— Мины, значит, могут быть? — заговорили девочки и на минуту притихли, пристально оглядываясь по сторонам.
— А вон дот немецкий, — показала Марья Ивановна на кирпичную стенку, прилепившуюся на краю обрыва. — Сейчас под снегом не видно, а там лежат еще немецкие каски, клочья одежды…
— Словом, остатки дохлых фрицев, — вставил Саша Терентьев.
Все засмеялись и стали приглядываться к торчавшему из-под снега доту.
Аня отвернулась: ей даже и взглянуть было противно на то, что напоминало о фашистах.
Оля Хрусталева в этот момент стояла рядом с Аней. Она внимательно посмотрела Ане в лицо и спросила тихонько:
— А при фашистах в школе вы учились?
Ане представились стеклянные глаза учителя, и даже теперь на лице ее выразилось отвращение.
Опустив голову и глядя в землю, Аня сказала:
— В школе учитель бил ребят… палкой…
— Какое же он имел право? — возмущенно воскликнула Оля.
Аня подняла голову и в свою очередь посмотрела на Олю с удивлением:
— Право? При фашистах какое право?
Оля взяла Аню под руку.
— Тебя зовут Аня? Ты на сборе хорошо выступала и веселая была… А сейчас… Как вы тут раньше жили? Расскажи мне немножко…
Они отошли в сторону.
Аня не любила вспоминать про неволю… Но если эта славная девочка хочет знать…
— Вот видишь, — сказала она, — там внизу, под горой, где колхозная контора, там стояли танки. А по этой улице нельзя было пройти… Каждую секунду тебя могли убить, ударить, отнять пальто или башмаки… А дедка, в избе которого жили… А учительница из третьего класса, такая молоденькая, как ваша Вера…
Аня говорила быстро и путанно. Круглое лицо ее побледнело.
Оля не могла представить себе, что нельзя найти управу на обидчика. Она всегда жила там, где имеют право делать хорошее и не имеют права поступать дурно.
«А это что же, — подумала Оля. — Это, выходит, с человеком обращаются, как с животным или с вещью?»
И вдруг Оля поняла, что всегда, всю свою жизнь она жила очень хорошо. И даже в блокаду, когда было мучительно холодно и всё время хотелось есть, и тогда она жила хорошо, потому что она была среди своих, готовых помочь друг другу в беде.
— Давай будем дружить, — сказала Оля и протянула подруге руку.
— Давай, — обрадовалась Аня.
Она опять радостно улыбнулась и принялась жадно расспрашивать, что привезли за книги и какую из них Оля ей посоветовала бы прочесть первой.
* * *
Оле хотелось приласкать новую подругу. И она всё думала, что бы такое сделать для нее очень, очень хорошее.
Из-за этих мыслей она чуть было совсем не забыла о поручении Оси.
Ося решил организовать шахматное состязание между мужской школой и мальчиками из Подгорной школы. «Конечно, ему просто стало завидно, что девочки такое интересное придумали, а мальчики сделать этого не догадались», — думала Оля.
Обернувшись к Лене Петренкову, Оля спросила:
— А у вас есть шахматный кружок?
Леня наморщил лоб.
— Кружок шахматный? А что?
— Надо, раз спрашиваю.
— А зачем?
— Вот странный! Просто одна мужская школа хочет вас вызвать по шахматам на состязание.
— Эх! — с сожалением сказал Леня. — Нет у нас кружка.
— Ну, нет так нет. Пошли скорей, Тамара. Заметки присылайте, смотрите не задерживайте!
Веселой гурьбой спускались с горки. Новые друзья провожали пионерок. Было совсем темно, сыро, похоже на весну, а не на глубокую осень. Редкие звезды мерцали в облаках. Девочки скользили по грязи и смеялись.
— Ой, упаду сейчас! Держите!
— Галоши на память вам, пожалуй, оставим.
— Ничего, оставляйте. Утром отыщем, привезем.
Уже подходили к зданию вокзала, когда Оля услышала, что ее окликают.
Она остановилась.
Разбрызгивая сапогами грязь и тяжело дыша, к ней подбежал Леня Петров.
— Догнал все-таки! Слушай, Хрусталева, шахматного кружка у нас нет, а шахматист есть. Очень хочет состязаться.
На свет фонаря откуда-то из под локтя коренастого Лени выскочил невысокий школьник.
— Я тому мальчику, что в шахматы предлагает играть, напишу сейчас записку, — сказал он солидно. А вы уже передайте, будьте добры…
— Ну, давай, давай скорее!
Свистнул где-то вдали паровоз.
— Идет, идет! — закричали девочки.
— Быстро, быстро! Скорей! — торопила Оля.
Мальчик положил бумагу на книгу, книгу — на чью-то дружески подставленную спину, и, при тусклом свете вокзального фонаря, принялся писать. В тот момент, когда поезд отходил, Леня протянул письмо Оле, стоявшей на площадке.
В вагоне Оля и Таня развернули записку.
— Это ничего, что не нам адресовано, — успокаивающе сказала Таня. — Деловое ведь. И через дружину передается.
Вкривь и вкось на бумаге лепились буквы:
«Товарищ, который в шахматы!
Вызываю тебя на состязание. Дадим друг другу жару. Будем играть на открытках.
Мой адрес: Поселок Подгорное, Алексею Петренкову. Первый ход твой».
— «Который в шахматы»! — фыркнула Таня.
— Он не успел подумать! На спине писал. — Оля разгладила мятую записку и положила ее в карман, вместе с письмом пионеров-подгорновцев ко всей дружине 174-й школы.
Строгий учитель
За окном валит густой снег. А в избе вытопленная русская печка дышит теплом. За занавеской легонько всхрапывает мама. Она возилась у печки, что-то прибирала, двигаясь потихоньку, чтобы не мешать, потом прилегла и заснула.
Керосиновая лампа сильно коптит. Черные языки стелятся по внутренней стенке стекла и выползают наружу. Аня смотрит, как разлетаются над лампой крошечные хлопья, и не понимает, что надо прикрутить фитиль. В глазах у нее беспокойство, растерянность и тоска. Она чувствует себя глубоко несчастной.
— Слушай внимательно, я прочту тебе еще раз, — говорит Алеша.
И ровным, неторопливым, убеждающим голосом читает:
«Если автомобиль будет проезжать по 45 километров в час, то до намеченного пункта он не доедет 150 километров». — Не доедет. Понятно? — «Если же, он, — этот автомобиль, — будет проезжать по 65 километров в час, то за то же самое время — то же самое, ясно? — он сможет проехать дальше этого пункта на 50 километров». Спрашивается: «Какое расстояние должен проехать автомобиль?»
Всё это Аня уже слышала. Давным-давно уже по пыльной, сжигаемой летним солнцем дороге едет автомобиль. Шоферу жарко и тоскливо почти так же, как жарко и тоскливо самой Ане. Наверно, он немножко ошалел от жары, потому что едет то 45 километров в час, то 65 километров. От этой неравномерной езды у Ани почему-то руки-ноги становятся вялыми, а в голове возникает ощущение чего-то мягкого, расплывчат того и неопределенного. Сколько же километров он должен проехать, этот несчастный, запутавшийся шофер?
— Ну? — строго спрашивает Алеша.
— Может, он и сам не знает, — упавшим голосом говорит Аня.
Над синими хмурыми глазами брови у Алеши взлетают от удивления.
— Кто не знает?
— Шофер… Какое расстояние он должен проехать на автомобиле.
Алеша вскакивает с табуретки. Взгляд его падает на лампу. Точным коротким движением он прикручивает фитиль. Потом засовывает руки в карманы и начинает ходить по комнате. Тень его мечется по бревенчатой стене. Алеша невысок и строен, а тень у него широкая и какая-то кривая, неуклюжая. Аня смотрит на тень.
— Почему ты не хочешь рассуждать, Аня? — грустно спрашивает Алеша. — Так ведь ты никогда не перешагнешь через класс.
Губы у Ани дрожат. Она прижимает кулаки к глазам. Слезы капают на раскрытый задачник и поливают автомобиль, который должен проехать неизвестное расстояние.
— Теперь заревела! — В голосе Алеши упрек, а жалости ни капли.
— Я… хочу рассуждать, — всхлипывает Аня. — А ты… — в эту минуту она терпеть не может Алешу за то, что он такой спокойный. Закричал бы на нее, разозлился, может быть, она тогда скорее бы поняла. — А ты… а ты… не так объясняешь. Не умеешь объяснять, так не берись…
От собственной несправедливости Аня испытывает отчаяние. Сквозь слезы она видит, как краска медленно заливает тонкую белую кожу на алешиных щеках.
— Ты забила себе в голову, будто ты глупая, — тихо говорит Алеша. — А на самом деле ты способнее многих. Поищи себе другого учителя, когда так!
Он снимает с гвоздя шапку, нахлобучивает ее и надевает пальто.
— Иди, иди, гордый! — бормочет Аня.
— Я гордый, а ты притворяла, — говорит он сурово, — потому что прикидываешься, будто не понимаешь, что если шофер твой едет по 65 километров в час, то он успевает проехать на 200 километров больше. И за то же самое время. А в один час он едет больше на 20 километров; значит, сколько же он часов ехал?
— Подожди! Подожди! — радостно кричит Аня. — Так ведь он, значит, десять часов ехал? И проехал 650 километров. Ой! Поняла! Ой!
— А лишние 50 километров отхватил. Забыла?
— Какие лишние? Ай! Ну, конечно! Алеша… — говорит она просительно. — Сними пальто…
Из-за занавески выходит анина мама. Конечно, она уже давно проснулась от их криков.
— Помирились? — спрашивает мама. — Ну, пейте чай теперь. Алешенька, садись, голубчик.
— Самый последний раз занимаюсь с капризами, — решительно говорит Алеша, снимая пальто. — И к следующему разу ты решишь пять задач этого самого типа.
— Она решит, она всё решит, — примирительно говорит анина мама и почему-то внезапно звонко смеется.
Алеша быстро взглядывает на нее и густо краснеет.
— Я не над тобой, Алеша, — поспешно говорит мама. — И не подумай! Я просто так… свое вспомнила.
Автомобили, путешественники, отвлеченные числа и десятичные дроби на время оставляют Аню в покое. Ей весело сидеть за столом с мамой и строгим Алешей и хочется думать о веселом.
— Какая девочка славная в той дружине, которая нам книги прислала! — болтает Аня. — Вот ты не был тогда на сборе — до чего жаль! Ее зовут Оля Хрусталева, ту девочку.
— Оля Хрусталева? — переспрашивает Алеша и внимательно смотрит на Аню.
— Ты чего? — спрашивает Аня.
— Так…
Он молча кончает пить чай, говорит «спасибо», прощается и уходит.
Аня вздыхает, прибирая со стола. Ох, этот Алеша! Аня-то ему постоянно рассказывает, как она хочет, чтобы поскорей папа приехал и как они с мамой ждут его — не дождутся. А он о себе никогда не говорит. Разве что о сестре Варе или о младшем брате Леньке что-нибудь расскажет. А больше говорит об арифметике, о книгах, о школе.
Глава шестая. Кто ищет, тот всегда найдет
Не надо терять надежды…
— Пока, к сожалению, ничем не могу вас порадовать, — сказала Ксения Семеновна Вихрова.
Лицо Сахарова помрачнело. Он облокотился на стол и тяжело вздохнул.
Раз в полторы недели, а то и чаще Иван Антонович заходил после работы в отдел розыска Гороно.
Всегда приветливая и ласковая, инспектор Ксения Семеновна подробно рассказывала ему о том, что делается, чтобы отыскать его сына. Но ничего утешительного сказать она до сих пор не могла. Казалось, Алеша Сахаров пропал бесследно.
Ксения Семеновна с теплым сочувствием взглянула на своего собеседника.
— Пока, — она сделала ударение на этом слове, — ничего определенного еще нет. Но мне кажется, что скоро мы будем иметь данные…
— Почему вы так думаете? — оживился Сахаров.
— Поиски сейчас идут по линии отдела опеки. Вы это знаете. Я вам говорила, что мы запросили те районные отделы народного образования, где происходило усыновление маленьких ленинградцев. Нам прислали огромный список таких детей. Из этого списка мы выбрали Сахаровых Алексеев…
— Так, значит, не один Алеша Сахаров из Ленинграда остался без родных и был отправлен на «Большую землю»?
— Конечно, не один, — улыбнулась Ксения Семеновна. — Алексеев Сахаровых, вывезенных из Ленинграда и впоследствии усыновленных или взятых на опекунство, оказалось девять человек.
— Как много! — удивился Сахаров.
Ксения Семеновна кивнула и продолжала:
— Из них пять Алексеев Ивановичей. У четверых отчество другое, но, на всякий случай, мы их тоже приняли во внимание. Относительно всех девяти Алешей мы послали запросы на места. Нас особенно интересовало, где, когда и при каких обстоятельствах усыновили этих мальчиков. Мы просим возможно точнее выяснить все подробности…
— Ответа еще не было? — взволнованно спросил Сахаров.
— Из трех, самых ближних мест, уже поступили ответы. Но данные не подходят. А вот из дальних мест еще придется подождать ответ.
— Как всё это длительно!.. И как сложно!
— Разумеется, не быстро. Ведь расстояние значительное. И, кроме того, всюду надо поднимать архивы, устанавливать точные данные…
— Иной раз мне кажется: так мы никогда ничего и не узнаем, — грустно признался Иван Антонович.
— Вот это уж совсем напрасно! — воскликнула Ксения Семеновна. — Ни в коем случае не надо терять надежды. Да знаете ли вы, товарищ дорогой, какие труднейшие, запутанные случаи удавалось нам распутывать? Только на-днях мы нашли девочку. Разыскивал ее старший брат, теперь курсант. Приходит ко мне такой парень, грудь в орденах, и говорит: «Найдите мою сестренку. Одна она у меня осталась, самая наша младшенькая. Семья была большая и вся во время войны погибла». А обстоятельства были такие: дом разбомбило, погибли там многие… — Ксения Семеновна вздохнула. — Двухлетнюю девочку вытащили из-под развалин и отнесли в ближайший госпиталь. Документов при девочке, разумеется, не было никаких. Ребенок был испуган, ошеломлен бомбежкой. И что может знать и помнить двухлетняя крошка?
— И все-таки ее нашли через четыре с лишним года? — поразился Сахаров. — Но как? Каким образом?
— Единственной путеводной ниточкой, связывавшей девочку с прошлым, была вышивка на платье. Девочку, очевидно, собирались отправить на дачу с детским садом или с яслями. Но не успели… И вот на всей одежде ребенка — на платьице, на рубашке, на переднике, на чулках — было заботливо вышито: «Гусева Оля». Это было записано при поступлении девочки в госпиталь. И, само собой разумеется, был записан адрес того разбомбленного дома, из которого девочку принесли.
— И потом, когда девочку отправили в «Дом малютки», всё это взяли на заметку, — подсказал Сахаров.
— Да. Девочку принесли в госпиталь чужие люди. Неверно я сказала. Не чужие, а просто незнакомые. Как в большой семье, живем мы в нашей стране. Каждый готов позаботиться о другом. Вы думаете, Иван Антонович, что детский дом, откуда потерялся ваш сын, хоть на минуту забыл о нем? Конечно, они сразу же дали знать о пропаже мальчика и в детприемники и в угрозыск. Поисками вашего сына заняты многие люди. Так что запаситесь терпением, — добавила она, мягко улыбаясь.
— Спасибо вам, — всегда вы меня подбадриваете… — сказал Сахаров, прощаясь с инспектором.
Я его найду
Ося упрекал себя за то, что в последнее время он ничего не предпринимал для поисков Алика. Уж очень много интересного происходило кругом.
Недавно состоялось очередное комсомольское собрание, посвященное выборам в Верховный Совет СССР. Мальчики делали небольшие доклады. Ося рассказывал о выборах в капиталистических странах. Два вечера он просидел в читальне над газетами и брошюрами.
Немало времени отнимала работа в школьной мастерской наглядных пособий, где мальчики с увлечением вытачивали, клеили, раскрашивали разные приборы и макеты. Руководил мастерской учитель географии, веселый живой старик, организатор многих интересных дел. А Ося всегда был энтузиастом географии.