Пока Катя занималась приготовлением завтрака и кормлением Глебки, Костя шел в каморку, доставал лом, совок с песком и отправлялся к особо опасным местам, чтобы сколоть лед, если он за ночь образовался, подчистить, присыпать песком, а может быть, и позаниматься скульптурой или архитектурой, что-то подновить, что разрушило время или варвары. В особенности приходилось следить за глазами в скульптурах. Глаза варвары разрушали чаще всего: легкая добыча — электрические лампочки. Но жильцы знали о налетах варваров, и поэтому собирали для Кости перегоревшие лампочки. Участковый привозил их даже на мотоцикле из соседних жэков. Костя лампочки иногда раскрашивал в активный цвет, и тогда глаза у скульптур приобретали свирепый вид, но и это не останавливало варваров. Да что удивляться — так был когда-то разграблен весь Египет. И не только Египет.
Когда Костя возвращался домой, он находил завтрак уже на столе. Глебка сидел и угрюмо ел кашу, постукивая ботинком по пустому огнетушителю, заменявшему ножку стола. Звук был унылый, как в пустыне.
— Каша манная с ванильными вставками, — говорила Катя. — Приехала в кастрюльке прямо из Парижа.
— Ты хорошо выучила «Ревизора».
— Чтобы ты освежил в памяти школьную программу.
Костя поднимал у кастрюли крышку.
— Верно, пахнет Парижем. Знаешь, как я нанялся на работу на Спасоналимовскую?
— Как?
— По объявлению на столбе.
— И столб забрал на память! — смеялась Катя.
Глебка на подобные разговоры не откликался. Тайная надежда на то, что, поселившись у Кости, Глебка раньше начнет свои каникулы, с треском провалилась. Никаких тебе преждевременных каникул, напротив, с каждым днем Катя все крепче закручивала гайки.
Сегодня утром Аида, задержавшись около Кости, спросила:
— Что это все-таки за приезжая?
— Гувернантка для прынца сардынского.
— Ты можешь разговаривать со мной без метлы и лопаты?
— Не могу. Был зачет, и я провалился.
— Какой зачет?
— По метле и лопате.
Аида отправилась дальше оскорбленной походкой. Потом обернулась, крикнула:
— Дизайнер с метлой!
Костя не обиделся, он понимал, что Аида разозлилась. Зачем Костя иногда дразнит Аиду? Да он и не дразнит — он оказывает сопротивление.
У бойлерной Аиду, как всегда, поджидал кочегар Толя Цупиков.
Аида подошла к нему, и тут Костя понял, что гнев Анды обрушится сейчас на несчастного Цупикова. Бог ему в помощь.
***
***
Катя решала с Глебкой задачу по математике: Д=1, 2, 3. Требовалось составить возможное количество условий задачи.
— Назовем Д вареньем, — предложил Глебка, — а то неинтересно. Варенье равно одной банке, двум и трем банкам.
— Что ты несешь! — возмущалась Катя.
— Ничего не несу. Глебка раскрывал ладони, переворачивал их. — Пустые.
— Голова тоже пустая?
Глебка открывал рот, стучал себя косточками пальцев по макушке, и раздавался действительно звук пустоты.
— Оставь в покое голову. Кто тебя научил?
— Надька, вожатая. «Дорогой второй наш класс, беспокоимся о вас!»
— Зубы не заговаривай… Решай задачу.
— Тетя Слоня лучше всех варит варенье.
— Прекрати.
— Я шумно встаю из-за парты, Надька говорит. Была бы парта, показал. Совсем не шумно. Надька сама в наперсток свистит на домоводстве.
— Оставь в покое нос.
Глебка начинает играть на балалайке.
— Оставь в покое язык. Занимайся условием задачи.
Глебка молчит.
— Оглох?
— Ты сказала — оставь в покое язык. Без языка я не умею разговаривать.
— Не разговаривай, ты пиши. Д больше нуля, если Д больше единицы?
Глебка оттопыривает губы, морщит лоб, делает вид, что усиленно думает, и Кате кажется, что он даже шевелит ушами. Ну до чего хитрющий малый!
— Знаю слово на букву «Д».
— Слов на букву «Д» много.
— Написать? — Глебка берет ручку, зажимает ее в пальцах, трясет.
— Куда трясешь? — Чернила из ручки летят Кате на платье. — Что сделал с платьем?
— Надо вырезать кляксы. Хочешь, вырежу, а ты потом зашьешь или Надька на домоводстве зашьет?
Эта вожатая Надька выдвинута как противовес в отношении Кати, ее власти над Глебкой, да и над Костей, наверное. Это понятно.
— Огрею, вот что. И Надьку тоже! Отвечай, «Д» больше нуля, если «Д» больше единицы?
— Может быть, и больше.
— Может быть, тебя снова сдать в детский сад? Ты ходил в детский сад?
— Сдай, пока тети Сони нет.
Костя, который только что вошел и услышал конец разговору, пропел:
— «Если у вас нету тети…»
— Знаю! — как бешеный заорал Глебка и подпрыгнул на табуретке. — «С легким паром»!
Катя схватила Глебку за руку.
— Я с ним больше не могу.
— Они там голые в бане сидят и пиво пьют!
— Прекрати.
— Да. Прекрати, — говорит и Костя. — Ты не в бане.
Табуретка под Рожковым с треском разламывается, широко разбрасывая вокруг себя обломки, как будто табуретка попала в эпицентр землетрясения. Рожков, соответственно, валяется в самом центре эпицентра. Никакого испуга или растерянности не испытывает. Полон достоинства и грустной покорности обстоятельствам.
— Вчера он сломал шкаф, — говорит Катя. Имелось в виду, что развалились ящики.
— Шкаф сам поломался. — Глебка поднимается с пола. Показывает самопишущую ручку. — Перо погнулось. Нечем задачу решать.
— Вот, пожалуйста, он из этого еще извлек выгоду. Катя собрала все, что осталось от табуретки, и снесла на кухню, бросила уже как настоящие дрова.
Костя взял ручку, осмотрел перо. Вынул коробку из-под обуви, где у него лежали плоскогубцы, молоток, гвозди, паяльник, и вначале выправил плоскогубцами перо, а потом с инструментами пошел на кухню и начал ворошить табуреточные части.
— Вынесем обратно на помойку, — сказала Катя.
— Реликт? Ни за что.
— Я знаю, чему равняется Д, — сказал Глебка. — Д меньше трех и равняется трем. Сейчас буду еще варьировать. Д меньше пяти и равняется пяти. Д меньше шести! Д — блеманже, суфле!
Катя дала Глебке подзатыльник, совсем не такой полновесный, какой он обычно получал от тети Слони, по Глебка только этого и ждал: побежал к дверям, выскочил во двор и заголосил:
— Истязают!
Начал бегать по двору. Катя, как, бывало, тетя Слоня, выбежала вслед за ним, пытаясь его поймать, но он уворачивался и продолжал голосить:
— Погибаю!
Во дворе за происходящим наблюдали старухи. У прачечной стояла дочка Тетеркиной Муза Тетеркина в таком же как и у матери пушистом берете, который едва держался на ней огромным розовым одуванчиком. Муза схватила крышки от ведер для пищевых отходов и начала ударять ими, как медными тарелками в оркестре. Кинулись в воздух вороны. Залегли в бункерах коты. В одной из снежных фигур — бах! — лопнула электрическая лампочка. Глебка продолжал носиться по двору и голосить. Муза гремела ведерными крышками и тоже кричала, но свой вариант:
— Порют!
Катя наконец поймала Глебку, но не без помощи бегуна пенсионера Овражкина, который загнал Глебку в угол, как курицу. Катя взяла Глебку за шиворот и повела домой. Он шел воинственный, непокоренный.
Вслед ему неслось: Дзум! дзум! — удары ведерных крышек.
— Представление устроил. Но стыдно!
— Скучно. Уроки да уроки. И в школе и дома.
На пороге дворницкой стоял Костя. С интересом наблюдал.
— Что, если его на самом деле отлупить? — подумал вслух Костя.
— За что? — спросил Глебка, заволновавшись.
— А скучно. — Костя снял шапку, вздохнул и нарочно почесал голову: — Ну, скучно.
— Верно. Потренируйся, — сказала Катя. — Повоспитывай.
Костя сразу перестал чесать голову.
— Снег с крыши надо сбрасывать. Цупик вон идет. — И Костя, чтобы совсем покончить с разговором о воспитании, деловито надел шапку.
По двору шел Толя Цупиков, нес мотки веревок и лопаты.
— Возьмите меня на крышу, — немедленно попросил Глебка.
— Мечтаю, как и воспитывать. Подежуришь внизу? — спросил Костя Катю.
— Сейчас оденусь.
Катя и Глебка снова вышли во двор, оба уже одетые. Их внимательно оглядели старухи. У Музы кастрюльные крышки забрали, и она просто стояла у прачечной. Костя и Толя Цупиков ушли в подъезд, чтобы подняться на крышу. Во дворе появилась техник-смотритель Фокасьева. Размахивая папиросой, сказала Глебке:
— Тетка звонила — интересуется, как живешь.
Посетителей к Соне Петровне не пускали. В институте питания был объявлен карантин, потому что в городе эпидемия гриппа.
— Лучше всех живу, — ответил Глебка Фокасьевой.
— Я его истязаю, — сказала Катя.
— Неправда! — возмутился Глебка.
— Ты сам только что бегал по двору и кричал.
С крыши закричал Толя:
— Вы там готовы? Можно начинать?
— Начинайте! — распорядилась Фокасьева.
— Ай, ду-ду! — закричал Глебка. Он уже обо всем забыл.
Полетели первые пласты тяжелого снега, расшиблись об асфальт. Гулко толкнулось по двору эхо и улетело обратно на крышу. Старухи разошлись: они не выносят шума.
— Вы мне окно в подъезде не разбейте! — крикнула Фокасьева прокуренным голосом. Она держала ладонь над головой, между пальцами — папироса, на кончике которой шевелились под ветром искры, и смотрела наверх, на крышу руководящим взглядом.
— Не волнуйтесь, техник!
Опять взорвались на асфальте снаряды, засвистели осколки.
— Даешь еще! — радовался Глебка. Он жил сейчас полной жизнью.
— Ты москвичка? — спросила Фокасьева Катю.
— Нет.
Из подъезда пытался выскочить шустрый человек с тоненькой папочкой под мышкой. Он смешно вертел голо вой, прицеливаясь, когда бы ему выскочить. «Люди стали совсем нетерпеливыми, даже в пустяках», — подумала Катя. А она? Слишком терпелива, даже на свадьбе присутствовала. Зачем?
— Жилец, осторожно, — сказала Фокасьева, — снег с крыши сбрасывают. За счастьем приехала? Жилец, я же вас предупредила. Или поступать куда-нибудь будешь?
— Не буду, — ответила Катя, продолжая думать о своем.
— Значит, за счастьем все-таки?
Жилец с тоненькой папочкой выскочил, и в этот миг завизжала Муза Тетеркина: Глебка пристегнул ей к уху прищепку. Катя сбегала, спасла Музу, привела Глебку.
С крыши теперь полетели снег и лед мелкими кусками Видны были взмахи лопат. Из жэка пришли за Фокасьевой:
— Вас ждут в ремонтуправлении.
— Ты здесь покараулишь? — спросила Фокасьева Катю.
— Для этого и приехала, — улыбнулась Катя. — Специально.
— От причуд не продохнуть. — Фокасьева глубоко затянулась папиросой и ушла.
Глебка радостно смотрел наверх, на взмахи лопат ждал, когда снова полетят снаряды.
— Иди сюда. Встань возле меня.
Он послушно подошел, стал. Катя поправила на нем фуражку, отряхнула пальто. Глебка спросил:
— Ты сердишься на меня? — И заглянул Кате в лицо. — Сердишься? — повторил он обеспокоенно.
— Назови слово на букву «Д».
— Капитан Дик.
— Нет.
— Дыня, диван.
— Варьируй еще — вторая «У».
— Дупло. В классе у нас учится.
— Нет. Дурачок, — сказала Катя ласково.
Но Глебка обиделся, хотел отойти. Она его крепко взяла за руку. Он все-таки руку выдернул, перекрутился весь для этого и отбежал на другой конец двора. Оттуда по-мальчишески бескомпромиссно закричал:
— А ты… ты! Дворничиха!
Он кричал что-то еще, но не было слышно, потому что с крыши полетели самые большие снаряды… Началась канонада, от которой сотрясалась мостовая и которая так привлекательна для зрителей.
Когда Катя и Костя вернулись домой, Глебки дома не было.
— Ну, где этот Сверхчеловек?
Катя подняла голову и взглянула на фонарь: наверху, на фонаре, сидел довольный собой Сверхчеловек…
— Посмотри, какой он ловкий, — сказала Катя. Она не хотела, чтобы Костя ругал сейчас Глебку.
— Созреет и упадет, — сказал Костя.
***
На следующий день Катя спросила Костю:
— Ты думал о жизни всерьез?
— Зачем? Я мусорный гений. — Костя улыбнулся.
— Надолго или эпидемия?
— Ты предлагаешь свой леспромхоз? Я подумаю. — Костя продолжал улыбаться. С каждым днем Катя нравилась ему все больше, и он не скрывал этого. Зачем скрывать? Он хотел, чтобы Катя поскорее убедилась бы в этом сама.
— Я работаю на звероферме. И ничего тебе не предлагаю. — Теперь улыбнулась и Катя. — Ты вроде Глебки.
— Почему?
— Не созрел еще. На фонаре сидишь.
— Не созрел для чего?
— Для собственного сознания. За тебя решают обстоятельства. Ты и здесь в силу обстоятельств.
— А ты — обстоятельства?
Катя не ответила.
Разговаривали они на кухне. Катя закончила мыть посуду. Костя перетирал посуду полотенцем.
Они стояли рядом.
— Тебя кто-нибудь обидел? Ну… в том крае, где солнца восход? Куда ты ездила? — Костя спросил в своей шутливой манере, но Катя угадала в вопросе серьезность.
— С чего ты взял, что меня обидели?
— Показалось. — Костя был осторожен: он никак не хотел причинять Кате хотя бы малейшую боль.
— Закажу себе «кенгуру» и уеду, чтобы не казалось.
— В «кенгуру» на звероферме! — Костя засмеялся. — На севере диком!
— В лоб получишь, — сказала Катя и щелкнула пальцем по тарелке, которую держал Костя.
— А за что?
— Я самолюбивая девушка.
— Ты говорила, что ты любопытная.
— Я — всякая. Пора усвоить.
Костя накинул полотенце Кате на плечи и тихонько привлек Катю к себе. Совсем близко смотрел ей в глаза, ждал в Катиных глазах ответного движения. Катя спокойно сказала: