— А ну попробуй! — повторил Павел сквозь зубы.
Саков, не отвечая, медленно вынул из кармана руку и вдруг рывком протянул ее к флажку. Через секунду Павел и Саков, посапывая и кряхтя, катались по мокрой траве.
— Ой-ой, Яша! Что же ты? Помоги ему, Яша! — закричала Мотя.
— Два дерутся — третий не мешайся! — наставительно сказал Яков.
— Петька неправильно хватает! — кричала Мотя.
— Ничего! Смотри, Пашка уже подмял его!
На помощь Петьке торопились приятели. И тогда в бой пришлось вступить всем мальчикам. На полянке завязалась яростная схватка.
Силы были на стороне саковцев. Мотя увидела, что один из них совсем близко подобрался к флажку. У нее захолонуло в груди.
— Ах ты, гад! — вдруг тонко закричала она и, чувствуя, что ей становится все нипочем, что она больше никого на свете не боится, бросилась на врага. И, как это делают в таких случаях девочки, она одной рукой вцепилась ему в волосы, а другой начала яростно его царапать.
Пораженный такой отчаянной храбростью, противник оглушительно завопил, рванулся и позорно побежал с поля боя. Клава Ступак ринулась за ним, неумело тыча в его спину кулаками.
— Гад такой!.. Да мы тебе за наш флаг глаза выцарапаем!
Трусость заразительна. Вслед за одним побежали и другие саковцы. На полянке остался только Петька Саков, который на четвереньках копошился в траве. Мотя крепко держала его за волосы.
— Пусти, больно! — взмолился Петька.
Яков увидел беспомощно согнувшегося Петьку и захохотал:
— Вот представление!
— Больно… — хныкал противник.
— Я тебе еще добавлю сейчас, — тяжело дыша, сказала Клава.
— Отпусти его, Мотя, — посмеиваясь, проговорил Павел.
— Не пущу!
— Будешь камнями кидаться? — спросила Клава, становясь на колени и стараясь заглянуть Петьке в лицо.
— Бо-о-льно…
— Я тебе все волосы повыдергаю!
— Вот представление! — покатывался Яков.
— Мотя, отпусти же его! — серьезно сказал Павел.
Мотя разжала пальцы. Петр поднялся и, выплевывая траву и размазывая по лицу кровь из разбитого носа, побрел в сторону. За кустиком он остановился и крикнул хохочущему Якову:
— А ты чего ржешь, заика?
— Кто заика? — мгновенно рассвирепел Яков.
— Ты!
Яков ринулся на Петра, но тот уже исчез в зарослях.
— Я тебе… это самое, покажу з…заику!
— Ладно, Яша, битва кончена, — сказал Павел.
Он посмотрел на Мотю и улыбнулся:
— Ишь ты какая, даром что девчонка!
— А что ж, думаешь, девчонки драться не умеют? — задорно спросила Клава.
Яков снова расхохотался:
— То-то по лесу ты, как жеребенок, от Петьки скакала!
— Хочешь, с тобой подерусь? — Клава воинственно двинулась на Якова. Он со смехом попятился, закрывая руками голову:
— Не хочу, не хочу, мне волос жалко!
Однако победа не радовала пионеров. Сбор был сорван. Они молча окружили Павла.
— Айда в деревню, ребята, — сказал он, осторожно трогая пальцами вздувшийся под глазом синяк. — Зоя Александровна говорила, что сегодня нужно будет еще лозунги писать.
На обратном пути все молчали. И лишь когда между стволами деревьев стали видны избы, Павел снова с улыбкой посмотрел на Мотю:
— А все-таки храбрая ты у нас! — Он перевел глаза на Клаву и прибавил: — И ты тоже!
ГЛАВА VI
УПОЛНОМОЧЕННЫЙ РАЙКОМА
Перед вечером учительница встретилась с Дымовым в сельсовете. В небольшой комнате с длинными скамьями вдоль стен и ситцевыми занавесками на окнах было накурено и душно.
— У вас целый день люди, Николай Николаевич, — сказала она, глядя на его утомленное, бледное лицо. — Вы очень устали?
— Ничего, ничего, Зоя Александровна… — Он прошел через комнату и распахнул створки окна. — Садитесь сюда, здесь прохладнее.
— Очень болит голова?
— Нет, сегодня куда лучше.
— Вам бы в больницу надо было лечь, Николай Николаевич, а вы…
— Что вы! Какая там больница! Я совсем здоров… Итак, вас беспокоит ремонт школы?
— Очень беспокоит, Николай Николаевич, — горячо заговорила она. — Вы подумайте, до нового учебного года всего три месяца, а ремонт еще не начинался. Палец о палец никто не ударил.
— Почему?
— Морозов говорит — в смете не предусмотрено.
— Ошибается Морозов… — Дымов с отеческой нежностью посмотрел на учительницу. — Вы только не волнуйтесь, Зоя Александровна… Школу вам отремонтируют. Это я вам твердо обещаю.
— И вообще так трудно с Морозовым… — вздохнула она.
— Отчего же?
— Не может он быть председателем Совета! — быстро сказала учительница.
Он помолчал, прежде чем ответить.
— Не слишком ли поспешный вывод, Зоя Александровна? Опыта у него, конечно, мало, да где же взять опытного? Вот поработает и научится. Не боги горшки обжигают.
— Ничему он не научится! — Зоя Александровна нервно встала, прошлась по комнате, заложив руки в карманы вязаной кофточки. — Он же равнодушный, холодный человек. Бьешься как о стенку! И не откажет и ничего не сделает… Не знаю, может быть, мне кажется, но он… не советский человек…
— Ой-ой, Зоя Александровна! Не слишком ли?
— Может быть, я ошибаюсь…
Дымов задумался. Вероятней всего, эта молоденькая взволнованная девушка не ошибается. Точно такие же мысли появились сегодня и у него. Но эти мысли не подкреплены фактами, их надо еще проверить. Годы партийной работы научили его не делать скоропалительных выводов, присматриваться к людям, изучать их.
— А не пьет ли он? — спросил вдруг Дымов.
— Пьет! — быстро кивнула она. — И компания у него такая: все местные богатеи!
— Это уже плохо, — тихо сказал Дымов. — Да вы садитесь, Зоя Александровна. Все может быть. А в районе он был на хорошем счету. Хотя в свое время и Захаркин был на хорошем счету. Да, да, — громко прибавил он, услышав стук в дверь.
В комнату вошел пожилой худощавый крестьянин в расстегнутой поддевке.
— К вам я, товарищ Дымов.
— Входите, входите, — приветливо сказал Дымов и снова обратился к учительнице: — Так вы пришлите своих пионеров, я приготовлю текст для лозунгов. А может, и вы с ребятами зайдете? Нам бы еще поговорить надо.
— Обязательно зайду, Николай Николаевич. — Она поднялась и вышла.
Дымов пожал руку крестьянину в поддевке.
— Садитесь, товарищ.
— Ничего, мы и постоим. — Он покашлял. — Потому как вы человек партийный, я спросить у вас хочу.
— Спрашивайте, товарищ… Вот знакомо мне ваше лицо, а фамилию никак не припомню…
— Иванов. Федор Тихонович Иванов.
Дымов сощурил в улыбке глаза. Эта мягкая улыбка очень красила его лицо с глубоким шрамом на щеке.
— А ведь вспомнил я вас, Федор Тихонович! Кажется, месяц назад вы с женой в район приезжали. Правда? Ксенией Петровной ее зовут?
— Ее весь район знает, товарищ Дымов… — невесело улыбнулся Иванов. — Только толку мне от нее мало.
Дымов недоуменно поднял брови:
— Почему же вы так против жены настроены?
Иванов снова покашлял, сказал мрачно:
— Так я не то что настроенный… Я спросить хочу, могу я с ней, значится, разойтись законным образом и кому надо заявление давать?
— Федор Тихонович! — укоризненно проговорил Дымов. — Зачем же расходиться?
Иванов потоптался на месте, застегнул и снова расстегнул свою поддевку. Он явно волновался.
— Могу сказать, товарищ Дымов… Мне скрывать нечего. Разногласие у нас получилось…
Дымов пытливо посмотрел ему в глаза.
— По какому же вопросу разногласие?
— Да вы-то, как я думаю, ее сторону примете. Ну а мне оттого не легче… Вам, значится, известно, что она, Ксеня-то, активисткой считается?
— Знаю, знаю.
— Женотдел! — вдруг громко проговорил Иванов, начиная горячиться. — Ну ладно, это еще полбеды, хотя, конечно, дома от этого женотдела прибыли нету. Однако пусть своими делами занимается, общественными, раз она ликбез кончила и грамоте научилась. Я не возражаю… Детей у нас нету, не дал бог. Так что времени у нее на все хватает, это так, — он говорил быстро, машинально застегивая и расстегивая свою поддевку. — Но когда, значится, речь про наши домашние дела заходит, то уж тут ты слушай мужа. Это тебе не изба-читальня!
— Да о чем у вас спор идет?
— Да все о том же, — вздохнул Иванов, — о чем теперь все люди спорят.
— О колхозе?
— Так и есть.
— Все ясно, Федор Тихонович. Она за колхоз, а вы…
— А я против! — решительно махнул рукой Иванов. — Ни в какой колхоз я не пойду, как вы меня ни агитируйте! А силой никто заставить не может!
— Никто, никто, — кивнул Дымов.
— Сами посудите… Всю жизнь голоштанным мужичонкой был, ни кола, ни двора своего не было! — говорил Иванов, и в голосе его звучала неподдельная тоска. — Все по людям с женой мыкались, батрачили. Только стал на ноги становиться, лошадку завел… Землица у меня неважнецкая, да все же хлеб родит… И вот, значится, брось все это к лешему!
Дымов сказал ласково и убедительно:
— Зачем же к лешему? Колхозы для того, чтобы люди лучше, богаче жили.
— Слышал я это уже, товарищ Дымов! И учительница наша и жена, всей деревне уши колхозом прожужжали. Не верю! Вот что хотите делайте — не верю! А с ней жить, не буду, раз согласия нету… Вы скажите, товарищ Дымов, как мне с ней развод сделать?
Дымов поднялся, развел руками:
— Не знаю… Честное слово, не знаю, Федор Тихонович. Сам-то я не разводился… Вернусь в район — специально для вас узнаю.
— А то у нас не житье, а мука!
Дымов улыбнулся хитровато:
— А сколько лет вы с ней мучаетесь?
— Да уж восемнадцатый пошел…
— Значит, всю жизнь вместе, а теперь порознь? — вздохнул Дымов и покачал головой. — Нескладно получается, Федор Тихонович! А вдруг она права?
— Ксеня-то? — вскрикнул Иванов и горько прибавил: — Она кого хошь уговорит! Только не меня! Разведусь! — Он снова махнул рукой, круто повернулся и вышел.
Дымов высунулся в окно:
— Куда же вы, Федор Тихонович? Разговор-то мы не кончили.
Иванов шел по улице, не оглядываясь. «Горяч, горяч, — подумал Дымов, — а ведь все-таки поверит в колхоз. Этот обязательно поверит!»
В комнату вошел Трофим. За прошедшие сутки он осунулся, похудел. Исчезла его медлительная важность, глаза смотрели беспокойно, перебегали с предмета на предмет.
— Все сделал, как вы говорили, товарищ Дымов: в избе-читальне актив соберется. Сам оповестил всех.
Дымов подошел к столу, над которым висел кусок картона с надписью: «Председатель сельсовета Т. С. МОРОЗОВ».
— У меня к вам вопросы есть, товарищ Морозов. Я тут внимательно просмотрел список дворов — Дымов посмотрел в глаза председателю. — Честно говоря, странный список…
— А в чем странность, товарищ Дымов? — Морозов отвел глаза в сторону.
— Выходит, что у вас в Герасимовке кулаков нет? Что ни фамилия, то бедняк или середняк. А вот люди говорят другое.
— Да кто говорит-то, товарищ Дымов?
— Хотя бы Потупчик.
Председатель хрипловато рассмеялся.
— Больной человек Потупчик этот, товарищ Дымов. Я вас предупредить позабыл…
— Странно… я не заметил.
— Больной, больной! В умственном расстройстве.
Дымов помолчал.
— Ну а учительница тоже «в умственном расстройстве»?
Морозов заулыбался снисходительно.
— Зоя Александровна? Да ведь она, товарищ Дымов, без году неделю в Герасимовке живет. Где же ей знать всех? — Он вдруг сделал серьезное лицо и понизил голос, чуть склоняясь к собеседнику: — А вообще я вам сказать должен, что заметил я за ней левацкие загибы!.. Не из троцкисток ли она, товарищ Дымов? Конечно, считается комсомолкой, да ведь Захаркин и того выше был — секретарь райкома партии! Не была ли связана с Захаркиным?
Дымов сказал резко:
— Ну, уж это — вы меня простите, Морозов, — глупости!
— Я не в смысле наговора. Я, товарищ Дымов, в порядке бдительности. Все-таки маскируются враги!
— Да, враги маскируются…
Председатель встретился с Дымовым глазами и снова отвел их в сторону.
— А может, конечно, и я сам в чем не разобрался. Человек я не шибко ученый…
За порогом послышались шаги, коротко скрипнула дверь, и в комнату просунулась седая бородка Кулуканова. Морозов оживился:
— Вот, пожалуйста, товарищ Дымов, Арсений Игнатьевич Кулуканов — первый агитатор за колхоз.
Кулуканов неторопливо переступил порог, пригладил пальцами бородку.
— Я с превеликим удовольствием в колхоз вступлю, — сказал он и с достоинством кивнул Дымову. — За мной дело не станет. Только народ в Герасимовке у нас несознательный.
— Почему вы так думаете? — спросил Дымов быстро. — Я со многими гражданами уже беседовал.
Председатель усмехнулся:
— Лукавят, товарищ Дымов, правду в лицо сказать боятся.
— Боятся? Не заметил. У вас люди прямые. Сегодня еще на активе поговорим, завтра на собрании. Вот они правду-то и скажут.
— А в душе против, — вздохнул Кулуканов и сел рядом с Дымовым. — Не все у нас до колхоза доросли.
Снова заскрипела дверь. Стукнув сапогами, порог переступил Иванов в расстегнутой поддевке.
— Опять я к вам…
— Пожалуйста, Федор Тихонович, — привстал Дымов.
— Входи, входи! — сердито крикнул Иванов в дверь и, обернувшись к Дымову, прибавил: — Только я домой пришел, а жена опять за свое!
Вошла Ксения, смущенно прислонилась у двери к стене, заложив за спину руки.
— Здравствуйте, Николай Николаевич.
— А-а, Ксения Петровна! — улыбнулся Дымов.
— Вот вы ей сами скажите, товарищ Дымов, как Ленин-то насчет земли рассуждал?
— Я ж тебе толкую, что Ленин за колхозы был, — начала Ксения.
— Ты помолчи, помолчи, — перебил ее муж. — Тут пограмотнее тебя есть люди… Так как, товарищ Дымов? За колхозы был Ленин или против?
— За колхозы, Федор Тихонович! — сказал Дымов. — Владимир Ильич указывал, что мелким хозяйствам из нужды не выйти.
Ксения тряхнула головой, вынула из-за спины руки и сложила их на груди.
— Вот видишь, я же говорила…
— Да помолчи ты… — Иванов помедлил. — А что же раньше, при Ленине-то, коллективизации не было?
— Не время было, Федор Тихонович. Для крупного хозяйства нужна техника. А какая у нас была техника? — Дымов задумался. Все молчали, ожидая, что он еще скажет. — Вот скажите, Федор Тихонович, вам на фронте довелось быть?
— Да кто ж не был! — Иванов застегнул поддевку. — После гражданской, почитай, только в двадцать втором домой вернулся.
— Значит, вы помните, какой наша страна была после гражданской? — Дымов прошелся по комнате, повел вокруг руками. — Щебенка кругом! Заводы стоят, окна выбиты, в цехах ветер гуляет!
Иванов покашлял.
— Это, конечно, верно.
Дымов говорил, все более оживляясь:
— Все это надо было восстанавливать, Федор Тихонович! И не только восстанавливать! Надо было строить новое. — Он подошел к открытому окну, у которого столпилась группа ребятишек, и рассеянно погладил одного из них по голове. — Надо было и такие заводы строить, которые дали бы деревне машины и тракторы. Есть теперь у нас такие заводы! И с каждым годом будет все больше и больше! И вот теперь настал час объединить мелкие, разрозненные крестьянские хозяйства в колхозы!
— Вот и я говорю… — начала было Ксения, но муж сердито оборвал ее.
— Разрешите мне вопросик, товарищ Дымов, — вдруг сказал Кулуканов.
— Да.
— Колхоз — это, конечно, дело очень даже хорошее, — неторопливо и певуче говорил Кулуканов. — Но вот есть статейка товарища Сталина насчет добровольности, чтобы перегибов не было…
Иванов перебил:
— А меня, Арсений Игнатьевич, силой в колхоз никто и не загоняет.
— Совершенно правильно, Федор Тихонович! — Дымов задумчиво поглаживал через окно застенчиво ухмылявшегося мальчика. — Мы действуем не принуждением. Сами вы скоро поймете, какая это силища — коллективное хозяйство! Разве на мелких наших делянках, товарищи, передовую технику применишь? А как разойдутся тракторы на колхозных землях — какие хлеба зашумят! — Дымов посмотрел на детей и тепло улыбнулся: — Вот у кого замечательное будущее!
Иванов вздохнул.
— Машины да тракторы — оно вроде бы и неплохо, только не для наших мест. У нас ведь так: выйдет мужик пахать, обопрется на соху, глядь — пень, перенесет через пень соху — снова пень! Покуда полоску пройдет, рубаха до хребта прилипнет и лошадь мокрые бока раздувает! Где ж по нашим пням машинам ходить?