Когда они шли по главной улице, госпожа Бартолотти сказала:
— Слушай, Конрад, по-моему, не надо было говорить Кити Рузике, что ты…
Конрад перебил её:
— Знаю, я уже заметил. Больше я не буду таким опрометчивым.
Когда они дошли до седьмого дома и свернули на узенькую улочку, Конрад сказал:
— Понимаете, мама, мне, собственно говоря, не очень приятно быть таким, таким… — он поискал подходящее слово и нашел его, только, когда они очутились перед школьными воротами, — таким скрытным. Я бы хотел говорить всем правду, но чрезвычайные обстоятельства требуют чрезвычайных мер, так нам всегда говорил руководитель отдела окончательной обработки.
— И он был прав, — сказала госпожа Бартолотти.
— А я же и сам чрезвычайное обстоятельство, — продолжал Конрад, — потому что появился на свет не так, как большинство людей. Поэтому, наверно, в моем случае чрезвычайные меры оправданы.
— Конечно, — согласилась госпожа Бартолотти, открывая ворота. — Конечно. Только я вот что тебе скажу, Конрад. Не сердись, но мне кажется, что ты должен предпринять еще одну чрезвычайную меру — разговаривать у директора не так по-взрослому.
— А я разве разговариваю по-взрослому? А как надо разговаривать по-детски?
— Я и сама не знаю, ведь почти не общаюсь с семилетними детьми, — пробормотала госпожа Бартолотти, поднимаясь по лестнице на второй этаж. — Но мне кажется, что семилетние дети говорят проще, они еще не знают столько слов, как ты.
— Каких слов?
Госпожа Бартолотти не успела ответить, потому что они уже стояли перед дверью с табличкой «ДИРЕКТОР».
А возле дверей их ждал аптекарь Эгон в черном костюме, в черном галстуке и черной папкой под мышкой.
— Эгон, Эгончик, а ты зачем тут? — воскликнула госпожа Бартолотти.
— Цыц! — попробовал утихомирить её господин Эгон и шепотом пояснил: — В конце концов, я же отец. Если возникнут какие-нибудь трудности, я буду вам нужен. Должен же я вас защищать!
Госпожа Бартолотти вздохнула так громко, что он снова цыкнул на неё.
— Эгон, прошу тебя, иди домой или в аптеку, — прошипела она. — Иди куда угодно, но иди!
— И не подумаю, — прошипел в ответ господин Эгон. — Я отец и останусь тут.
И он постучал в дверь.
— Прошу! — послышался изнутри женский голос.
Господин Эгон открыл дверь и вошел в кабинет директора. Конрад и госпожа Бартолотти двинулись за ним. Конрад схватил её за руку.
— Вы ко мне? — спросила довольно старая и довольно полная женщина.
Она не сидела за столом, а стояла перед ним, держа в руках стопку тетрадей.
— Мы хотели бы записать в школу своего сына, — ответил господин Эгон.
Довольно старая и довольно полная женщина положила тетради на стол.
— Записать? Теперь? Как это? В первый класс? Надо было записываться в начале года. Теперь дети уже учатся! А, кроме того, без минуты восемь. Моя коллега, госпожа Штайнц, заболела, и я должна заменить её в третьем «А» классе, сейчас будет звонок!
— Он идет не в первый класс, а во второй, — объяснил господин Эгон.
— В третий! — воскликнула госпожа Бартолотти, умоляюще глядя на аптекаря. — В третий! Во второй он уже ходил. — Она взглянула на аптекаря еще более умоляюще. — В Кайре, в Кайре! В Кайре он ходил во второй класс!
Хотя господин Эгон не понял, что у госпожи Бартолотти на уме, но понял, что ему надо молчать.
Раздался звонок. Госпожа директорша была просто в отчаянии.
— Ну что мне с вами делать? — сказала она. — Третий «А» одних оставлять нельзя надолго, ведь это ужасный класс. Я должна идти на урок!
Госпожа Бартолотти заметила, что записать мальчика в третий класс — не такое трудное дело. Госпожа директорша сказала, что надо заполнить множество бланков, а затем села к столу и попросила у госпожи Бартолотти бумаги, медицинскую справку, метрику и свидетельство за предыдущий класс. Господин Эгон заворожено глядел на свидетельство «немецкой школы в Кайре». Госпожа директорша тоже заворожено смотрела на него. Она очень обрадовалась, что получает такого хорошего ученика и из такой далекой школы, поэтому заявила:
— Правда, это не такое сложное дело. Ведь у вас есть все необходимые документы. А то было бы много мороки.
Потом госпожа директорша повела Конрада в третий «А», даже одолжила ему тетрадь, шариковую ручку и карандаш, потому что у Конрада не было ничего.
Госпожа Бартолотти и госпожа Эгон смотрели вслед Конраду, пока он поднимался с директоршей на третий этаж. У госпожи Бартолотти, которая боялась, что мальчика не так просто будет записать в школу, полегчало на сердце. Но господин Эгон тихонько постанывал. У него болел большой палец на левой ноге, ведь госпожа Бартолотти в кабинете трижды наступила на него. Наступила нарочно, когда госпожа директорша называла его «уважаемый господин Бартолотти», и господин Эгон хотел на это сказать: «Извините, моя фамилия не Бартолотти». После слов «Извините, моя…» — госпожа Бартолотти и наступила ему на палец, и господин Эгон закрыл рот.
— Как ты смеешь оттаптывать мне пальцы! Это неслыханная дерзость! — раздраженно сказал господин Эгон, когда они спускались по лестнице.
— Жалко, что пришлось их оттаптывать, но другого способа не было, — ответила госпожа Бартолотти.
В действительности, ей совсем не было жалко. Она бы с радостью еще раз наступила на пальцы господина Эгона, так как считала, что он слишком вмешивается в их с Конрадом жизнь. Господин Эгон был обижен и похромал в аптеку.
«Может, он такой обиженный, что сегодня больше не явится», — сердито подумала госпожа Бартолотти. Но она ошиблась.
В полдень, в двенадцать часов, госпожа Бартолотти пришла в школу за Конрадом.
Перед воротами стоял господин Эгон. Все еще обиженный, он объяснил госпоже Бартолотти, что не знал, придет ли она за мальчиком или нет.
— Ты ведь никогда не бываешь точна, — сказал он.
Госпожа Бартолотти просто осатанела. Ведь она всегда была точна. Когда дело касалось чего-то важного, всегда была точна.
— Такие люди, как ты, — закричала она, — все валят на других. Только потому, что я не замужем, тку ковры и сильно крашу лицо, ты заявляешь, что я не точна! Это неслыханное нахальство!
— Не кричи, прошу тебя, не кричи, на нас уже смотрят! — сказал аптекарь. Потом вынул из кармана несколько ассигнаций и протянул: — Вот остаток алиментов. Первого числа следующего месяца ты снова получишь от меня деньги.
Госпожа Бартолотти спрятала деньги и попробовала улыбнуться. Хотя ей не так легко было улыбаться. В школе прозвенел звонок.
— Сейчас он выйдет, — сказал господин Эгон.
— Хоть бы ему там понравились, — сказала госпожа Бартолотти.
— Он наверно в первый же день получил пятерку, — сказал господин Эгон.
— Мне его оценки безразличны, — сказала госпожа Бартолотти.
Из школы сначала высыпалась толпа мальчишек, потом толпа девочек, затем толпа девочек и мальчиков, и только после них появился Конрад.
Он увидел госпожу Бартолотти и господина Эгона и направился к ним. Вслед ему кто-то крикнул:
— Бартолотти в болоте, Бартолотти в болоте!
Конрад не оглянулся.
— Хорошо тебе было в школе? — спросила госпожа Бартолотти.
— Ты получил пятерку? — спросил и господин Эгон.
Конрад покачал головою.
— Нет? Почему? — разочарованно спросил господин Эгон. — Может, лучше пойдем во второй класс?
— Не, предок, — ответил Конрад. — Нет, правда, нет. Эта муть, которой здесь учат, одинакова, и скучная до безумия. Я не получил пятерки, потому что не еще не раскрывал рта.
— Конрад, как ты говоришь?
Господин Эгон был так потрясен, что на лбу у него проступило семь морщин.
— Говорю по-детски, — ответил мальчик. — Именно так, как другие дети. — Он повернулся к госпоже Бартолотти. — Мне кажется, я понял, что вы имели в виду, когда утром говорили о моей взрослой речи, и кажется, я уже немного научился говорить по-детски. — Конрад снова повернулся к господину Эгону. — Я сегодня ничего не отвечал на уроках, потому что сначала хотел освоить правильное произношение. Завтра… — мальчик улыбнулся господину Эгону, — завтра я уже буду отвечать и наверно получу пятерку. Если она вас так радует!
Конрад шел по главной улице между госпожой Бартолотти и господином Эгоном.
— Мне очень трудно еще различать, что означает говорить по-детски, а что означает говорить невежливо. Мне надо еще хорошо изучить это различие.
Когда они повернули на улочку, где жила госпожа Бартолотти, то заметили, что за ними бежит Кити Рузика и машет рукой. Госпожа Бартолотти остановилась.
— Эта не та невежливая девочка, что живет под тобой? — спросил господин Эгон, а когда госпожа Бартолотти кивнула, добавил: — Я не хочу, чтобы Конрад общался с ней. Это девочка не раз показывала мне язык!
Кити Рузика сразу показалась госпоже Бартолотти еще приятнее.
— Мой сын будет общаться с этой девочкой сколько захочет! — воскликнула она.
— А мой нет! — воскликнул господин Эгон. Кити была уже совсем близко, поэтому Конрад спросил:
— Что мне теперь делать? Общаться с ней или нет?
— Ты должен… — начал господин Эгон, потом крикнул: «Ой!» — потому что госпожа Бартолотти снова наступила ему на ногу.
— Слышишь, что говорит отец? Ты должен общаться с нею, — улыбаясь, сказала госпожа Бартолотти.
Кити уже подошла к ним.
— Добрый день, госпожа Бартолотти, — сказала она. Господину Эгону девочка только поклонилась, а Конраду улыбнулась. — Сегодня у меня день рождения, — продолжила она, — и ко мне придут дети. Я была бы очень рада, если бы и ты пришел. Мы собираемся в три! Бывай! До трех!
Глава шестая
Кити побежала дальше. Наверно, она потому так спешила, что до трех нужно было сделать много дел. А Конрад с родителями шел медленно.
— Я против, — заявил господин Эгон. — Она невоспитанный ребенок!
— Не говори глупости! — рассердилась госпожа Бартолотти. — Она совершенно нормальная девочка. Да еще и красивая!
— Тебе очень хочется туда идти? — спросил Конрада господин Эгон.
Конрад подумал. Потом сказал, что еще хорошо не знает, очень ли ему хочется. Но Кити ему нравилась. А кроме того, ему кажется, что пойти к Кити наверно было бы полезно, он бы мог там лучше научиться говорить по-детски.
Господин Эгон вздохнул. И потому, что он ничего не хотел запрещать Конраду, и потому что боялся за свои пальцы. Ведь у госпожи Бартолотти снова появилось сердитое, грозное выражение на лице. Она сказала:
— Конрад, это дело очень простое: если ты сегодня пойдешь к Кити, ты мой сын, а если вечером тихонько ляжешь в кровать, то его!
— Понятно, мама, — сказал Конрад. Однако господин Эгон не сдавался.
Когда они подошли к дому, он неожиданно вспомнил, что собирался после обеда повести Конрада на чертово колесо.
— Эгон, иди в свою аптеку! — крикнула госпожа Бартолотти, дрожа от злости.
Но господин Эгон не торопился в аптеку. Сейчас был обеденный перерыв. Аптеку он открывал в два часа. У него был еще целый свободный час, и он хотел провести его в квартире госпожи Бартолотти. Однако она решительно запротестовала.
— Нам некогда! — сказала она. — У нас нет еще подарка на день рождения. И нет обеда для тебя. И вообще мы хотим побыть одни, понимаешь!
— Тогда до свидания, — сказал господин Эгон и печально поплелся в свою аптеку.
Конрад стоял и смотрел ему вслед. Он тоже погрустнел и тихо сказал:
— Мне жалко отца.
— Нечего его жалеть. Такого старого зануду!
Господин Бартолотти потянула его домой.
— Он мой отец, и я его люблю!
Конрад еще больше погрустнел. Поэтому госпожа Бартолотти торопливо заверила его, что и она любит Эгона. Всем сердцем любит! И Конрад снова повеселел.
Когда они пообедали, господин Бартолотти начала искать подарок для Кити. Доставая из шкафа в гостиной игрушечный сервиз, когда-то давно заказанный, она заметила, что Конрад хочет поговорить о господине Эгоне. Он начал с намеков: мол, родители должны мириться друг с другом, так лучше для детей, и если родители ссорятся, то в большинстве случаев виноваты оба. А еще сказал, что все люди разные и надо быть благожелательным к своим близким.
Госпожа Бартолотти мыла запыленный сервиз и тихо бубнила:
— Конечно. — Или: Да, да. — А сама думала: «Теперь мне нельзя и слова сказать про Эгона! Ведь я снова разозлюсь, начну ругать его, и Конрад снова загрустит».
Она решила при Конраде не говорить больше про аптекаря ничего плохого. И наступать ему на ноги только тогда, когда будет полностью уверена, что Конрад не увидит.
Без пяти минут три Конрад стоял уже у двери в прихожей, готовясь идти на день рождения. Он трижды умылся, дважды причесался и обулся в только что начищенные ботинки. В руках он держал коробку из-под обуви, завернутую в тонкую розовую бумагу. Сверху на коробке был приколот зеленый бант из двадцати петель. А розовую бумагу госпожа Бартолотти всю изрисовала маленькими красными сердечками. В коробке был упакованный игрушечный сервиз.
— Ну, Конрад, — сказала госпожа Бартолотти, — тебе можно уже идти.
— Еще нет трех, — заколебался мальчик.
— Несколько минут не имеют никакого значения, — сказала госпожа Бартолотти.
Но Конрад продолжал колебаться. На лестнице послышались голоса и смех. Голоса были детские.
— Слышишь, другие гости уже идут, — сказала госпожа Бартолотти.
Конрад кивнул, но не сдвинулся с места.
— И Флориана пригласили, — сказал он.
— А Флориан хороший мальчик? — спросила госпожа Бартолотти.
— Это тот, что кричал мне вслед: «Бартолотти в болоте», такой большой и толстый.
— Он просто пошутить хотел, — сказала госпожа Бартолотти и улыбнулась, чтобы её слова были убедительнее. Она не хотела, чтобы Конрад огорчался.
— Вы правда верите, что Флориан хотел пошутить? — спросил Конрад.
Он так внимательно смотрел в её лицо, что госпожа Бартолотти перестала улыбаться и сокрушенно покачала головой.
— Так зачем вы говорите, если совсем не верите в это?
— Чтобы ты не огорчался.
— Неужели вы думаете, что я не буду огорчаться, если вы будете говорить неправду? — сказал Конрад.
Потом он спросил, почему есть дети, которые безо всякой причины дразнят других детей.
— Мне этого не объясняли на фабрике, так объясните вы, — попросил он.
Однако госпожа Бартолотти не могла ему ничего объяснить, по крайней мере, не смогла найти объяснения так быстро. Она пообещала Конраду хорошо поразмышлять и ответить на его вопрос, когда он вернется из гостей.
— Честное слово, что я подумаю над этим, — сказала госпожа Бартолотти.
— А вы не обманываете меня? — спросил Конрад.
— Честное слово, — еще раз сказала госпожа Бартолотти.
— Ну, так я теперь пойду, — сказал Конрад.
Госпожа Бартолотти придержала дверь. Она стояла и смотрела ему вслед. Когда он был уже на лестнице, она крикнула ему вслед:
— Если этот Флориан, этот негодник, снова будет дразнить тебя, врежь ему пару горячих!
Конрад остановился.
— Врезать пару горячих? — спросил он. — А что это значит?
Госпожа Бартолотти только из дверей и воскликнула:
— Дай ему оплеуху, вот что это означает! Тресни его, сынок, по башке, съезди ему в ухо, врежь по морде так, чтобы у него звездочки перед глазами появились!
Конрад покачал головой.
— Этому меня тоже не научили! — сказал он и пошел вниз.
Госпожа Бартолотти уже не видела его, но слышала, как он позвонил в дверь Рузиков. Сразу же прозвучал голос Кити Рузики:
— Привет, Конрад, хорошо, что ты пришел! Заходи! Ой, какой красивая коробка, это будет, наверно, самый лучший подарок на мой день рождения.
Потом двери закрылись. Госпожа Бартолотти тоже закрыла дверь, зашла в ванную и густо изрисовала лицо: синим под глазами, красным рот и розовым щеки. Затем отправилась в рабочую комнату, села за станок и продолжила ткать ковер. Она ткала красный цветок с розовыми крапинками на синем фоне. Цветок выходил не таким красивым, как обычно, потому что госпожа Бартолотти думала не о нем, а о детях, которые дразнят других детей. Почему они дразнят их? Сначала госпожа Бартолотти нашла очень простое объяснение. «Просто это плохие дети, — подумала она. — Маленькие поганцы! Такие они уж злые уродились!» Но потом госпожа Бартолотти вспомнила, как ей когда-то говорила мать: «Деточка моя, бери пример со своей двоюродной сестры Луизы, она более вежливая чем ты». Маленькая Берта очень не любила слушать наставления и каждый раз, когда встречала свою двоюродную сестру Луизу, показывала ей язык и бекала. А еще госпожа Бартолотти вспомнила, как она в свое время кричала вслед маленькому Гансу, сыну соседки: «Слюнтяй! Слюнтяй!». И подумала: «Почему я это делала? Я же не была плохим ребенком, не была пакостницей. Наверно, я тогда очень гордилась тем, что у меня не текут слюни!» И госпожа Бартолотти вздохнула, потому что дело с этим обзыванием не такое простое и что очень трудно будет правильно объяснить все Конраду.