Катя послушно вытянула поверх простынки ладони. Том прижал их к щекам. «Холодные какие…» Катя вдруг шепнула:
— Можно потрогать колечко?
— Сколько хочешь.
Он-то знал, что колечко — не талисман, а «просто так». Или «почти просто так». Но если Кате кажется, что в нем какая-то энергия — пусть… Катины пальцы слегка затеплели. Колечко тоже…
В кармане застрекотал мобильник. Юга звонил.
— Том, что случилось? Донби прибежал, встрёпанный, как с пожара.
— Катя заболела… Лежит и делает вид, что готова помереть… Врач говорит, что сердечная нехватка… или как там…
— Том, ты балда!
— Ага!.. А почему?
— Надо было сразу позвонить! Ты у неё?
— Да!
— Сидите и ждите…
Том погладил кисти Катиных рук. Поднялся с колен и стал ждать — он понимал, что движется крепкая и скорая поддержка. Бабушка мелко перекрестилась.
Катя, кажется, задремала. В этой дрёме и ожидании прошло минут пятнадцать. Потом с треском и выхлопами остановился у крыльца автомобиль старинного вида. С гербом Евро-Азиатского герцогства и красным крестом. Выскочил Юга. Помог выйти кудлатому седому старичку, который просто-напросто не мог быть никем, кроме как доктором. Это и был Отто Евгеньевич Брештук, недавно вылечивший тётю Сузи.
Отто Евгеньевич вошёл в комнату и сказал:
— Так-с… — Затем сказал: — Тэк-с… — И добавил: — Девочка, держись, ты ещё не скоро умрёшь… Но диагноз неясен… Всех присутствующих покорнейше прошу побыть в другом помещении. Даже вас, сударыня… — Он шагнул к бабушке и подставил ей согнутый локоть. Бабушка охотно вцепилась в него…
Все, кроме доктора и Кати, оказались в комнате со стоячими часами и фикусом. Сели и стали ждать. За фикусом, в клетке, чирикали какие-то птахи.
— Что с капитаном? Ты с ним говорил? — шепнул Юга.
— Говорил, — отмахнулся Юга. Потому что при чем здесь капитан? При чем все на свете? Главное — Катя…
Прошло время (какое?), и Отто Евгеньевич сказал через дверь:
— Юноша Том Сушкин! Соблаговолите пройти сюда…
Юноша соблаговолил. С замирающим сердцем.
— Присядь, Том, — попросил доктор уже другим тоном. Сам он сидел у Катиной постели, а Том приткнулся на стуле, где раньше ютилась бабушка.
— Том… — как-то очень аккуратно спросил доктор. — В нынешние дни ты не говорил ничего такого, что могло бы обидеть Катю? Или встревожить её?
— Нет! Ничего! Катя, разве говорил?
Она тихонько помотала головой.
Том виновато и старательно подумал.
— Если говорил, то нечаянно. Я не помню.
— Вот видишь, — сказал доктор Кате, — ничего не было, а у тебя царапина. Почему?
Она шевельнула губами:
— Не знаю…
— Будем принимать меры. Есть нетрадиционные методы медицины…
— Это как? — не удержался Том.
— Это просто… — доктор откинул простынку. Катя лежала в полотняной рубашонке с пуговками от ворота до нижней кромки. Пуговки были расстёгнуты — видимо доктор недавно осматривал девочку.
Теперь он распахнул рубашонку так, что открылась впалая ребристая грудь.
Том застеснялся и замигал, хотя, казалось, отчего бы? Ведь недавно купались за пристанью без всякого смущенья…
Доктор пощупал Катины рёбрышки на левой стороне груди.
— Том, положи сюда ладонь. Так, чтобы слышалось сердце…
— Ой… — выскочило у Тома. И его собственное сердце запрыгало.
— Боишься, — понял доктор. — Жаль… Ну, ничего. Тогда сделаем иначе. Возможно, это к лучшему… — Он качнулся к двери. — Уважаемая Катина сестра! Вы взрослая девушка и наверняка пользуетесь губной помадой! Не так ли?
Послышались непонятные звуки: то ли вздохи, то ли хихиканье.
— Ну-с? — напомнил доктор.
— Я только изредка… — жалобно призналась Настя.
— Это неважно… Дайте скорее.
В дверь просунулась рука с блестящей трубочкой. Отто Евгеньевич, охнув, привстал, дотянулся, взял. Сдёрнул с трубочки колпачок. Толкнул дверь, чтобы впустила свет.
— Том, дай руку, — и нагнулся над Катей к Тому. — Не эту, левую. Разверни ладонь…
Том боязливо развернул.
— Держи твёрдо… — И скользким щекочущим кончиком доктор нарисовал на ладошке похожее на острую репку сердце (у Тома опять выскочило «ой»).
Доктор Брештук строго сказал:
— Мальчик, теперь ты больше не будешь бояться. Ты плотно приложишь это сердечко к Катиному, вот сюда. И постараешься, чтобы тепло перешло от одного к другому. Понял?
— Да… — выдохнул Том. И… прижал.
Ощутил лёгонький толчок.
— Бьётся? — шепнул доктор.
— Да… Только чуть-чуть…
— Нужно усилить ритм. А для этого вспомнить что-то бодрое, детское. Какую-нибудь считалку, как в игре… Помнишь?
— Не-а! — перепуганно сказал Том. В самом деле не помнилось ни-че-го!
— Ладно, тогда я сам. Когда учился в первом классе (а это в самом деле в незапамятные времена имело место!) была у нас в ходу такая песенка-считалка… Я запою, а вы подпевайте. И без всякого смущенья. Помните, что это медицина!
Доктор вскинул украшенную седыми клочками голову и запел дребезжащим голоском:
Стук-стук, перестук,
Ехал поезд по мосту.
Колесо отпало,
Прыгает по шпалам.
Катя негромко засмеялась. А Том сразу понял, что не будет стесняться. Он словно увидел зелёное колесо, которое удрало от вагона и дурашливо скачет между рельсами, как по упавшей на мост лестнице. И даже показалось, что он помнит слова песенки.
И запел вслед за доктором, и Катя негромко запела:
Стук-стук, перестук,
Ускакало за версту.
Мы его догоним
На хромом вагоне.
— Том Сушкин, возьмись за колечко, — быстро сказал доктор. — Так хочет Катя.
Том правой рукой дотянулся до мочки левого уха. Это было непросто, но… Катя хочет, доктор велит — значит, надо.
Стук-стук, перестук,
Оживёт сердечко.
У мальчишки в ухе
Вздрогнуло колечко.
И они дружно допели:
Стук-стук, перестук,
Едет поезд по мосту.
Насчитаем сто колёс.
И не будет больше слез!
Вроде бы, совершенно пустяковая песенка. Но Катино сердечко под ладонью Тома теперь стукало в ровном ритме.
— Можешь убрать, — шепнул ему доктор.
Том спросил таким же шёпотом:
— Она скоро поправится?
— Будем надеяться. Только не забывай её…
Он с ума сошёл? «Не забывай»!..
Доктор на две пуговки застегнул Катину сорочку, натянул простынку.
— А сейчас поспи. Будто в вагоне: стук-перестук…
— Ладно… — шепнула она. И жёлтые мотыльки сомкнули крылья…
— Том, посиди с ней минуты две, а потом гуляй… Только не забывай навещать…
— Ни за что…
Домой шли пешком. Том ступал почти что на цыпочках, будто боялся разбудить Катю.
Юга спросил:
— Ты почему хромаешь?
— Я не хромаю. Это я… так…
Юга пригляделся:
— А коленку-то где рассадил?
Похоже, что кожа была содрана до крови.
Том рассмеялся.
— Это не рассадил. Это я вытер о неё руку. — Он показал ладонь со следами сердечка.
Юга сорвал у забора лопух.
— Давай смоем… — У тротуара журчал в каменном желобке ручеёк.
Том вымыл ладонь, а коленку не стал.
— Пусть пока будет так. На память.
Юга кивнул, он все понимал.
Том больше не хромал. Он виновато задышал и попросил:
— Юга, если я тебя чем-то обидел, не сердись, ладно?
— Том, ты малость спятил от переживаний. Чем ты меня обидел?
— Не знаю… В детдоме говорили, что я ин-ди-ви-ду-а-лист.
— А не говорили, что ты… ладно, не буду.
— И это говорили …
— Расскажи наконец, как дела с капитаном. И с кино…
Туренский тополь
Главных представителей киностудии было трое. Были ещё всякие ассистенты, но так, на втором плане. А трое — те самые, которых Том видел в музее. Обычно они ходили шеренгой — как пираты из фильма «Люди с чёрной каракки». Только в пиратском кино тройка была дружная и маршировала под залихватскую песенку, а Ефросиний, Вовочка и «камуфляжная» командирша постоянно конфликтовали. Похоже, что по творческим вопросам.
Студия называлась «Дульсинея-фильм». Точнее «Dulcineia-film». По имени той самой камуфляжной девицы. Она была владелицей студии, генеральным директором, ведущим режиссёром, главным продюсером и кем-то ещё, Том не запомнил.
При знакомстве с Томом она простецки сказала:
— Привет дорогой Гэ Гэ!
— Кто?! — возмутился Том.
— Это значит «главный герой»!
— С Гэ Гэ могли бы познакомиться и пораньше, — неулыбчиво заметил Том. — А то снимали из-под подола…
— Это особый творческий метод. Называется «Шмель».
— Между прочим, несколько ваших «шмелей» сожрал Донбамбало, — злорадно вспомнил Том. — Двумя клювами. Принял за настоящих…
— Это не страшно! Он потом их натурализовал…
— Что сделал?
— Выкакал, — мрачно объяснил главный оператор Ефросиний Штульц. — Записи сохранились.
— Ага, — кивнул Том. — Вид через страусиные перья. Из… того самого отверстия.
— Ты циник, — сообщил Ефросиний.
— А это что такое?
Оператор не ответил, а сценарист Вовочка запрыгал от смеха.
— Меня, между прочим, зовут Дульсинея Порфирьевна Тоболкина, — сообщила генеральный директор и ведущий режиссёр. — Мой папа, Порфирий Тоболкин, очень любил Сервантеса, отсюда такое имя… Ты, кстати, читал «Дон Кихота»?
— А вы читали «Четвёртое путешествие Эрибрано Пуха в скопление жёлтых звёзд»? — И Том постарался покрепче запомнить название книги, которое только что придумал.
— Э… мембрано? Признаться, нет… Кстати, коллеги меня обычно зовут «фройлен Дуля». Мой дедушка был родом из Вены, и меня воспитывали в духе австрийской культуры. Музыка, немецкий язык и т. д… Можешь тоже звать меня фройлен Дулей и говорить «ты»…
Том решил, что говорить ей «ты» не станет, а насчёт имени заметил:
— Дуля это хорошо…
— Напрасно иронизируешь, майн либер кнабе. Не имя красит человека, а… У меня есть знакомый режиссёр Пипкин, его фильм «Девушка из Нью-Крокодайла» взял гран-при на фестивале в Сан-Розарио. Ему дали премию «Серебряный кокос»…
— А крокодайлу? «Серебряный Пипкин»? — не удержался Том
Посмеялись все, даже мрачный Ефросиний.
Дуля сказала, что чувство юмора — неоценимое качество для главного героя.
— Хочешь посмотреть, что мы про тебя отсняли?
— Потом…
Сейчас Том торопился в столицу, навестить Катю.
Недавно ему и дяде Полю пришлось переселиться в щитовой домик на острове, где устроила базу киностудия. Остров был крохотный. Рядом торчали из воды ещё несколько — похожие на зелёные кочки. И среди них, метрах в ста от кинобазы, островок с тем самым Деревом.
Казалось, великанское дерево встаёт прямо из воды. Том смотрел на него с непонятным чувством. Такое могучее, гордое и в то же время пугающее. Чёрная узловатая чаща, громадная древесная туча, в которой гнездятся злые силы.
Впрочем, о дереве он думал гораздо меньше, чем о Кате. Настоял, чтобы его возили в Герцоград каждый день.
Катя поправлялась, но не так быстро, как хотелось.
«Стук-стук, перестук…» — иногда шептал про себя Том. И помадную «кровь» с колена за несколько дней так и не смыл..
…А то, что про него наснимали, Том, конечно, посмотрел. И не знал, что сказать. Ну, плывут, ну поют, ну скачет он по палубам. И что? Здорово получилась только их с Катей песня. И, конечно, бой с пиратами. Совсем как по правде! А ещё забавно вышло, как Донби удирал с краденым яйцом и потом перепирался с полицейским офицером. Но в общем — беспорядочно, спутано, не разберёшь, в чем смысл. И совсем непонятно, при чем тут чёрное дерево.
Том так и сказал фройлен Дуле:
— А Дерево-то причём?
— Дерево ещё не снимали. Завтра приступим к репетициям. Потом ты свалишь это чудовище, и сюжет сконцентрируется вокруг кульминационного момента…
— Какого момента?
— Самого главного, майн либер кнабе… Почему ты так часто переспрашиваешь?
— А я не воспитывался в австрийской культуре. Говорите по-русски, не буду переспрашивать…
— Ты все-таки очень сложное дитя…
— Детдомовский, — буркнул Том. Хотя давно уже чувствовал себя не детдомовским, а «дядиполиным».
— Тебе палец в рот не клади… Как ты будешь подступать к Дереву? С современной бензопилой или с традиционным топором? Только не спрашивай, что такое «традиционный».
— Я это знаю. А как подступать, не знаю. Мне надо посмотреть Дерево ближе. Вплотную…
— Это логично! Завтра поедем.
Назавтра Том, конечно, сгонял на катере в Герцоград. Ему нравились эти короткие плавания. Разлетались по воде зигзаги солнца, мчался навстречу пахнувший камышом ветер, из щетинистых зарослей рогоза уносились длинноногие, похожие на маленьких Донби, цапли. Проплывали назад круглые островки. По ним прыгали не то кролики, не то зайцы. Интересно, они жили здесь всегда или поселялись только на лето? Том вспоминал зелёных зайчат на вымпеле и трубе «Деда Мазая». О пироскафе он думал часто (можно сказать, постоянно). Однако в мыслях не было большой печали. Иногда казалось даже, что «Дед» исчез не навсегда, а ушёл для ремонта на какую-то судоверфь…
А бегущая навстречу вода Дельты была как праздник. Ожидание встречи с Катей.
На этот раз Кате было ещё лучше. Она даже осторожно прыгала по квартире. Потом они сели на кровати, обнялись и тихонько спели:
Мальчики, вы на каких островах?
Девочка, ты ещё помнишь меня?
После этого Том заскочил во дворец.
— Юга, поехали к нам на базу! Завтра я полезу к дереву! Полезли бы вместе…
— Том, я пока не могу. Сусанна решила меня воспитывать, не спускает глаз…
— И ты терпишь?!
— Я решил потерпеть недельку. Надо же иногда уступать женщинам. А то обидится, заявит об уходе да уедет, а я…
— А ты? — в упор спросил Том.
Так же прямо наследник Юга сказал:
— Буду скучать.
— Никуда она не уедет. Ты же говорил, что у герцога с ней сердечные отношения.
— Мало ли что? Взрослые непредсказуемы. У них неадекватное восприятие действительности.
— Какое восприятие?
— Тьфу! Бестолковое…
— Тогда терпи, — разрешил Том. И спохватился: — Ой, а Изольда как живёт?
Изольда не поехала на базу, осталась во дворце, ей надоели путешествия.
— Нормально живёт. Поселилась в библиотеке…
— Небось пробует на вкус всяких плутархов и диккенсов, — хихикнул Том.
— Нет, она культурная…
— А Платоша все рисует?
— Пишет, — уточнил понимающий в искусстве Юга. — Он ведь живописец, а не график. Мы там, на потолке, похожи на себя, как две капли воды…
— Передавай привет…
— Том, я приеду через несколько дней!
— Ладно, пока…
К дереву переправились на моторке. Вблизи оно походило на космических спрутов, которые сплелись друг с другом и вскинули себя в высоту. Кроме Тома, в лодке были дядя Поль, фройлен Дуля, Вовочка и Ефросиний Штульц. Лодка ткнулась носом в бугристый корень, уходящий в воду. Он оказался толщиной с бегемота. В складках коры виднелись травинки.
Сценарист Вовочка задрал голову:
— Здесь придётся работать бригаде лесорубов! Какая несусветная мощь!
«Какой несусветный болтун», — подумал Том. Дядя Поль, кажется, подумал то же, потому что с пониманием посмотрел на Тома.
Тому было не по себе. Будто он подошёл к чужому громадному дому, в котором ему поручено сделать что-то нехорошее. Он сбросил сандалии и ступил на корень. Боялся, что будет ощущение, как от щупальца чудовища, но ничего похожего. Просто тёплая сырая бугристость…