В.Губарев
ГЛАВА I
ВЫСТРЕЛ В ЛЕСУ
Человек был высок и плечист; темная с проседью щетина густо покрывала его щеки и подбородок. Медленно поднимаясь по крутому глинистому склону лесного холма, он то и дело останавливался и озирался. Серенькая трясогузка вспорхнула вдруг из-под его ног, он вздрогнул, отшатнулся и выругался громким шепотом:
— Анафема! Ишь как спугала…
Он рассеянно проследил за неровным, вихляющим полетом трясогузки и вновь двинулся по склону, слегка припадая на одну ногу. В облике этого человека можно было бы определить черты сильного и властного характера, если бы настороженные движения, бегающий взгляд, вся повадка не выдавали в нем чего-то трусливого и ущемленного.
На вершине холма он остановился и, щурясь от слепящего весеннего солнца, оглядел горизонт. Кругом, насколько хватает глаз, синели в дрожащей дымке бескрайние леса. Было так тихо, что до его слуха отчетливо доносился плеск реки, протекающей в двухстах метрах от холма.
Он долго стоял, напряженно глядя вниз, на лесную дорогу, равнодушный к сиянию дня и нежному дыханию весны.
Но вот невдалеке под обрывом послышались шаги. Хромой подался вперед и поднес к глазам руку, защищаясь от солнца.
По дороге шел высокий худощавый парень в синей косоворотке.
— Здорово, хлопец! — крикнул хромой. Голос у него был низкий, гудящий, с небольшой хрипотцой. Парень остановился, вскинул голову, ощупывая незнакомца быстрыми серыми глазами.
— Здорово, — ответил он веселым тенорком и едва заметно усмехнулся. — Кто такой будешь? Будто волк, в кустах хоронишься…
— А может, я и есть волк, — серьезно, без тени улыбки сказал хромой. — Ты не герасимовский?
— Герасимовский.
— Поди-ка, посидим… покурим…
Парень легко поднялся по глинистому склону. Подходя к незнакомцу, он продолжал ощупывать его колючим взглядом. «Занозистый», — подумал о нем хромой.
— Табак-то твой или мой курить будем? — покривил парень в ухмылке губы и присел рядом с незнакомцем на ствол поваленного бурей дерева.
— Я так вижу — скуповат ты, хлопец, — впервые усмехнулся хромой.
— Нет, зачем же… Для хорошего человека на закрутку не жалко, — бойко ответил парень, доставая кисет.
— Я ж тебе кажу, что я не человек, а волк, — снова усмехнулся хромой и похлопал парня по плечу большой твердой ладонью. — Да ты не бойся, я своих не кусаю… Тебя Данилой звать?
— Данилой… А ты откуда знаешь?
— Обрисовали мне одни люди твое обличье…
Они помолчали, изучая друг друга пытливыми взглядами. Данила отвел глаза в сторону, выдул струйку дыма, кашлянул.
— Так… Ну а тебя как же зовут?
Незнакомец вздохнул, ухмыльнулся:
— В детстве мать называла как-то, да позабыл теперь… Где был?
— На болоте осоку резал.
— Это у вас на Урале сенокосом называется? — хромой сокрушенно покачал головой.
— Молодую осоку скот очень даже любит… — парень хитро покосился на незнакомца. — А у вас на Кубани разве скот не ест осоку?
— А тебе кто сказал, что я с Кубани? — быстро спросил хромой.
— По разговору слышу… Вроде бы ты малость русский с украинским путаешь.
— Эх, Кубань, Кубань — золотая сторона! У нас болот нема, а трава на лугах по пояс!
— Хорошо жил?
— Сейчас кажется — лучше бы надо, да нельзя.
— И батраки были?
Хромой шумно выпустил дым уголком губ, повел плечами.
— У меня полстаницы работало… Да что вспоминать-то теперь…
Помолчали.
— Ты вроде хромаешь? — спросил Данила. — Ногу натер или еще что?
— Разглядел-таки! — улыбнулся незнакомец. — Это еще в детстве жаткой меня в поле царапнуло…
— Давно у нас на Урале?
— Второй год… Как в тридцатом началась у нас коллективизация, так всех нас и турнули на север! — Он помолчал, задумавшись, старательно загасил пальцами папиросу и швырнул ее с обрыва на дорогу. — Значит, ты из Герасимовки?
— Из Герасимовки.
— Слышал я, у вас председатель сельсовета человек очень душевный.
— Ничего себе человек… А зачем тебе председатель?
— А я так, к слову… Ты его знаешь?
— Как не знать-то. Племянником ему прихожусь.
— Добре! — Хромой привстал, заложив руки в карманы, и снова посмотрел на Данилу долгим изучающим взглядом. — Это добре, хлопец! Как бы повидаться мне с твоим дядькой?
— Эва, чего хочешь! — протянул Данила. — Нельзя ему с тобой видаться. Что люди-то скажут? Ты же кулаком считаешься! Хоть и бывший, а все-таки кулак и враг Советской власти!
Хромой продолжал в упор смотреть на Данилу.
— Слышал я, что твой дядька не так уж сильно Советскую власть любит…
— Наговоры!.. Это ты брось! Его даже секретарь райкома партии товарищ Захаркин уважает!
Хромой не ответил и неторопливо вынул из кармана большие часы с серебряной цепочкой.
— Нравятся? — И, прежде чем Данила успел ответить, отстегнул цепочку от пояса и протянул часы. — Возьми, для хорошего человека не жалко.
— Да ты что? — Данила посмотрел на хромого округлившимися от удивления глазами, но часы нерешительно взял дрогнувшими пальцами.
— Возьми, возьми… Только устрой ты мне, Данила, свидание со своим дядькой.
— Да что тебе надо от него? Я передам…
Незнакомец ответил не сразу. Казалось, он решал, может ли доверить Даниле свою тайну.
— Что надо? — наконец глухо заговорил он. — А надо мне, xлопец, восемь штук удостоверений.
— Каких удостоверений?
— А вот таких… — Он вынул из кармана бумажку. — Я образец давно приготовил. Смотри: «Дано настоящее удостоверение гражданину деревни Герасимовка Верхне-Тавдинского района Уральской области (тут надо пропуск сделать: фамилии мы будем сами вписывать)… что уезжает он с места жительства по собственному желанию и по социальному положению является бедняком»…
«Бежать с Урала хочет!» — подумал Данила.
— Так, — он покривил губы. — Не выйдет из этого ничего. Не согласится дядя Трофим.
— А мы не даром, хлопец! Чуешь? Не даром! За каждое такое удостоверение по тысяче рублей заплатим!
— По тысяче?! — слабо ахнул Данила.
— По тысяче, хлопец! И тебе дадим еще! Устрой нам только это дело.
— Не знаю…
— Устрой, хлопец!
— Я скажу ему…
— Добре!
Данила помолчал, вытер вдруг выступившие на висках капельки пота.
— А ты приходи в Герасимовку, когда стемнеет… Свистнешь на крайнем огороде…
За деревьями, внизу на дороге, послышался цокот копыт. Данила и хромой молча шагнули к обрыву. Из-за поворота показался всадник в кителе защитного цвета. Он ехал медленно, отгоняя плеткой кружащихся над лошадью слепней. Покачиваясь в седле, всадник тихо напевал какую-то незатейливую песенку. У него было открытое лицо с узким косым шрамом через щеку и усталые серые глаза. На вид ему было лет сорок.
— Кто такой? — шепотом спросил Данилу хромой.
— Дымов… В райкоме партии работает. Разудалый человек — ездит по району, за колхозы агитирует… Стреляли в него уже один раз, а ему все нипочем…
— Плохо стреляли! — зло сказал хромой и вдруг рывком вынул из кармана наган.
— Да ты что, ты что?! — попятился Данила, бледнея.
— Ничего! У меня с коммунистами свои счеты!.. Ступай, хлопец, попозже я приду в Герасимовку…
Данила бегом бросился с холма в чащу леса. Он слышал, как за его спиной хлопнул короткий выстрел. Эхо подхватило его и понесло далеко по тайге. Стайка птиц с тревожным свистом сорвалась с вершины старой сосны…
ГЛАВА II
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ СЕЛЬСОВЕТА
Старая, почерневшая от непогоды и времени изба Трофима Морозова стоит на самом краю деревни. Перед крыльцом растет одинокая береза. За покосившимися воротами видна гряда леса, близко подступающего к Герасимовке.
Павел и Федя, запыхавшись, вбежали с улицы во двор.
— Так я и знал! — тоненьким от возбуждения голосом закричал Федя, глядя на крышу.
— Чего? — спокойно спросил Павел. Он был на целую голову выше брата, которому шел всего девятый год, и относился к нему несколько снисходительно.
— Вертушки-то нету! Петька Саков сбил!
— А ты откуда знаешь, что Петька?
— А он сегодня утром шел в школу на утренник и кричал, что собьет.
Павел мрачно посмотрел на крышу.
— Да, для него я делал, как же! А может, она упала? — он вынул из-за пояса книгу и протянул ее Феде. — Подержи-ко, братко.
Павел быстро влез на забор, а с забора на серую тесовую крышу, на которой там и тут изумрудными пятнами зеленел мох.
— Паш, Петька всегда пристает! — плаксиво говорил Федя, запрокинув голову. — А вчера камнем стукнул. Знаешь, как больно!
— Вот я его сам стукну! — проворчал Павел и поднялся во весь рост на крыше. Он стоял высокий, худощавый, с острыми, как у всякого подростка, локтями и коленками. Ветер теребил его непослушные темно-русые волосы. Было Павлу без малого четырнадцать лет, а по виду можно дать и все пятнадцать. — Эй ты, рыжий! — вдруг закричал он.
— Кто там? Петька? — спросил Федя, пританцовывая от волнения на месте.
— Петька.
— Ну вот, так я и знал!
— Рыжий! — кричал Павел. — Это ты вертушку сбил? Чего? Ух, я тебе сейчас дам!
Он соскользнул с крыши на забор как раз в ту минуту, когда на крыльцо из избы вышли Татьяна и ее соседка Ксения.
— Пашутка, ты зачем это через забор? — крикнула Татьяна.
— Так быстрее, маманька!
Павел скрылся на улице. Федя, не задумываясь, полез на забор следом за братом.
— Федюшка, а ты куда? Разве калитка тесна стала? Штаны порвешь!
— Не порву, маманька!
Татьяна грустно покачала головой:
— Вот озорники!.. Рассказали бы матери, какой в школе утренник был, так нет, опять на улицу!
— А, пускай, — улыбнулась Ксения. — Ведь мальчики, Таня.
— Хлопот с ними много…
Они присели на крыльце: Татьяна — высокая, худощавая, с бледным, утомленным лицом, и Ксения — низенькая, полная, очень подвижная, с неясным румянцем на загорелом лице. Обеим им было по тридцати пяти лет, с самого раннего детства связывала их большая дружба.
— Ну что ж, что хлопот много, зато ведь мальчишки у тебя смышленые, бойкие. А мне вот скучно без детей, — вздохнула Ксения.
— Да, ребята у меня хорошие… А все ж я иной раз тебе, Ксения, завидую… Ты вон ликбез уже окончила! Грамотная! В активистках ходишь, от всей деревни, можно сказать, почет.
— Ой, подружка, да ведь я чуток подучилась только, — сказала Ксения певучим грудным голосом. — А уж ворчал мой Федор на меня за это! Как вечером, бывало, в школу собираюсь, так он на дыбы: сиди дома, и все! Однако приструнила я его.
Татьяна с ласковой улыбкой взглянула на подругу:
— У тебя нрав крутой… — Она помедлила и вздохнула. — А я вот…
Ксения положила руку на плечо подруги, тихо спросила, заглядывая ей в глаза:
— А как твой?
— Не знаю… — Татьяна неопределенно повела плечами…
— Таня… нехорошо про него болтают…
— Пусть болтают! — вдруг вспыхнула Татьяна, и ее сложенные на коленях руки дрогнули. — Ведь председатель сельсовета — завистников много!
— Ты не серчай, — мягко сказала Ксения.
— Я не серчаю, — Татьяна вздохнула, помолчала. — А вообще-то трудно мне с ним, Ксеня.
— Я вижу.
В соседнем дворе мелькнула белая рубашка. К жердяному забору, разделяющему дворы, быстро подошел Данила, окликнул:
— Дядя Трофим!.. Дома он или в сельсовете?
— Дома, — неохотно ответила Татьяна и полуобернулась к двери избы: — Трофим!
— Слышу, слышу… — раздался сонный, сипловатый голос.
— Племянник кличет.
На крыльцо вышел Трофим — худощавый мужчина с седеющими усами и мешками под глазами. Он длинно зевал и, просунув руку под расстегнутый ворот, почесывал грудь.
— Чего тебе, Данила?
— Дело есть, дядя Трофим.
— Ну?
Данила не ответил, предостерегающе кивнул на Татьяну и Ксению. Трофим кашлянул.
— Татьяна, поди-ка в избе прибери.
Ксения быстро поднялась, сказала с сердцем:
— Ты уж скажи лучше: уходи, соседка, подобру-поздорову!
Трофим пожал плечами.
— Сиди, коль охота есть…
Ксения поправила платок, подняла коромысло с ведрами.
— Ты заходи, Таня… — Она ушла, не взглянув на Трофима, покачивая пустыми ведрами на коромысле.
— И мне уходить, что ли? — повернулась Татьяна. — Что за секреты завел с Данилкой?
— Поди, поди… — Трофим выждал, пока жена скрылась в избе. — Какое дело?
Данила открыл узенькую калитку в заборе, не спеша подошел к Трофиму.
— Осоку я сегодня резал…
— Ну так что ж?
— Встретил одного хромого… из кубанских кулаков.
— Что ж такого? Вон на речке Чернушке целый поселок кубанских кулаков.
— С тобой повидаться он хочет, дядя Трофим.
— Со мной? — Трофим, прищурив глаза, подозрительно взглянул на Данилу. — Чего ему надо?
— Я так понял, дядя Трофим, что не хочет он у нас на Урале оставаться. Я, говорит он, к своей Кубани привык.
Трофим усмехнулся.
— Кто же его обратно на Кубань пустит, раз он кулак и против колхозов выступал? Пускай теперь к нашему северу привыкает.
— Так он, может, и привык бы, дядя Трофим, ежели бы на Урале колхозов не было. А то ведь у нас тоже коллективизация идет.
Трофим поморщился, потрогал пальцами ус.
— Ну, когда еще до нашей деревни дойдет… Так чего ж он хочет?
Данила опасливо оглянулся, протянул ему листок бумаги.
— Вот такое удостоверение он хочет.
Председатель медленно читал. Наконец свернул бумажку и вернул ее Даниле.
— Ишь ты, чего захотел! За такое дело меня за решетку посадят!
— Дядя Трофим, — горячо зашептал Данила, — да ведь он хорошо заплатит!
Стукнула калитка. Во двор вошла девушка — молоденькая, застенчивая, с большой русой косой.
Трофим прошептал:
— Тише, учительница пришла. Нелегкая ее носит! — и с веселой улыбкой поднялся ей навстречу. — Доброго здоровья, Зоя Александровна. Рады вас видеть.
— Здравствуйте, Трофим Сергеевич. — Она остановилась у крыльца, смущенно оправила блузку, заметив косой взгляд Данилы. — Что же вы к нам в школу на праздник не пришли?
— Дела, Зоя Александровна… Дохнуть некогда.
— Жаль… Такой веселый утренник был у нас в честь окончания учебного года. Ваш сын лучше всех выступал!
— Павел-то? Он мастак выступать. Что только дальше из него выйдет!
Учительница порозовела и вновь оправила кофточку. Ее раздражал нагловатый взгляд Данилы.
— Павлик очень способный мальчик, Трофим Сергеевич! Ему обязательно дальше учиться надо. Нельзя останавливаться на начальной школе. Потом в вуз поступит.
Председатель сельсовета коротко рассмеялся:
— Эк хватили — в вуз! Горячая у вас головка, Зоя Александровна.
— А вот и поступит! — сказала Татьяна, выходя на крыльцо. — Может, учителем или там доктором станет!.. Здравствуйте, Зоечка!
— Здравствуйте, Татьяна Семеновна! Правильно вы говорите, обязательно Павлику учиться дальше надо.
— Вот пущу его по торговой части, — нахмурился Трофим. — Парень смышленый, хорошо арифметику знает… Вы ко мне по какому вопросу, Зоя Александровна?
— Я насчет ремонта школы. — Учительница села на порожек, повернувшись спиной к Даниле.
— Не предусмотрено в смете, Зоя Александровна, — покашливая, сказал Трофим. — Я же говорил вам.
Она быстро расплетала и заплетала кончик косы.
— Этого не может быть, Трофим Сергеевич! Зимой нельзя будет с ребятами заниматься!
— Не предусмотрено, — повторил он и, давая понять, что разговор окончен, прибавил: — Вот так, стало быть…
— Это ваше последнее слово? — вспыхнула учительница.
— Последнее…
Она быстро поднялась.
— Я сегодня же поеду в райком партии, Трофим Сергеевич!
— Счастливого вам пути… Передайте привет секретарю райкома товарищу Захаркину.