — подумал Митька и стал вспоминать, где он потерял пироги. — Наверное, когда под вагонами лазал».
— Эх, жисть моя, жестянка ржавая, — вздохнул Митька и поднял глаза. Перед ним стояли два цыганёнка. Они походили друг на друга, как два грязных пальца. У одного на голове сидела рыжая шапка, у другого — замызганный красноармейский шлем.
— Что у тебя? Картошка? — спросил цыганёнок в шлеме.
Митька крепко сжал ногами мешок.
— Соль.
— А если бы у тебя была картошка — я бы сплясал на животе, — похвастался цыганёнок в рыжей собачьей шапке.
Митька усмехнулся.
— Соври ещё что-нибудь.
Второй цыганёнок стащил с головы шлем.
— Сыпь с краями, и я научу тебя плясать на животе!
Митька, вспомнив, с каким трудом ему досталась соль, ещё крепче вцепился в мешок.
— Я и без тебя умею плясать на животе.
— Врёшь, врёшь! — закричал цыганёнок, размахивая шлемом. Потом он присел на корточки и, заглядывая Мите в глаза, таинственно сказал:
— Парень, давай играть в таску.
— Я не умею, — чистосердечно признался Митька.
— Научим. Хочешь? Поучим его, Киряй, — он подмигнул цыганёнку в рыжей шапке.
— Научим! — воскликнул Киряй. — Во, игра! На большой с покрышкой, — он выставил палец и накрыл его ладонью. — Давай?
Митька беззаботно махнул рукой.
— Валяй. Всё равно делать нечего.
Цыганята принялись учить Митьку играть в таску. Они сорвали с него шапку, вцепились в волосы и принялись раскачивать Митькину голову из стороны в сторону, приговаривая:
— Левый, правый, левый, правый…
Митька взвыл и бросился на Киряя. Они, обхватив друг друга, упали на пол. А цыганёнок в шлеме схватил мешок с солью.
Стёпка и Пугай подоспели вовремя. Митька с Киряем катались по полу и колошматили друг друга. А цыганёнок в шлеме тащил мешок. Стёпка бросился спасать соль. Догнав цыганёнка, он с размаху хлобыстнул его по уху. Цыганёнок хотел было кинуться на Стёпку, но, увидев Пугая, от страха забился под лавку. Митька с Киряем всё ещё возились, сопели и изо всех сил лупили друг друга кулаками: наконец Митька изловчился и расквасил Киряю нос. Киряй, увидев кровь, заревел. А Митька бросился на улицу. Стёпка, схватив мешок с солью, побежал за ним.