И внезапно, как человек, лишившийся чувств, а затем пришедший в себя, парковый сторож всё понял. Он знал их всех, когда был мальчиком — и многих других. Но он забыл всё, что знал, он презирал все эти детские глупости, смеялся над ними. Он закрыл лицо руками, чтобы спрятать слёзы.
Мэри Поппинс наклонилась и подняла юлу.
— Пора, — сказала она спокойно. — Стемнело. Вас ждут. Кастор, поправь венок. Поллукс, застегни воротник. Вспомните, кто вы!
— А вы кто, Мэри Поппинс? — поддразнили близнецы. — С вашим «марш домой сей секунд»? Как будто мы можем забыть!
И каждый прижал к себе свой ворох зелени.
— До следующего года, Джейн и Майкл! — прокричали они. — Мы придём, чтобы снова собрать конского щавеля.
Близнецы помахали светящимися руками и вдруг исчезли так же внезапно, как исчез день. Каждый прижимал к себе ворох зелени.
— И ещё лисохвоста и лисьих перчаток! — сказала Лисичка.
— Петрушки! — Заяц, казалось, знал лишь одно слово.
И они тоже исчезли.
— Кру-кви, кру-кви —
Лови!
Огромная птица вспорхнула на плечо Мэри Поппинс и воткнула своё перо ей в шляпку. И раствсцэилась в звёздной пыли.
Мэри Поппинс расправила сверкающее перо и посмотрела на Ориона.
— Ступай, не медли, — сказала она ему.
Медли, Мелли, медли, Мелли,
Медли, милая, молю.
Ты малёк помедли, Мелли,
Мало ль я тебя люблю! —
фальшиво пропел Орион и бросил на неё отчаянный взгляд.
— Не волнуйся, я буду на месте вовремя. Но оставить всё это… — Он раскинул руки, как будто стараясь обнять весь парк. — Ну да ладно, закон есть закон. Как бы ни было трудно ему повиноваться.
Он закинул в рот оставшиеся вишни, выплюнул косточки на ромашковый газон, взял её руку и поцеловал.
— Прощай, моя добрая фея, — сказал он хрипло и исчез, как задутая свеча.
— До следующего года! — вопили Джейн и Майкл, обращаясь к пустоте, оставшейся после Ориона.
Парковый сторож вскочил на ноги.
— Пусть возьмут всё! — закричал он. — Пусть возьмут всё, что им нужно! Больше, чем нужно!
В неистовстве он скакал от грядки к грядке, срывая зелёные стебли и бросая их в воздух.
— Вот, берите! К чертям правила! Вот розмарин — это для воспоминания.[4] Вот корм для вашей лошадки, ребята! Лисохвост для Лисички! Сладкие травы для птиц и зверей!
Он подбрасывал травы к небу. К удивлению Джейн и Майкла, ни один листочек, ни одна травинка не упали обратно, кроме одного маленького букетика, который поймала Мэри Поппинс и заправила себе за пояс.
— Простите меня, друзья! Я не узнал вас сразу! — кричал сторож в пустоту. — Я и себя не узнал! Я забыл всё, что знал, когда был мальчиком. Только в темноте я смог всё ясно увидеть. Но теперь я знаю, кто вы такие. И знаю, кто я, мистер Орион, ей-богу! Что бы ни творил огуречный сок, а я всё равно парковый сторож, в любой шляпе и даже совсем без шляпы.
И он поскакал дальше, собирая травы, подбрасывая их вверх, выкрикивая их названия:
— Зверобой! Ноготки! Васильки! Кориандр! Нарцисс! Душица! Рута!
— Право слово, Смит, что это с вами? Вы чуть с ног меня не сбили! — Мистер Бэнкс остановился при входе в Аптекарский садик и принялся стряхивать душицу с полей своего котелка. — Разумеется, вы парковый сторож. Никто этого не оспаривает.
Парковый сторож не обратил на мистера Бэнкса никакого внимания. Он прошёл дальше, разбрасывая травы и выкрикивая:
— Марь Доброго Генриха! Колокольчик! Шалфей! Мирра! Beчерница! Базилик!
В воздух летели цветки и листья, и ничего не падало обратно.
Мистер Бэнкс ошарашенно смотрел ему вслед.
— Чего это он, интересно, разбрасывается травами? Парковый сторож нарушает правила! Бедняга, должно быть, потерял разум.
— Или нашёл, — тихонько отозвалась Тётушка-Птичница.
— Ага! Вот вы где! — обратился к ней мистер Бэнкс, приподняв шляпу. — Я сегодня подошёл к собору Святого Павла, а вас там нет.
Ваши птицы устроили ужасный переполох. Они что, едят без перерыва? А мне некому было дать два пенса, чтоб купить им корма, и теперь они, должно быть, умирают с голоду. А вы что здесь делаете? — И он раскрыл объятья подбежавшим Джейн и Майклу. — А, пикник в честь Иванова дня? Могли бы оставить мне мясного рулета. — Он схватил недоеденное пирожное и принялся жадно жевать его.
— Ты ищешь свою суженую? — спросила Джейн, прижимаясь к отцовскому плечу.
— Нет, конечно. Я прекрасно знаю, где она. И как раз туда иду. А вы как поживаете, Мэри Поппинс? — Он взглянул на прямую фигуру, покачивающую коляску. — У вас очень свежий вид с этим букетиком незабудок за поясом, и вишнёвыми серёжками, и в этой нарядной шляпке. Одно перо чего стоит!
— Благодарю вас, — отозвалась Мэри Поппинс, тряхнув головой, и самодовольно улыбнулась.
Она всегда принимала комплименты как должное.
Мистер Бэнкс посмотрел на неё задумчиво и удивлённо.
— Вы ведь не стареете, верно? Как вам это удаётся? Откройте свой секрет! — поддразнил он её.
— А она съела зёрнышко папоротника, — лукаво объяснила Тётушка-Птичница.
— Зёрнышко папоротника? Бабушкины сказки! Когда я был мальчиком, мне сказали: «Хочешь жить вечно — съешь зёрнышко папоротника». И я приходил вот в этот садик и искал его.
— Не могу представить тебя маленьким. — Джейн сверила свой рост по средней пуговице мистера Бэнкса.
— Не понимаю почему, — обиделся тот. — Я был тогда прелестным ребёнком, примерно с тебя ростом, — белый воротничок, коричневые бархатные штанишки, чёрные чулки, ботинки на пуговичках. Я ходил и кричал: «Где ты, папоротниковое зёрнышко? Отзовись!» Но, конечно, так и не нашёл его. Не уверен, что оно существует в природе, — добавил мистер Бэнкс скептически. — И ещё я тут кое-что потерял. Первую свою полукрону! А у меня были такие планы! Я собирался скупить весь мир. Но монетка выпала сквозь дыру в кармане.
— Это, наверное, та, которую нашёл Орион. Он взял её с собой, — сказал Майкл. — Прямо перед твоим приходом.
— О’Райан? Должно быть, приятель Смита. Ирландцы страшно везучие. Небось, уже промотал. Если б я пришёл пораньше, 1^9 заставил бы его отдать мою монетку. Я не могу себе позволить сорить даже пенсами, не то что полукронами!
Мэри Поппинс окинула его проницательным взглядом.
— Всё, что теряется, где-нибудь да находится, — сказала она.
Мистер Бэнкс пришёл было в замешательство, но потом лицо его прояснилось. Он запрокинул голову и громко расхохотался.
— Ну конечно! Как я сам не сообразил. Ведь ничто не может вывалиться сквозь дыру во Вселенной — значит, где-нибудь оно да есть. А всё равно жалко. Ну, да что упало, то пропало. Мне пора идти. Я уже опаздываю.
В ответ раздался звук, напоминающий хриплое кудахтанье.
— Опаздывает по утрам, опаздывает по вечерам. Дать тебе волю, ты и на собственные похороны опоздаешь!
Мистер Бэнкс, вздрогнув, вгляделся в сумрак и увидал под кустом бузины старушку в чёрном платье, усыпанном — или почудилось? — трёхпенсовыми монетками. Возле неё вырисовывались два огромных бесформенных силуэта, немного похожих — не слишком, правда, — на гигантских молодых женщин.
Что ж, это была правда. Глупо отрицать — он действительно иногда задерживался. Но откуда она знает? И по какому праву ^га совершенно незнакомая старуха вмешивается в его дела?
— Я занятой человек, — запальчиво начал мистер Бэнкс, — я зарабатываю деньги, содержу семью… Я часто работаю допоздна, и потом мне трудно рано вставать…
— «Рано в кровать, рано вставать — горя и хвори не будете знать!» Сколько раз я говорила это Этельреду Неразумному, но куда там! Так он меня и не послушался.
«Этельред Неразумный! Он жил, кажется, в одиннадцатом веке. Бедняжка повредилась в уме, — подумал мистер Бэнкс, — не стоит с ней спорить».
— А Альфреда Великого вы тоже знали? — спросил он вежливо.
— Ха! Он был ещё хуже Этельреда. Обещал присмотреть за моими пряниками. «Не трогай их, — говорит, — я буду поддерживать огонь и присматривать!» А сам? Подкинул дровишек в печь да и забыл о пряниках начисто. Размышлял о своём королевстве, а имбирные звёзды тем временем превратились в уголья.
Имбирные звёзды! Всё-таки у Мэри Поппинс дар заводись странные знакомства.
— Ну, ничего, — сказал мистер Бэнкс успокаивающе, — остаются ведь настоящие звёзды, правда? Их не спалишь и с места не сдвинешь.
Не обращая внимания на новый взрыв визгливого хохота, мистер Бэнкс посмотрел на небо.
— А вот и первая звезда. Дети, загадывайте желание! А вот и вторая. Как они быстро появляются! Господи, до чего они сегодня яркие! — сказал он тихим от восторга голосом. — Как они мерцают — будто у них там праздник. Полярная звезда! Сириус! Небесные Близнецы! И вон… Да-да, я всегда узнаю его по поясу с тремя большими звёздами в ряд. Святые небеса! — вскричал вдруг мистер Бэнкс. — Их четыре! Или меня подводит зрение? Джейн, Майкл, вы видите? Лишняя звезда в поясе?
Они проследили за его пальцем, указывающим в небо, и действительно, там было что-то маленькое, мерцающее. Может быть, не совсем звезда, но что-то там определённо было.
Они сморгнули, не веря себе и наполовину всё-таки веря.
— Да, кажется, — прошептали они, не смея сказать громче.
Мистер Бэнкс подкинул в воздух свой котелок. Он был вне себя от радости.
— Новая звезда! Мир, рукоплещи! Джордж Бэнкс, проживающий в Доме Номер Семнадцать по Вишнёвому переулку, первый заметил её! Я должен сохранять спокойствие — да, спокойствие, оставаться рассудительным и невозмутимым.
Однако, несмотря на эти благие намерения, мистер Бэнкс был как в лихорадке.
— Мне немедленно нужно найти адмирала и одолжить у него телескоп. Всё проверить. Доложить Астрономическому обществу. Вы ведь доберётесь домой сами, Мэри Поппинс? Сами понимаете, я не могу откладывать такое дело! Доброй ночи, миссис Смит, — поклонился он Тётушке-Птичнице. — И вам доброй ночи, мадам…
— Миссис Корри, — сказал старушка, ухмыляясь.
Мистер Бэнкс, уже шагнувший прочь, остановился как вкопанный. Где он слышал это имя? Он уставился на странную маленькую женщину, потом зачем-то повернулся к Мэри Поппинс.
Обе дамы серьёзно смотрели на него, ничего не говоря и не двигаясь, словно застывшая иллюстрация, глядящая со страницы.
Внезапно мистеру Бэнксу показалось, что он находится совсем в другом месте. И ещё ему показалось, что он стал кем-то другим, оставаясь в то же самое время самим собой.
С белым воротничком, в бархатных штанишках, привстав на цыпочки в своих ботинках на пуговках, он прижимается носом к стеклянной витрине, протягивая кому-то трёхпенсовую монетку. В воздухе стоит густой запах имбирных пряников, древняя маленькая женщина лукаво спрашивает: «А что ты делаешь с золотыми звёздами?» И его собственный детский голос отвечает: «Я держу их под подушкой». «Разумный мальчик», — старушка кивает кому-то за его спиной, кому-то в шляпке с цветочками.
— Джордж, где ты?
И другой голос, помоложе, тоже выкрикивает его имя:
— Джордж! Джордж!
Чары разрушены.
Мистер Бэнкс снова оказался в Аптекарском садике, в привычном мире. «Это ничего, — сказал он себе, — минутное помешательство, игра воображения».
— Невозможно, — нервно рассмеялся он, встретившись взглядом с Мэри Поппинс.
— Всё возможно, — отозвалась она спокойно.
Мистер Бэнкс поднял брови. Она что, смеётся над ним?
— А невозможное? — Он тоже посмеётся в ответ.
— И невозможное, — кивнула она.
— Джордж! — снова позвал далёкий голос — на этот раз в нём послышался испуг.
— Я здесь! — отозвался он.
И он отвернулся от этого странного, лунатического, сумасшедшего мгновения — сна? Наваждения? Неважно!
«В конце концов, — подумал он, — куда ж без колдовства в Иванов день?»
— Ах, Джордж! — вскричала миссис Бэнкс, ломая руки. — Дети ушли на вечерний пикник, я не могу их найти. Вдруг они заблудились!
Мистер Бэнкс двинулся навстречу дрожащей фигуре, бредущей по лужайке.
— Как они могли потеряться? Они ведь с Мэри Поппинс. Уж она-то точно приведёт их домой. А ты пойдёшь со мной, любовь моя. Послушай, какая у меня потрясающая новость! В жизни не угадаешь! Похоже, я открыл новую звезду. Надо посмотреть на неё в подзорную трубу. Если это правда, я стану главным Звездочётом, а ты — настоящей звездой.
— Не говори глупости, Джордж, — хихикнула миссис Бэнкс. — Вечно ты со своими звёздами! Лишь бы меня разыграть.
Но она не сердилась, что он говорит глупости, и ей нравилось, что он зовёт её «любовь моя».
— Адмирал! Адмирал! Подождите! Нам нужно посмотреть в ваш телескоп!
Голос мистера Бэнкса слабеющим эхом проплыл над Аптекарским садиком. И в то же время ветер донёс песню, которую пели хором у озера:
Два — это двое детей синеоких,
На каждом зелёный венок.
Один — он как перст, и ему одиноко,
Он будет всю жизнь одинок.
— Всю жизнь, — прошептала Тётушка-Птичница, взглянув на небо. — Ну, мне пора. У меня на плите томится ирландское рагу, а сынок вернётся голодным.
Она кивнула на паркового сторожа, который всё ещё разбрасывал цветы и стебли, выкрикивая их названия небесам.
— Марь доброго Генриха! Омела! Любисток! Всё, что душе угодно!
И ни одна травка не упала на землю.
— Пойдём, Артур, — сказала миссис Вверх-Тормашками. — Пора нам домой.
— Если у нас есть дом, — проворчал мистер Вверх-Тормашками, всё ещё погружённый в меланхолию. — А ты подумала о пожарах и землетрясениях, дорогая? Всякое могло случиться.
— Вот увидишь, ничего не случилось… Приходи к чаю в четверг, Мэри. К тому времени всё наладится.
И миссис Вверх-Тормашками увела мужа прочь, указывая ему путь в сумерках.
— Подождите меня, миссис Смит, милочка! — по-птичьи зачирикала миссис Корри. Трёхпенсовики на её платье подмигивали, а то место, где к воротнику притронулась медвежья лапа, ярко сияло. — Я должна рано ложиться — не то погублю свою красоту. И что тогда скажет Прекрасный Принц? А? — И она скорчила гримасу своим гигантским дочерям. — Ну-ка, Фанни и Анни, пошевеливайтесь! Пошли-ка домой, вы ещё успеете сунуть под подушки по паре травок — цикламен и конский щавель творят чудеса. Может, мне наконец удастся сбыть вас с рук. Красавцы мужья и десять тысяч в год. Руки в ноги, хромые жирафы! Подтяните носки! Вперёд!
Сделав реверанс Мэри Поппинс и получив в ответ любезный кивок, миссис Корри удалилась, подскакивая в своих мягких ботиках между еле плетущимися дочерьми, а Тётушка-Птичница плыла сбоку по траве, словно судно на всех парусах.
Аптекарский садик, ещё недавно весёлый и шумный, теперь казался тёмным и замершим.
— Джейн, возьми юлу, — распорядилась Мэри Поппинс. — Нам тоже пора домой.
И разноцветная жестяная планета, которая так весело вертелась и жужжала, отправилась в корзинку, немая и безжизненная.
Майкл огляделся в поисках авоськи и вдруг вспомнил…
— Мне же нечего нести, Мэри Поппинс! — пожаловался он.
— Понеси сам себя, — посоветовала она коротко и, повернувшись к коляске, послала её вперёд яростным толчком. — Ну-ка, шагаем вперёд, и желательно с той ноги.
— А какая нога та, Мэри Поппинс?
— Та, что впереди, конечно.
— Но иногда это левая нога, а иногда правая. Они не могут обе быть той ногой, — возразил Майкл.
— Майкл Бэнкс! — Она бросила на него один из своих свирепых взглядов. — Если ты намерен стоять здесь и разглагольствовать, то оставайся. А мы идём домой.
Ему действительно хотелось поразглагольствовать, и он был не прочь поймать её на слове. Но Майкл знал, что Мэри Поппинс всегда выигрывает. И какой толк разглагольствовать совсем одному с пустотой, которая не может тебе ответить.