– Моя дорогая… – мягкий грудной голос заставил Соню отвлечься от созерцания злой физиономии божка. – Моя дорогая, хотите рассказать Маме Бриджит о своей печали? Или вам трудно говорить, и я все скажу сама?
Соня подняла глаза – и вздрогнула. Напротив, в ярко-желтом одеянии и белейшей повязке на волосах сидела черная женщина с рекламной открытки. Натурщица Вадима Аскольского. На вид ей было около сорока лет. Изящные пальцы были унизаны кольцами, на тонких запястьях поблескивали браслеты. Чуть раскосые светлые глаза пристально смотрели на Соню. Женщина улыбалась, но во взгляде ее Соне снова почудилось что-то недоброе. Вблизи это ощущение оказалось еще сильнее. Преодолев минутный испуг, девушка громко высморкалась и нерешительно пробормотала:
– Ах, мне так трудно говорить…
– Хорошо, – улыбнулась Мама Бриджит, и улыбка ее еще больше напугала Соню. – Я сама увижу вашу судьбу в зеркале Ифа. Закройте глаза, девочка моя, и не думайте больше ни о чем. Я помогу вам, и ориша[2] вознесут вашу судьбу на небеса.
Через час Нино Вахтанговна и Соня пили чай с пирожными в кафе напротив дома Мамы Бриджит. Молодая официантка разлила ароматный напиток по чашкам, придвинула Соне блюдо с эклерами, а Нино Вахтанговне – пепельницу, улыбнулась и исчезла.
– Соня, ничего, если я закурю? Знаю, дурная привычка, но в мои годы завязывать смешно… Итак, что с этой колдуньей? – затянувшись сигаретой, спросила старая актриса.
– То, что мы с вами и предполагали, – брезгливо пожала плечами Соня, откусывая от эклера. – Ум-м, как вкусно… Где это Полторецкого носит? Надо ему немного оставить… Самая обычная аферистка эта Мама Бриджит.
– Ты ей рассказала то, что мы сочинили?
– Она вздумала рассказать мне все сама, – поморщилась Соня. – И начала вещать о том, что меня бросил женатый возлюбленный, что он для меня единственный-ненаглядный, что я готова утопиться и вообще не могу без него жить!
– А ты?
– Кивала и ревела, как вы велели. Кажется, убедительно. Собиралась даже упасть в обморок, но боялась переиграть.
– И правильно! Ты ничего не пила?
– Нет, хотя она предлагала какой-то странный чай. Пахло отвратительно. Я его тихонечко вылила в карман… ужас, теперь вся юбка мокрая! А потом она гадала мне на раковинах, на картах, на зеркале… Взяла с меня двести долларов и сказала, что через неделю чужой муж ко мне вернется. Предлагала купить амулет.
– И?..
– Ничего похожего на те черные перья. Обычные бусины, как-то по-особому связанные шнурком. Я пообещала купить в следующий раз, сказала, что больше нет при себе денег. Вот и все! – неожиданно Соня хихикнула. – Надеюсь, Полторецкому по ночам теперь кошмары сниться не будут?
– Чепуха! – уверенно сказала Нино Вахтанговна. – Ну, а я, закосив под старую идиотку, пошла бродить по комнатам. Похоже, наша колдунья и живет прямо там, где гадает. Во всяком случае, за стеной у нее самая обычная спальня… Я сунула нос в ее водительские права и сперла несколько визиток. Где же они?.. Ага, вот! Маму Бриджит на самом деле зовут Роза Аута Сентейрос, она гражданка России. Теперь мне осталось только попросить сына навести справки по их оперативным каналам и…
– Реваз Ильич согласится? – с сомнением спросила Соня.
– Куда он денется? – беззаботно отмахнулась Нино Вахтанговна. – Мой сын меня знает всю жизнь! Если он мне откажет в невинной просьбе – я ведь начну добывать информацию сама! И тогда он узнает, что такое настоящая головная боль!
– Нино Вахтанговна, это шантаж! – строго сказала Соня. – Лучше я попрошу Пашку! Он вообще не имеет никаких принципов, это вам не Реваз Ильич! Полторецкий найдет вашу Сентейрос еще быстрее полиции!
– Пожалуй, ты права! – усмехнулась старая актриса. – Боже, какое счастье, когда в тебя влюблен авантюрист!
– Вы считаете?.. – изумленно спросила Соня.
– Боже мой, конечно! Это так расширяет возможности! А что, например, толку в том, что мой старший сын – следователь по особо важным делам?! Он даже не разрешает мне сдать экзамен на права! Говорит, что на машине я покалечу себя и пол-Москвы! Дождется, что я эти права попросту куплю, и…
– О, ни в коем случае! – торопливо сказала Соня. – В Москве так опасно водить! Реваз Ильич абсолютно прав!
– Вот и ты туда же… – огорчилась Нино Вахтанговна. И тут же озабоченно нахмурилась. – Что ж, теперь осталось только отправить детей на концерт, и…
– Я пойду с ними, – решительно произнесла Соня, принимаясь за четвертое пирожное. – В своей Бэле и вашей Натэле я уверена, но их друзья… Очень хорошие дети, не спорю, – но совершенно дикие! О, как же вкусно… Девушка! Пожалуйста, принесите еще!
В ожидании заказа Соня принялась перебирать визитные карточки, которые Нино Вахтанговна не глядя выхватила из борсетки.
– Ну да… Мама Бриджит, адепт древней магии кандомбле… Помощь в любых делах… В общем, та же ерунда, что и на закладке из книги.
– Интересно, какое отношение к ней имеет Тереза Аскольская? – задумчиво спросила Нина Вахтанговна. – Мы ничего и не выяснили – кроме того, что Тереза села в электричку как раз на станции Апрелевка.
– Может быть, они родственницы? – предположила Соня, внимательно разглядывая карточки. Внезапно ее карие глаза округлились. – Ой! Нино Вахтанговна, смотрите!!! Она, оказывается, еще и… Смотрите!
Старая актриса надела очки, взяла из пальцев Сони белый картонный прямоугольничек и прочла:
– «Роза Сентейрос, преподаватель португальского языка на детских и молодежных курсах. Бразильский культурный центр на Таганке». Тот самый?..
– Вот именно! Там занимается наша Тереза! И туда мы завтра идем на концерт! Стало быть… эта Мама Бриджит еще и учительница?!. Бо-о-оже мой, как только к детям подпускают таких шарлатанок?
– Соня, – внушительно сказала Нина Вахтанговна. – В нынешних школах, к сожалению, такие зарплаты, что учителя скоро начнут грабить в переулках, не то что гадать на картах! И в театрах не лучше! По крайней мере, одна моя знакомая танцовщица кордебалета по утрам моет лестницы в элитном доме!
– По-моему, эта Роза Сентейрос и преподаватель такой же, как гадалка, – липовый! – недоверчиво произнесла Соня. – Если честно, мне гораздо больше понравилась ее секретарша. Никогда в жизни не видела такой красоты! В молодости, наверное, была известная артистка! Или «мисс Африка»!
– Или «мисс Бразилия»… – задумчиво заметила Нино Вахтанговна. – О, вон подъехал Павел, доедай пирожные, Сонечка. Мы свою задачу выполнили на все сто. Кстати, может быть, переведешься из своей консерватории в театральный вуз? Я могла бы поспособствовать… Так художественно рыдать по заказу – это, знаешь ли, не каждому дано! Я лично научилась, только когда сыграла Раневскую в «Вишневом саде»! У тебя настоящий талант, и…
– Мама этого не переживет, – твердо проговорила Соня. – А Полторецкий меня просто застрелит. Вообразите, он меня однажды застал у консерватории вместе с моим преподавателем музтеории… Валерий Константинович объяснял мне некоторые особенности политонального наложения у Баха… так Пашка, дурак, ревнует до сих пор! И несет такую чушь, что слушать противно! А вы говорите – театр!
– Ах, как это восхитительно, когда мужчина ревнует! – улыбнулась Нино Вахтанговна. – Мой второй муж однажды бегал за мной по Верийскому кварталу с «парабеллумом»! Весь двор свесился в окна! Я голосила: «Гури, это не то, что ты думаешь!» А он кричал: «Что я должен думать, несчастная, когда с твоего балкона прыгают генералы?!» И ведь все врал, бессовестный! Какие генералы, вах… Всего-навсего полковник Кавчарадзе! В Тбилиси это вспоминают до сих пор! Ах, какое чудное, какое прекрасное было время…
– Да чего же в этом прекрасного, Нино Вахтанговна?! – возмутилась Соня.
– Будет что написать в мемуарах, девочка моя! – улыбнулась старая актриса, и тут уже Соня не нашлась, что возразить.
В пятницу снег валил с самого утра. Сугробы возле дома Юльки Полундры выросли вдвое, усталые дворники не успевали очищать тротуары. Кусты у подъезда клонились чуть не до земли под тяжелыми шапками снега.
– Да что же это такое! – возмущалась замерзшая Полундра, прыгая вокруг лавочки в обнимку с рюкзаком, из которого ехидно поглядывал Барон Самди. – Пацан – а собирается, как Золушка! Я в два счета оделась! Натэла тоже! Даже Белка! А этот…
Атаманов рядом мрачно молчал: ему тоже было холодно.
Выехать собирались еще полчаса назад. Но, когда все уже были в сборе около подъезда, у Атаманова вдруг зазвонил мобильный. Серега слушал голос Батона в трубке, постепенно меняясь в лице. Затем повернулся к девчонкам и замогильным голосом сообщил, что Андрюха никуда не едет.
– Бабуля его на собрание пенсионерок уперлась! А у него рубашка неглажена! Попробовал сам и спалил ее утюгом! А на джинсах пятно от растворителя! А штаны школьные в мелу все! И он орет, что теперь вообще никуда не пойдет! И чтобы мы без него ехали! Тьфу, холера, будто МНЕ эта Тереза нужна!!! И где это его бабку носит? Раз в жизни понадобилась – и вот вам!
– Нэ говори так про пожилого человека, – строго сказала Натэла. Передала притихшему Сереге свою сумочку и молча ушла в подъезд Батона. Атаманов проводил ее озадаченным взглядом:
– Куда это она?..
– Андрюхины штанчики реанимировать! – хихикнула Полундра. – Вот увидишь, сейчас на раз-два все наладится! Это же НАТЭЛА!
Юлька не ошиблась. Через четверть часа, когда девчонки уже превратились в льдышки, а Атаманов выражал свои мысли сплошь непечатным текстом, дверь подъезда распахнулась. К друзьям выбежал взъерошенный, но вполне прилично одетый Батон, а за ним выплыла негодующая Натэла.
– Вах, что за люди эти мужчины! Ничего сами не могут, ни-че-го! Пятно оттереть – проблема! Рубашку погладить – истерика! Мел с брюк счистить – с-са-ма-убийство!!! Бабушка говорит, что эти люди женятся только потому, что есть хотят, а готовить не умеют! И стирать не умеют, и гладить, и окна мыть, и сациви варить, и баклажаны с аджикой на зиму закатывать! О-о-о, как дети малые… Андрей, садись в машину аккуратно! Я не затем тебе стрелки отпарила, чтобы ты их измял сразу!
Атаманов с Батоном прикинулись напрочь оглохшими. Белка рассмеялась. А Полундра с досадой подумала, что из всего, что перечислила Натэла, она, Юлька, тоже не сумеет ничегошеньки. Разве что спалить омлет на сковороде.
«Ох, и почему я не пацан!.. – горестно вздохнула она. – Выросла б, женилась, и никаких проблем, права Натэлка! А теперь учись вот… сациви варить на старости лет. А зачем, если я его не ем?!»
– Эй, шелупонь! – из белой «Волги», стоящей у края тротуара, высунулась Пашкина голова. – Долго вас дожидаться? Нам еще Соню от консерватории забирать! Живо в машину, а то я вас сам в аджику закатаю! Пробки повсюду!
К началу спектакля они, разумеется, опоздали. Коридоры культурного центра Бразилии уже были пусты, а из зала доносился рокочущий ритм ударных. Всю дорогу Соня беспокоилась, пропустят ли их на спектакль без билетов и приглашений. Но Пашка так уверенно сказал охраннику на входе: «Мы друзья Терезы Аскольской, по ее личному приглашению!», что их даже не стали расспрашивать.
– Спектакль уже идет, раздевайтесь и проходите в зал!
В зале было темным-темно. Казалось, что яростный, глухой рокот барабанов исходит прямо из этой темноты. Полундре стало даже слегка не по себе. Небольшую сцену заливал луч света. В луче кружилась танцовщица в желтом платье, и Юлька сразу же узнала Терезу. Она ткнула сидящего рядом Батона в бок:
– Видишь? Вон она, твоя шоколадка, в желтом!
– Вижу, отвали… – пробурчал он. – Не мешай смотреть!
Полундра обиженно засопела, отодвинулась – и через полминуты напрочь забыла про Батоновы чувства и его самого.
Что и говорить, танцевала эта Тереза классно! Тоненькая фигурка изгибалась, качалась и словно пульсировала в ритме барабанов – то вытягиваясь в струнку, то почти припадая к земле. Но вот барабаны усилили ритм, зазвучали тяжко, угрожающе – и из-за кулис вылетела еще одна танцовщица. Она была старше и выше тоненькой Терезы, в кипенно-белых одеждах, с белым же тюрбаном на голове. Тереза низко склонилась, простерла к ней руки, словно умоляя о чем-то, застыла – и новая танцовщица задвигалась в яростном ритме, продолжая танец. Пораженная Юлька заметила, что взрослая танцовщица – не мулатка, а совсем чернокожая.
Соня, невесть когда успевшая раздобыть программку, вполголоса читала при свете мобильного телефона:
– «Первое действие. Тереза Батиста в отчаянии, любимый покинул ее, уплыв в море. Тереза призывает Йеманжу, богиню моря, и просит, чтобы Жану невредимым вернулся к ней. Йеманжа спускается к Терезе и обещает исполнить ее просьбу…» Та-а-ак… Значит, эта, в белом, – богиня моря? Двигается, надо сказать, великолепно…
– Пластику черных людей скопировать невозможно! Научный факт! – гордо сказал Пашка. – Бинокль тебе дать? Я дедов, полевой прихватил…
– А почему не подзорную трубу? – съязвила Соня, тем не менее взяв из рук Пашки огромный бинокль и наводя его на сцену. И сразу же чуть слышно ахнула, уронив прибор на колени. Но никто, кроме Пашки, этого не заметил: девчонки и пацаны отчаянно совещались.
– А я говорю – надо сразу после первого действия идти к ней! – яростно шептала Полундра. – Чтобы момент не упустить! Прийти, сказать, как она танцует прикольно, и всякое такое… И ввернуть между делом, что мы ее Барона Самди нашли!
– Никуда я не пойду! – упирался Батон. – Еще чего! Посреди спектакля к ней впереться! Выгонят только, и все! Она ж того… артистка вон… А мы кто?!
– Еще чего, «выгонят»! – взвилась Юлька. – Мы ж не просто так! Мы по делу! Я специально этого Самди тяжеленного с собой приволокла! Все коленки в синяках теперь! И, между прочим, Батон, это я последний раз твою личную жизнь устраиваю! Все для него стараются, а он, пентюх…
– Кто вас просил?! – рявкнул Батон, перекрыв даже грохот барабанов на сцене. Но тут на спорщиков зашипели со всех сторон, Соня гневно показала юным дикарям кулак, и пришлось умолкнуть.
Внезапно Белка спросила:
– Атаманов, у тебя деньги есть?
– Стольник.
– Не хватит… Андрюха, а у тебя? Пятьдесят? Давай. Юлька, и ты давай, я своих тоже до-бавлю…
– Чего тебе приспичило, Гринберг?..
– Сидите тихо! Сейчас вернусь… – и Белка, не отвечая на удивленные взгляды друзей, встала и начала в потемках пробираться к выходу.
Возникшая у Белки мысль была весьма проста. Когда они выходили из машины, она приметила у ворот маленький киоск с цветами. Самое время было купить букет, дать его Батону в руки и пинком отправить на встречу с этой Терезой! Белка твердо верила в то, что человека с букетом никакая девчонка не прогонит. По крайней мере, сразу. А там слово за слово, пойдет разговор – и авось получится что-нибудь!
Крошечный киоск оказался почти пустым: все цветы раскупили пришедшие на концерт зрители. Белка с трудом обнаружила в пластиковом ведерке чахловатые розочки, обрадовалась, что денег хватит, попросила завернуть цветы в красивую бумажку и помчалась с ними назад.
В фойе было пусто: первое действие еще не кончилось. Прижимая к животу букет, Белка тихонько пошла к прикрытым дверям в зал. Внезапно внимание ее привлекла женская фигура, в одиночестве сидящая на банкетке у окна.
Это была стройная женщина в красном платье, которая сидела, сгорбившись и опустив лицо в ладони. Ее плечи чуть заметно вздрагивали. Девочка неуверенно приблизилась и увидела, что плачущая женщина – чернокожая. Белка замерла в двух шагах, стараясь не шуршать оберткой букета.
Она ждала, как ей казалось, очень долго: минуты три или четыре. Но черная женщина в красном платье по-прежнему плакала, уткнув лицо в ладони, – беззвучно, без рыданий. И от этого молчаливого отчаяния Белке в конце концов стало совсем жутко. Ей очень хотелось побежать в зал и позвать старшую сестру. В конце концов, Соня взрослая, она знает, что нужно делать, когда вот так плачут, она мигом разберется… Но на то, чтобы вытащить сестру из зала, требовалось время. И Белка, поколебавшись, решила рискнуть сама.
– Извините… Простите, пожалуйста! Вам плохо? Я могу помочь? Может быть, вызвать врача?