— А мы с этих пней и начнем, Федор Тихонович! Поля раскорчуем, болота осушим! Машины-то как раз и помогут. Ведь есть у нас уже тысячи колхозов! Урожаи какие собирают!
Все молчали. Иванов потрогал голову, вздохнул:
— Вот какая башка у меня, товарищ Дымов!
Дымов рассмеялся весело и заразительно:
— Распухла малость? Ничего, все войдет в норму. Я понимаю, к новому всегда трудно привыкать… Но другого пути к зажиточной жизни нет! — Он помедлил и обвел всех глазами. — Так учит партия, а партия, товарищи, видит далеко вперед!
— Да, тут задумаешься, — повел плечами Иванов и снова начал расстегивать поддевку.
Ксения ядовито шепнула ему:
— А тебе полезно подумать, а то уперся как бык!
Расталкивая ребятишек, в окно просунулся Потупчик.
— Актив собирается в избе-читальне, Николай Николаевич, — сказал он басом. — Вас дожидаются!
Кулуканов поспешно поднялся:
— Пойдемте к народу, товарищ Дымов.
Потупчик метнул взгляд на Кулуканова и проговорил со сдержанной яростью:
— А ты-то что здесь делаешь?!.
Морозов постучал по столу карандашом.
— Ты не шуми, Потупчик.
— Не шуми! — не унимался он. — Кабы моя воля, я бы ему голову оторвал!
Председатель посмотрел на Дымова и пожал плечами, давая понять в каком сильном «умственном расстройстве» Потупчик.
— Василий Иванович… — мягко начал Дымов, но Потупчик перебил его, указывая на Кулуканова:
— Почти год на него ни за что батрачил.
— Это еще доказать надо! — повысил голос Кулуканов.
— Подождите, Кулуканов, — нахмурился Дымов. — Работал он у вас?
— Да как вам сказать…
— Что там сказать? — покачала головой Ксения. — Вся деревня знает!
— Что было, то было, — закивал Иванов. — Ты, Арсений Игнатьевич, не отпирайся…
Дымов полуобернул лицо к председателю:
— Вот какие у вас середняки, Морозов!
Кулуканов растёрянно шагнул к Дымову.
— Да где записано, что он батрачил у меня, товарищ Дымов? Никакого договора у нас не было!
Дымов поморщился и вдруг резко повысил голос:
— Довольно, гражданин Кулуканов! — Он стукнул по столу костяшками пальцев. — Отдайте Потупчику все, что вы должны! А если не знаете сколько отдавать, тогда мы сами посчитаем сколько! Понятно?.. Пойдёмте, товарищи!
Он, не оборачиваясь, пошел, на улицу.
Последним из сельсовета вышел Кулуканов.
У крыльца к нему подошел Данила.
— Что там стряслось, Арсений Игнатьевич?
Кулуканов не ответил.
— Нет, врешь, — шептал он, глядя на Данилу ненавидящими глазами. — Я себя за горло не дам хватать! Я сам схвачу! — Он, наконец понял, что перед ним стоит Данила, и понизив голос до шопота: — Убрать его надо!
— Кого?
— Дымова… Два раза стреляли мимо, в третий раз пуля мимо не пролетит…
К ним подошел Потупчик и сказал сдержанно:
— За долгом я завтра приду. Больше людей грабить не будешь. Конец твоей силе!
Они молча враждебно смотрели друг на друга.
Павел и Яков, стоявшие поодаль в группе ребятишек, многозначительно переглянулись. Яков прошептал:
— Во дела какие, Пашк… Бежим, это самое, Зое Александровне расскажем…
ГЛАВА VII
ТРЕВОЖНЫЙ ВЕЧЕР
Про избу Василия Потупчика недаром говорили, что она «ветром подбита». Ветхие стены ее накренились, тесовая крыша сгнила, и, когда на деревню налетала буря, ветер выл на чердаке пронзительно и страшно. В тот вечер ребятишки долго сидели на крылечке Потупчиковой избы, беседовали с учительницей о прочитанной книге.
— А мне больше всего, Зоя Александровна, нравится, как Горький про красное знамя пишет! — мечтательно говорила Мотя. — Знамя разума, правды, свободы!..
— А ведь пионерский галстук — частица красного знамени, ребята! — сказала учительница.
Павел покосился на Якова.
— Яшк, а ты почему без галстука?
— Я?
— Да, ты!
— Я… это самое… стирается мой галстук…
— Это ты вчера уже говорил, — строго заметил Павел.
— Ну, так если он, это самое, не высох еще?
— Яша, скажи лучше — забыл, — сказала учительница. — Нехорошо говорить неправду.
— Ну, к… конечно, забыл, Зоя Александровна.
— Пионер, а врешь, — мрачно сказал Павел.
— Пашк, завтра надену… Вот честное пионерское под салютом!
Учительница взяла его руку под локоть:
— Выше поднимай, Яша. Над головой надо.
— Зоя Александровна, а почему над головой? — спросил Федя.
— Потому, что общественные интересы, интересы народа, пионер ставит выше своих личных интересов, — объяснила Зоя Александровна. — Что же это Дымов не идет так долго? Обещал нам текст для лозунга дать. Я схожу в избу-читальню, а вы посидите, ребята.
Учительница ушла. Смеркалось. Меж избами, над темной линией леса медленно бледнела заря. В этот вечерний час в деревне было пустынно и тихо. Только где-то далеко по временам звенела гармошка и слышались тонкие девичьи голоса.
— Ребята, — заговорил Яков, — а как это, значит, общественные интересы выше личных ставить?
— А так — все отдать для общего дела! — сказал Павел.
— Ну, скажем, у нас в избе-читальне, это самое, скатерти на столе нету, значит я должен свою из дому принести? Да ты знаешь, что мне мать за это сделает?
Все рассмеялись. Павел сказал добродушно:
— Чудак ты, Яшк… Это же мелочь — скатерть, тут в другом дело… — Он задумался, чуть вздрогнула родинка над правой бровью. — Вот одни люди живут на свете и думают: своя рубашка ближе к телу, человек человеку волк… Чтоб тебе хорошо было — грызи других, как волк!
— Как Кулуканов, — тихонько шепнула Мотя.
Павел продолжал:
— А надо так жить, чтобы не одному тебе, а всем хорошо было.
— Вот правильно Паша говорит! — кивнула головой Мотя.
— Подожди, Мотя, — остановил он ее. — И для общего Дела, ребята, настоящий большевик ничего не пожалеет. Настоящего большевика ничто, ничто не испугает! Никакой враг! Вот в Дымова сколько раз стреляли, а он не боится.
Федя вздохнул:
— А я только грома боюсь… Вон какая туча идет.
Мотя запела, поддразнивая:
— Дождик, дождик, пуще…
— Дам тебе я гущи… — подхватил Яков.
Федя надул губы:
— Паш, чего они дразнятся?
— Бросьте, ребята… А ты не обращай внимания, ну их… Давайте почитаем что-нибудь?
— Темно уже… — Мотя посмотрела на него. — А пойдемте в избу, ребята, я лампу зажгу.
Шумно переговариваясь, все поднялись и ушли в избу. Широкая полоса света упали в открытую дверь на крыльцо и протянулась по двору. Дымов, учительница и Потупчик вошли в эту светлую полосу и остановились.
— Сами видели, Николай Николаевич, — говорил Потупчик, — люди у нас разные; есть и такие, что хотят в колхоз, да боятся.
— Ну что ж, Василий Иванович, и Москва не сразу строилась. Придет время — все пойдут в колхоз.
— Так-то так, Николай Николаевич, да хочется, чтобы поскорей, — он вздохнул. — Я скажу дочке, чтоб ужин собирала.
Потупчик ушел в избу. Дымов присел на порожек, заглянул в дверь.
— Зоя Александровна, вы посмотрите, какое там собрание!
Ее лицо посветлело.
— Пионерский актив! А вон тот, видите — черненький, сын Морозова, Павлик.
— Знаю, знаю… И братишка его, Федя, кажется?
— Да, Федя… Смотрите, что там за борьба?
В избе нарастали голоса, шум. Отчетливо слышался бас Потупчика: «Не дам, не дам!» На крыльцо пятилась запыхавшаяся Мотя с простыней в руках. Другой конец простыни был в руках отца, который показался на крыльце следом за дочерью. Смеющиеся ребята высыпали во двор.
— Ого, а дочка-то, пожалуй посильнее отца! — подмигнул Дымов.
— Мотя, что это значит? — спросила учительница.
— Да ну, Зоя Александровна…
— Что «Да ну»?
— Понимаете, Зоя Александровна, какая блажь ей в голову пришла? — сердито пробасил Потупчик. — Говорит, в избе-читальне скатерки на столе нет. Так вот ей отдай последнюю простыню!
Дымов переглянулся с учительницей и рассмеялся так заразительно, что следом за ним захохотали ребята и гулким басистым емехом закатился сам Потупчик.
— Ай да Мотя! Вот так придумала!
— И ничего смешного нет! — говорила она, тяжело дыша. — Я такой секрет знаю, как красную краску делать. Вы знаете, какая скатерть будет? Первый сорт!
— Вот и потолкуй с ней, — махнул рукой Потупчик.
Дымов вынул платок и вытер глаза.
— Что за ребята у вас, Зоя Александровна! Положи ты эту простыню на место, Мотя! Мы вам из района скоро пришлем и скатерть, и занавески на окна, и разные картины, и новые книги.
— Вот это да! — восторженно вырвалось у Павла. — А «Чапаев» будет?
— Фурманова? Будет, Павлик!
Павел спросил с надеждой:
— А вы Чапаева видели? — Ему очень хотелось, чтобы этот хороший человек знал Чапаева, о геройских подвигах которого пионерам много рассказывала Зоя Александровна.
— Чапаева не видел, Павлик… А вот Фурманова хорошо знал. Вместе против беляков воевали. — Дымов прикоснулся пальцем к шраму на щеке. — Вот она — памятка о тех временах. — Он обернулся к учительнице и прибавил: — Заждались меня, ребята, наверное? Сейчас я вам текст для лозунгов дам.
Взрослые ушли в избу, а пионеры в ожидании уселись на крылечке.
— Сейчас дождик пойдет, — тихонько сказал Федя, опасливо косясь на нахмурившееся небо.
Уже совсем стемнело, в избах засветился огонь. Набежал ветер, пошевелил волосы ребят и снова стих.
— А дождь, это самое, и впрямь сейчас посыплет, — вздохнул Яков и вдруг настороженно стал прислушиваться.
С улицы донесся сердитый женский крик:
— Яшка! Яшка!
Яков слетел с крыльца, словно его толкнули в спину.
— Ой, ребята, пропал! Мать зовет… Иду-у, маманька!.. — он перемахнул через забор и исчез в темноте.
— И я побегу… — Клава поднялась. — Как бы и мне не досталось! Федя, идем, я до дому доведу.
Федя вопросительно взглянул на брата.
— Паша, пойдем?
— Иди, иди, братко. Я лозунги возьму у Дымова.
Клава и Федя ушли. Было слышно, как они мягко шлепали босыми ногами по пыльной дороге.
Павел и Мотя сидели молча. Мотя долго смотрела на его неясный профиль, наконец прошептала:
— Паш…
Он не слышал и сидел по-прежнему неподвижно, облокотившись на колено и положив подбородок ладонь.
— Паш…
— А?
— Ты про что думаешь?
— Да так… — неопределенно повел он плечами.
— А я тоже люблю думать… Про все, про все! Знаешь, когда хорошо думается? Когда спать ложишься… Правда? А тебе сны снятся?
— Снятся.
— Мне раз приснилось, что в Герасимовке дома стеклянные и электричество.
Павел с интересом взглянул на нее, убежденно сказал:
— Электричество на самом деле будет. Помнишь, Зоя Александровна говорила, что в каждую деревню электричество проведут? Вот только колхоз сначала надо.
— Только домов стеклянных не будет — побьются… — Мотя глубоко вздохнула, помедлила. — Паш, а один раз… ты мне приснился.
— Я?!
— Ага… — Она снова помедлила. — А я тебе никогда не снилась?
— Не… — подумав, ответил он.
Вдали глухо зашумела тайга. Сильный порыв ветра внезапно налетел на деревню. Острая молния вспыхнула и погасла, словно опущенная в воду; вдали неясно зарокотал гром.
На огороде, неистово захлебываясь, залаял пес.
— На кого это Кусака? — Удивленная Мотя вскочила, придерживая на коленях трепещущее платье. Она исчезла за избой, но Павел слышал ее тоненький, уносимый ветром голосок:
— Кусака, Кусака! На, на! Кому говорю, Кусака!
В небе снова загромыхало. Тяжело дыша, девочка подбежала к крыльцу.
— Кто бы это был, Паш? По огородам пошел, быстро так…
Павел встревоженно приподнялся:
— Не хромает?
— Да разве ж разберешь в темноте? — пожала она плечами и, увидев, что Павел заторопился к плетню, сказала:
— Да ты сиди, Паш. Может, мне показалось…
Павел стоял у плетня, настороженно вглядываясь в темноту.
— Мотя! — вдруг позвал он.
Она послушно подошла и стала рядом.
— Как Зоя Александровна говорила про пионерский салют?
— Как? — Она помолчала, вспоминая. — Ну, что общественные интересы пионер ставит выше личных…
Он задумчиво повторил про себя:
— Общественные интересы выше личных…
— Да ты что трясешься? Простыл?
— Не знаю… Наверно, простыл.
На крыльцо снова вышли Дымов, учительница и Потупчик.
— Возьми, Павлик, лозунги. — Зоя Александровна протянула ему листок.
Дымов сказал:
— Прежде всего о колхозе напишите. Это самое важное! Значит, завтра за работу?
— Прямо с утра сядем, — кивнула Мотя.
— Молодцы!.. До завтра, Зоя Александровна. На собрании встретимся.
Учительница ушла. Все молча стояли у крыльца, прислушиваясь к ее удаляющимся шагам. Потупчик тихо заговорил:
— Конечно, я думаю, трактором пни будет сподручнее корчевать. Плохая у нас земелька. Лучшую Кулуканов да другие такие, как он, забрали себе, заешь их гнус!
— Столько я об этом Кулуканове сегодня наслышался! — качнул головой Дымов.
— Да ведь такой кулачище он, Николай Николаевич!
— А в списках сельсовета середняком числился…
— Записать как угодно можно. Бумага — она все терпит.
Мотя взглянула на Павла, шепнула:
— Ты слышал, Паш?
— Сейчас хлынет, — уклончиво ответил он, глядя на небо. — Я побегу.
Павел перескочил через плетень.
«Чудной какой-то он сегодня, — подумала девочка. — Лихорадка у него, что ли?»
Она вышла на середину двора, запрокинула голову. Крупная холодная капля ударила её по щеке.
Мотя протянула к черному небу руки и тихо запела:
— Дождик, дождик, припусти…
Подошел Дымов и обнял ее за плечи.
— Хорошо как! — он глубоко вдохнул свежий грозовой воздух. — Вот и у меня такая пионерка растет, — задумчиво, ни к кому не обращаясь сказал Дымов.
— А как зовут вашу дочку? — спросила Мотя.
— Как зовут? — рассеянно переспросил он и вдруг громко крикнул ушедшему в избу Потупчику: — Василий Иванович!
— Да, — откликнулся он, выглядая из двери.
— А это правда, Василий Иванович, что Морозов бил сына, когда он в пионеры записался?
— Пашку-то? Люди говорят, бил…
— А мальчик он, кажется, славный.
— Очень душевный парень, не в отца пошел!
Над самыми их головами оглушительно ударил гром, косой дождь тугими струями захлестал по двору. Мотя и Дымов разом вскрикнули. Он, смеясь, схватил девочку за руку:
— Ой, бежим, пионерка! Скорей. А то утонем!
ГЛАВА VIII
НОЧНОЙ ГОСТЬ
Татьяна сидела у окна, вглядываясь в темноту и кутаясь в шаль.
— И где его носит в такую непогоду… Федя!
— Чего, маманька? — откликнулся Федя из соседней комнаты.
— Где Паша?
— С Дымовым заговорился.
— Заговорился! Вон дождь какой находит…
Скрипнула дверь. Она быстро повернулась к порогу, но это вошел Кулуканов.
— Где Трофим? — спросил он глухо, не здороваясь.
— В сельсовете.
— Я подожду.
— Подождите… — пожала она плечами и ушла в соседнюю комнату укладывать спать захныкавшего Романа.
Кулуканов снял картуз, перекрестился и сел к столу, подперев ладонями голову. Долго просидел так, вздрагивая при звуках шагов, изредка доносившихся из-за окна.
В избу быстро вошел, почти вбегал запыхавшийся Данила.
— Дядя Трофим!..
Кулуканов опустил руки.
— В сельсовете. Заработался!.. — тихо, со сдержанной злостью произнес он. — Нагнал на него Дымов страху.
Он медленно поднялся.
— Дрянь дело, Данила!
— А чего?
— А того!.. Не должно быть завтра собрания! Потому конец тогда! Понимаешь? Конец!
— А что сделаешь?
— Придумать надо такое, чтоб собрания не было завтра. Только с Трофимом теперь не договориться, наверно. Запуган!
— Захаркина арестовали, вот и боится.