Кястутис Каспаравичюс
Предисловие
В книгах обычно пишут про людей, и чаще всего люди в этих книгах разговаривают и спорят, бывает, что и дерутся, отстаивая своё мнение. А только дочитаешь до конца — и всё равно непонятно, о чём они спорили, из-за чего дрались? И ещё в таких книгах встречаются мудрые, проницательные и причудливые высказывания насчёт такого же непонятного «отчуждения», «овеществления» или чего-то не менее странного.
Моя книжка не такая. В ней ни слова не сказано об овеществлении, зато много говорится об очеловечивании — очеловечивании вещей. К тому же в ней нет ничего мудрёного, она незатейливая: как только её откроешь — всё сразу и начинает разъясняться, а к концу совсем уже ясно делается, кто есть кто и что к чему. Иногда можно даже разобраться, кто во всём виноват.
Много лет назад, когда я был молодым и то и дело вспыхивал, как спичка, я часто ссорился с вещами. Однажды у меня не получался рисунок, и я тут же обвинил в этом карандаш. А когда тот посмел ещё и сломать себе грифель, я окончательно взбесился, разломал наглеца на мелкие кусочки и выбросил их в мусорное ведро. Мусорное ведро посмотрело на меня укоризненно, в его взгляде я прочёл сострадание к несчастному карандашу. Как же мне стало неприятно, как стыдно за свой поступок!..
С годами я образумился и давным-давно так себя не веду.
Больше того: можете считать, что этой книжкой я смиренно прошу прощения у всех тех милых вещей, которые меня окружают и перед которыми мне случалось провиниться, вольно или невольно, ведь всякое бывало, иногда я их обижал, даже и не собираясь обидеть…
Ещё вы прочитаете в ней про наш дом и сад — я их очень люблю. А в нескольких историях речь пойдёт вовсе не о вещах, а о животных, хотя всякому понятно, что животное — никакая не вещь, особенно наша собака Пума. Её мне хотелось бы поблагодарить отдельно — за поддержку: когда я писал эту книжку, собака очень мне помогала… устраиваясь поспать под моим рабочим столом.
Ваш Кястутис Каспаравичюс
Три книги
Жили-были на одной полке три книги. Одна — большущая, толстенная и страшно умная, а две — маленькие, весёлая и грустная.
Большая книга с удовольствием почитывала весёлую книжечку: усаживала малютку к себе на колени и, перелистывая страницы, тихонько хихикала.
Грустная книга тоже ни минуты даром не теряла — она изучала большую книгу. И, убеждённая, что негоже разбазаривать время на шутки, выбирала только те страницы, которые были исполнены мудрости и покоя. Вот только сама от этого становилась всё печальнее.
— Ты что-то совсем уж грустной делаешься, — сказала ей как-то умная книга, — такую тебя никто и читать-то не возьмёт!
Взяла да и вытряхнула из бедной малютки все запутанные и ненужные мысли. И та снова стала просто-напросто грустной книгой.
История любви
Кошка влюбилась в холодильник.
«Ах, какой он белый, высокий и красивый!» — думала кошка. Но ещё больше внешности ей нравился духовный, то есть внутренний мир избранника. Особенно горшочек со сливками на верхней полке.
— Нельзя ли с вами поговорить? — несмело спросила кошка.
Но любимый ей не ответил, так и стоял равнодушный и холодный, словно лёд.
Тогда кошка, подцепив коготками дверцу, открыла холодильник, вытащила горшочек со сливками и все их дочиста вылизала. Потом слопала полдюжины колбасок со средней полки и ещё кое-что по мелочам, о чём и упоминать не стоит. А насытившись, окинула взглядом опустевший внутренний мир избранника, захлопнула дверцу и устроилась вздремнуть в кресле.
«И не такой уж он и красавец…» — подумала кошка засыпая.
Чайный клуб
Как-то раз подружки-кружки были приглашены чайником попить чайку.
Компания собралась довольно пёстрая.
Первой явилась чайная же чашка, расписанная синими узорами. Она даже блюдечко прихватила — на нём сидеть удобнее.
За ней, весело позванивая ложечками, прибежали две утренние кофейные кружки: одна зёленая, другая жёлтая.
Последней притопала невзрачная металлическая кружка — она всегда и везде опаздывает, такая уж она невоспитанная.
Чайник всем налил чаю и стал угощать печеньем из сухарницы.
Всё шло гладко, все вели себя чинно, одна только металлическая кружка громко хлебала, чавкала, жадно хватала печенье и запихивала его в рот обеими руками. Столько крошек вокруг насыпала, что смотреть стало противно. А потом, наклонившись, чтобы подъесть крошки, она разлила чай, поскользнулась и с грохотом свалилась со стола на пол. Только потому и уцелела, что металлическая!
— Вот всегда с ней так! — рассердились хорошо воспитанные чашки.
— И ведь никогда не разобьётся! — поддакнул чайник.
Башмаки
Жили-были два башмака, совершенно одинаковые, только один — левый, а другой — правый.
Ночью они, как и люди, спали, а с утра, едва проснувшись, разминали шнурки и, зевая и потягиваясь, дожидались, пока в них обуются.
Рядом с башмаками в прихожей стояли шлёпанцы, их никуда из дому не выпускали, и потому они были совсем глупые: целыми днями бездельничали и постоянно насмехались над тружениками-башмаками.
А башмакам и впрямь приходилось тяжко трудиться. Каждое утро их гоняли одним и тем же путём. Сначала башмаки недолго шли пешком по улице, где было очень интересно, потом долго ехали в трамвае, где ничего интересного не происходило, к тому же там всегда страшная давка, и какие-нибудь наглые, невоспитанные туфли на шпильках то и дело норовят наступить тебе на голову! А потом тянулись длинные, скучные часы под компьютерным столом. Хозяин, всё это время с ног башмаки не спускавший, называл это работой. После работы башмаки возвращались домой усталые и грязные.
Настала осень, зарядили дожди. Башмаки часто промокали, от сырости они в конце концов совсем разлезлись, а потому нисколько не удивились, увидев однажды рядом с собой пару новеньких блестящих ботинок.
Наши башмаки отправились на заслуженный отдых на чердак, а вот шлёпанцы так и остались на прежнем месте — и нисколько не поумнели.
Сыр
Один человек завёл вместо собаки сыр, посадил его на цепь в собачью будку и велел охранять дом. У сыра это получалось отлично: от него шёл такой острый запах, что воры и близко к дому его хозяина не подходили. И не только воры — все обходили этот дом стороной, никому сыр не нравился.
Грустно было от этого сыру. Сидит, бывало, у своей конуры и печальными глазами смотрит на небо. А на дворе дождик накрапывает, и жизнь становится ещё безрадостнее.
Однажды маленькая девочка, которая жила через улицу, пожалела сыр. Она набралась храбрости и подошла к конуре, стараясь не обращать внимания на запах.
— Знаешь, если бы ты повеселел, то стал бы намного красивее, — сказала девочка сыру. — Ну и ещё… носки менял бы почаще!
Девочка подарила ему нарядные пёстрые носочки и поцеловала в нос, и тут случилось неожиданное: сыр от счастья заулыбался — и ужасный запах пропал!
Корова и колодец
Был жаркий день. Корове захотелось пить, и она решила сходить в гости к старому другу — колодцу.
Колодец жил в дальнем конце сада. У него был старый деревянный ворот и ведро, привязанное к намотанной на ворот верёвке.
Корова подошла, поздоровалась и сунула голову в колодец. Внутри оказалось прохладно и сыро, вот только до воды было не дотянуться — уж очень глубоко.
Колодец, пожалев корову, зачерпнул полное ведро и, вращая скрипучий ворот, поднял его наверх. Вода оказалась холодная и вкусная.
Выпив всё до дна, корова сказала:
— До чего же хорошо… Эх, жил бы ты чуть поближе!
— Да ведь мы с тобой всегда можем быть рядом! — ответил колодец. — Это очень просто сделать!
Он поднатужился, вылез из земли и встал на крепкие ножки. С тех пор корова с колодцем всегда и везде разгуливали вдвоём. Только раз в неделю колодцу приходилось возвращаться на прежнее место — наполниться водой.
Спор
Заспорили нож, вилка и ложка о том, кто больше нужен людям.
— Без меня даже самого малюсенького кусочка не отрезать, — горячился нож.
— Ну, отрезал, а чем ты этот кусочек подцепишь? — не сдавалась вилка.
— Вот полюбуюсь, когда кому-нибудь вздумается поесть супчику, а кроме тебя, рядом никого не окажется! — насмехалась ложка.
Спор становился всё жарче, и поднялся такой гвалт, что чайная ложечка, мирно дремавшая на краю чашки, с перепугу вниз головой ухнула в кофе.
От шума проснулся и леденец, который до тех пор безмятежно спал, завернувшись в тёплый фантик.
— Помолчите-ка, хвастуны! — высунувшись из фантика, тонким сладким голоском пропищал леденец. — Сколько бы вы там ни спорили, а детям только меня и подавай, и они прекрасно со мной управляются и без ножа, и без вилки, и без ложки!
Сказал — и снова завернулся в разноцветную бумажку. Чтобы выглядеть красиво.
Туалетная история
Королём туалета был могущественный Унитазий Примус, то есть Унитаз Первый-и-Единственный. Это был очень злой правитель: тех, кто ему возражал или попросту не нравился, он обычно проглатывал.
Однажды королю нанесла визит правительница соседнего Прихожего королевства Швабра Третья. Зная, что так полагается делать в торжественных случаях, коварный монарх расстелил перед гостьей мягкую розовую дорожку. Но это была приманка: на самом деле король собирался подтянуть гостью поближе, засунуть в свою огромную пасть и проглотить.
Подтянуть-то подтянул, да только ничего у него из этого не вышло: Швабра оказалась такой длинной и твёрдой, что Унитазий едва не подавился. Неудача стала для короля хорошим уроком.
С тех пор властители двух соседних королевств Унитазий Примус и Швабра Третья вместе борются за чистоту, а помогают им верные слуги — половая тряпка и освежитель воздуха.
На плите
На плите кипела работа, или, вернее сказать, кипел обед.
Большая кастрюля варила суп. Она волновалась, клокотала, булькала, вся исходила пузырями и изредка чихала, выпуская пар, отчего по кухне распространялся приятный, щекочущий ноздри запах.
Кастрюля поменьше тушила овощи. Она вела себя намного спокойнее, чем большая, и только мирно попыхивала.
Рядом с ними трудилась сковородка с длинным, как ручка у половника, носом — она пекла блины. Сковородка чрезвычайно гордилась своим умением ловко подбрасывать блин вверх и в воздухе его переворачивать. Да уж, в искусстве подбрасывания и переворачивания блинов она не знала себе равных.
Сковородка подбросила в воздух очередной блин, и тут вдруг большая кастрюля расчихалась особенно сильно — так, что её крышка со звоном свалилась на пол. Очередной блин страшно перепугался и, вместо того чтобы вернуться на сковородку, плюхнулся в большую кастрюлю — прямо в суп, а маленькая кастрюлька так смеялась над блинным супом, что у неё даже овощи пригорели.
Рыбалка
Вздумалось одной рыбе порыбачить: авось что-нибудь да выудит. Дело было зимой, так что обулась рыба в валенки, нацепила коньки, прихватила санки и заскользила по льду искать подходящее для рыбалки место. А когда нашла то, что искала, высверлила круглую дыру (лункой такая дыра во льду называется) и закинула удочку наружу.
Снаружи было совершенно пусто, если не считать одинокой вороны. Ворона тут же заметила приманку, цапнула её и понесла в гнездо — воронят кормить.
«Вроде попался кто-то, — подумала рыба, пулей вылетев из лунки (она же не успела отпустить удочку) и быстро поднимаясь вверх. — А может, чего доброго, попалась я сама?»
Рыба в ужасе бросила удочку и с криком: «Не желаю летать, я плавать хочу!» — шлёпнулась с высоты обратно в прорубь.
С тех пор рыба не рыбачила никогда, а почему — никому не рассказывала.
Лук
Как-то раз одна маленькая луковка нечаянно свалилась на пол, расшибла нос и горько расплакалась. Глядя на неё, не удержалась от слёз и её лучшая подруга, луковка-толстушка. От такого душераздирающего зрелища вовсю разревелась хорошенькая красная луковка, и всем сделалось ещё горше. А как известно, луковые слёзы действуют не хуже жалостных фильмов про несчастную любовь, и потому через несколько минут в кухне рыдали все луковицы до единой.
Рыдал и я, потому что как раз начал резать лук для супа.
Летучие книги
В одном городишке люди жили очень неинтересно. Они смотрели телевизор, разговаривали по телефону, некоторые даже знали, что такое фотоаппарат, но ни у кого не было книг — на весь город ни одной книги! — а потому мамы не могли по вечерам почитать детям сказку, и бедным детям ничего не оставалось, как торчать перед телевизором.