БУПШ действует! - Сальников Юрий Васильевич 12 стр.


— Ну, и дальше? — заторопил Назар.

А дальше случилось неожиданное. Из другой комнаты выскочил Борис. Он был дома и все слышал. Выскочил и тоже закричал на вожатых: дескать, пусть не выдумывают! Живется ему лучше некуда! «И вас, — сказал он, — никто не звал!» И всякое такое. Его начали убеждать, но он не захотел слушать, хлопнул дверью и убежал. Вожатые еще поговорили с Черданихой, ничего не добились и ушли.

— Ну, а потом вы знаете, — закончила Люся тихим голосом. — Потом Борис встретил меня…

Назар сидел, прикусив губу.

А я думал, как же это Борис говорит, что ему хорошо живется, хотя Люсе говорил другое. Да и я видел…

Все запутывалось. Когда-то у нас было много шума из-за гаража. Мне даже казалось, что нет на свете ничего важнее, чем история с ним. Кто его займет да кто будет командовать БУПШем. Но все, что было тогда, — просто детские пустяки. А вот сейчас в самом деле серьезное и важное дело. И не только мы, ребята, — даже взрослые в тупике.

Назар опросил:

— А что вожатые? Люся ответила:

— Говорят, Бориса в обиду не дадим. Лишать надо Черданиху материнства.

— Это как же?

— Не знаю…

Она опять стала трогать щипчиками своих бабочек. Назар кивнул мне: пошли. А Люсе сказал:

— Ты не расстраивайся.

— Не во мне дело, — ответила она. — Ведь он все такой же. Уедет злой.

— Может, еще не уедет, — возразил я. — Хотят ведь вожатые что-то сделать.

Мы вышли от Люси, оставив ее, как прежде, в комнате за столом, сказали на кухне бабушке: «До свидания» — и молча зашагали по двору, а потом по улице, до самого угла. А здесь остановились сразу оба. И стали смотреть на Овраженскую улицу.

С утра было пасмурно. По небу опять бежали серые тучи. Очень быстро. Наверное, их сильно трепал в вышине ветер. А солнце пробуравливало сверху лучами. И они разорвались на клочья и были сейчас уже не тучами, а просто облаками. Они то закрывали солнце, то сползали с него. Улица попеременно то светлела, то темнела. Ветер дул вдоль нее так же сильно, и деревья мотались из стороны в сторону. Качались цветы на газонах. Вихрем поднималась желтая пыль. Она с размаху кидалась в ворота и окна домов. В такой ветер на улице неуютно и пустынно. Даже ребятишки попрятались.

Мы стояли с Назаром и смотрели издали на Черданихину развалюшку. Раскачивался под ветром одинокий тополь, глухо гудел листьями перед низенькими, подслеповатыми окошками.

Конечно, в БУПШе сейчас много народу. И нас с Назаром ждали свои дела. Ему нужно было опять репетировать роль ведущего в концерте, который у нас скоро будет. А меня звала Жигалова — ей все кажется, что мы мало разведываем, и уже целую неделю пристает, чтоб я сходил на почту. И о Борисе, с которым даже взрослые не знают, что поделать, мы могли бы больше не думать. Только я не мог не думать. И Назар тоже не мог. Мы стояли на углу, и я сказал:

— Пойду к нему. — Мазар кивнул. А я добавил: — Скажу, что он дурак. Люська хорошая, а он на нее…

— Не в ней дело, — ответил Назар. Я обратил внимание, что он повторил Люсины слова. — Ведь он всех считает плохими.

Мы, не сговариваясь, вместе двинулись к дому Бориса. И я был очень доволен, что Назар идет рядом со мной.

Я даже знаю: если б мы не пошли сейчас к Борису, для нас сразу неинтересными сделались бы все остальные бупшинские дела.

«А ты бы промолчал?»

На стук открыла Черданиха.

— Что надоть? — неприветливо спросила она, выглядывая из дверей. Была она, как обычно, растрепанная. Волосы, сцепленные сзади пучком, разлохматились. Выцветшая зеленая кофта сползла с костистых плеч. В руках какая-то грязная тряпка.

Мы сказали, что нам нужен Борис.

— Зачем? — подозрительно прищурилась она и отрезала: — Нету его! И нечего шляться! — Видя, что мы переминаемся с ноги на ногу и не торопимся уходить, она закричала: — Нет, говорят! Ступайте! — Дверь захлопнулась перед нами.

Если бы Борис сидел дома, он, конечно, вышел бы. Хотя бы просто из любопытства: посмотреть, кто зовет. Значит, его в самом деле не было.

Расстроенные, мы остановились под шумящим тополем. Мало ли где сейчас мог находиться Борис, если, конечно, опять не уехал куда-нибудь из города с дядькой Родионом. Но тут мы увидели дядьку Родиона. Он катил тележку на двух огромных колесах. В тележке лежали чем-то набитые, пузатые мешки. Проходя мимо нас, Родион тоже подозрительно покосился, но ничего не сказал, а подкатил тележку к самой калитке и завопил хриплым голосом:

— Эге-гей!

Из дома сразу выбежала Черданиха. Родион свалил мешки на землю. Черданиха пощупала один из них.

— С удачей? — спросила она и засмеялась.

— Как видишь, — ответил дядька Родион. — Сполна обещанное. — Сняв кепку, он похлопал ею об руку, словно сбивая пыль. — Столько же еще на берегу. А ну, подсоби! — взялся он за мешок.

Черданиха помогла ему взвалить мешок на плечи и сама потащила волоком по земле другой. Когда они вошли в калитку, мы с Назаром переглянулись: «Столько же еще на берегу». Ясно, что на берегу сидит и караулит остальные мешки Борис. И не где-нибудь, а именно на том самом месте, где у них лодка. Эта мысль пришла в голову мне и Назару одновременно. Мы не сказали друг другу ни слова и побежали к трамваю. Пока Родион разгрузит мешки да еще, может быть, посидит, отдохнет дома, а потом пойдет с тележкой пешком через город, протянется не меньше чем полчаса. А на трамвае до водной станции пять минут. За это время Борис никуда не уйдет, и, значит, мы его обязательно застанем и успеем поговорить.

Так и вышло. Правда, в трамвае мы чуть не попались в руки контролеру — у нас с собой не было денег, а заходить домой уже не хватало времени. Мы поехали без билетов. Сашуня, наверное, этого бы не сделал. «Зайцами ездить нехорошо». И мы с Назаром тоже знаем это с детства. Но ведь бывают особые случаи, когда надо срочно, а денег не припасено? Контролеру до этого, конечно, нет дела, ему подавай билет. Поэтому пришлось спрыгнуть с задней площадки и заскочить в другой вагон. В общем, кое-как добрались.

От трамвая до реки мчались без передышки. Назар сначала бежал нормально, потом запрыгал, стал хромать. Нога-то у него не зажила. Но он не отставал от меня ни на шаг.

Борис сидел в лодке. Мы не ошиблись. Он караулил мешки, сваленные прямо на песок. Лодка с веслами болталась на воде. Боря сидел к нам спиной и глядел на реку. Ветер здесь дул еще сильнее, чем на улицах. Волны ходили ходуном. На середине реки белели пенистые гребешки-барашки. И черная рубаха у Бориса надувалась, как шар, а волосы встали торчком и сбились на одну сторону. Народу на берегу было мало.

Мы подошли к Борису сзади почти вплотную, он не услышал. Я потрогал ржавую цепь, лежащую на носу лодки. Она загремела. Борис обеспокоено обернулся, но, увидев нас, ни слова не сказал и опять стал смотреть на реку.

Мы с Назаром стояли у самой воды. Волны разбивались о песок, и брызги допрыгивали до нас. Но нам было все равно. Лишь бы начать разговор с Борисом, который сидел так, будто нас не существовало на свете.

— Эй, Борька, — крикнул наконец Назар. — Ты что, не видишь?

— Ну, чего?

— А то! — сердито ответил Назар. — Дурак ты самый распоследний! — Он выкрикнул это очень громко и неожиданно. Я тоже хотел сказать Борису такие слова, но надо было хоть дождаться подходящего момента. А Назар выложил сразу. И я испугался: сейчас Борис вскочит и кинется на него. Конечно, нас двое, но ведь мы пришли не драться…

Борис действительно вскочил и повернулся к нам лицом — лодка под ним закачалась, но он удержался на ней, расставив широко ноги.

— Знаешь… Полегче! — прошипел он.

— Сам полегче, — невозмутимо заявил Назар.

Он меня просто поражал. Или ему казалось, что Борис не выпрыгнет на берег? Или надеялся на мою силу? Борис и то усмехнулся:

— Какой храбрый!

Я тоже не захотел юлить и крикнул:

— Зря Люську обидел! Она хорошая, а никакая не предательница. Или, по-твоему, и я предатель, да? — При этом я навалился всей грудью на лодку.

Борис сел на сиденье и махнул рукой: «А ну, лезьте!» Я умолк, не понимая, чего он хочет.

— Лезьте, говорю! — приказал он нам обоим.

В конце концов, было глупо топтаться на мокром песке, если можно сидеть в лодке. Мы с Назаром стали забираться. Он, запрыгивая, оттолкнул лодку, и я едва успел залезть — даже зачерпнул ботинком воду. Лодка отошла от берега. Я вцепился руками за борт и оглянулся. Полоса мутной, неспокойной воды между лодкой и берегом увеличивалась. Нас погнало по течению. Борис захохотал:

— Забоялись?

— Вот еще, — ответил я. — Не плавали будто?

— Волны большие, — сознался Назар, глядя на середину реки.

Борис взялся за весла.

— Один раз, — сказал он, — я при таких волнах на другую сторону переправился. Воды в лодку до половины нахлестало. И ничего. Ладно, не бойтесь, — милостиво добавил он. — Сейчас не поплывем. — И ударил веслами по воде. Лодка заскользила вдоль берега, то ныряя, то подпрыгивая.

Мы молчали. Все получилось неожиданно. Ни я, ни Назар не собирались кататься с Борисом, да еще в такую ветреную погоду. Но вот мы сидели у него словно в гостях, а он греб и тоже молчал. Я не знал, как еще с ним разговаривать дальше — вроде все было сказано. А он вдруг заговорил первый — перестал грести и хмуро буркнул:

— Сами вы дураки. Учить пришли. Да какое вам до меня дело?

Назар опять разошелся:

— Что ты болтаешь? Мы хотим тебе помочь.

— Помочь? — Борис совсем бросил весла. — А моя помощь — вот она! — Он протянул вперед обе руки, потом показал на голову, низко склонив ее. — И вот! Кто с головой, тот сам себе помощник. А от других добра не жди. Дядька Родион правильно говорит: другие только выгоды ищут.

— Дядька, дядька! Да что он понимает! — крикнул Назар. — Какая у меня выгода? Или у него?

— А на вас пятно, — ответил Борис.

— Какое пятно?

— Темное. Про какое мне Жигалова сказала. «Ты, говорит, на весь БУПШ темное пятно накладываешь. Мы, говорит, хорошие дела делаем, а ты нам всю картину на улице портишь».

— Она так сказала? — изумился Назар.

— Да, да, твоя Жигалова!

Мне вспомнилось, как я видел один раз Вику с Борисом на улице, когда она что-то говорила Борису, а он ответил ей коротко и убежал. Наверное, тогда она и сказала ему это.

Борис снова шлепнул веслами по воде и ядовито проговорил:

— Дела ваши — цветочки-веточки. Игрушечки для маленьких! А сами только насмехаться умеете. — Он, конечно, намекал, как Назар с Викой просмеяли его за апельсины.

И Назар покраснел.

— Мало ли что было. А теперь — другое.

— «Другое»! — передразнил Борис.

— Значит, не веришь? — спросил Назар, подаваясь всем телом вперед. — Жигаловой поверил. Дядьке Родиону своему веришь. А нам не хочешь? Ну и ладно. И уезжай хоть сегодня! А только дела наши — не игрушечки. И никакой картины ты нам не портишь. Понял? И Люську Кольцову предательницей ни за что обозвал.

— А что она…

— Да что, что? — не выдержал и я, вскочил на ноги. — Если хочешь, про то, как ты плюешь на всех, я раскрыл. Значит, и я предатель? Или плюй, ненавидь, волком на всех смотри, а я молчок, да?

— Или, по-твоему, выходит, — продолжал Назар, — со мной такое случилось, ты тоже промолчал бы? Пусть я живу, как знаю, а ты ни слова, да? По-твоему, так лучше, да?

Борис молчал, подняв весла. С них капала вода. Я стоял, как мачта без паруса. Меня пронизывал ветер, мне стало холодно. И я хотел сесть, но услышал с берега крик: «Эге-гей!» У того места, где остались мешки, стоял Родион с тележкой и махал кепкой.

Борис встрепенулся, мотнул веслами. Я чуть не свалился, пришлось ухватиться за плечо Назара. Лодка пристала кормой к каким-то кустам. Мы с Назаром выпрыгнули. А Борис нажал на весла и поплыл. Он так ничего и не сказал нам напоследок, а уплывал от нас, сгорбившись над веслами. И хоть сидел он лицом в нашу сторону, но глядел не на нас, а в дно лодки. Вокруг него ходили мутные волны. Черная рубаха опять распухла от ветра огромным шаром. А Родион вдалеке, около мешков, застыл, повернувшись к нам: должно быть, силился узнать, кого это Борис катал…

В БУПШ мы с Назаром пришли поздно. Жигалова сразу накинулась:

— Где были?

Назар ответил правду: на реке, разговаривали с Черданцевым. Вика презрительно хмыкнула:

— Нашли время. Здесь вас дела ждут.

— А мы тоже делом занимались! — вспылил Назар. — И еще поважнее всяких других. Вот зачем ты Борису сказала, будто он нам картину на улице портит? Сообразила, что болтаешь?

Я смотрел на него и не узнавал: Назар Цыпкин и таким тоном с Жигаловой? Да она и сама не ожидала.

Но тут подошла Римма, и Назар не стал больше объясняться.

Мы Римму уже не стесняемся, но ведь даже при хороших взрослых не говоришь обо всем…

Буду акробатом!

А лето уже перевалило на вторую половину. Пришло время всерьез задуматься, как мы проведем свой торжественный бупшинский праздник. Об этом сегодня объявила вожатая:

— Давайте продумаем.

Мы решили пригласить всех взрослых с улицы.

— И с соседних, — предложил Рудимчик.

Назару поручили срочно закончить фотолетопись. Мой овраженский тезка отвечает за футбольный матч. Маша-Рева с Люсей сделают книжную выставку. Короче, каждому нашли работу.

И у меня тоже совсем нет свободного времени, потому что теперь я, где только можно, стою вверх ногами. Дело в том, что из пионерского лагеря приехал Длинный Федула.

Он у нас в самом деле длинный. И тощий. Голова у него необыкновенная — с боков приплюснута и вытянута вверх. От этого он кажется еще выше. Он заявился в БУПШ, когда мы решали про свой праздник. Встретили его шумно, посмеялись, что он еще подрос. А он послушал, как мы собираемся праздновать, и сказал:

— Нужен цирк. — И объяснил, что в лагере у них подряд два сезона был пионерский цирк. В первый сезон Федула сам не выступал, а только подметал арену. И учился на клоуна. Клоуна из него не получилось, зато получился жонглер-иллюзионист. — Оп-пля, гоп! — крикнул он тут же и прошелся по земле на руках. Потом схватил стул, поставил ножкой на ладонь и поднял над головой. Потом вынул из кармана курточки блестящий шарик, показал нам, Повертел между пальцами… и шарика не стало. Этим фокусом он покорил всех бесповоротно. Все закричали:

— Даешь цирк! — И начали тренироваться — ходить на руках.

Я тоже бросился руками вниз, ноги вскинул вверх, но не рассчитал толчка: перелетел через собственную голову и шмякнулся спиной о землю. В ушах зазвенело, перед глазами поплыли разноцветные круги. Ребята вокруг захохотали. Мне не оставалось ничего другого — я тоже захохотал, поднялся с земли и объявил, что буду акробатом.

Запись в цирк прошла немедленно. Записывал, конечно, Длинный Федула.

Только сейчас мне и на руках стоять некогда. Приходится опять срочно читать.

На днях поймала меня Маша-Рева и спросила:

— Ты, Зайцев, маринуешь книжки, что ли? Набрал из библиотеки целый воз, а назад не приносишь. Или только для вида берешь?

Я хотел огрызнуться, как полагается, но подошел кто-то из взрослых. И я буркнул: «Ладно, прочитаю».

А читать неохота. Особенно Сашунину книжку. Не люблю я стихи. Но отдать назад Маше не прочитав — получится обман. Сознаться же, что не прочитал, неудобно. Словом, крути не крути, а книжку раскрывай. Я вздохнул и раскрыл.

Но тут ко мне влетел тезка — Адмирал.

— Майна-вира! — закричал он с порога. — Тебе сигналит Назар. Плыви срочно по курсу.

— А что у него?

— Что-то о Борисе.

Я начал торопливо натягивать рубашку, потому что сидел дома почти голый. Мы с Назаром в эти дни не виделись. После нашего путешествия на реку у него не на шутку разболелась нога. Мама засадила его дома. С Люсей я тоже виделся редко. А Бориса не встречал вовсе. Но думал о нем не один раз.

— Пошли! — затеребил я овраженского Гошку. Он листал Сашунину книжку. И вдруг засмеялся:

— Постой, майна-вира, гляди-кось! — Я подумал: что он там выкопал? А он прочитал: — «Кто в беде покинет друга, тот достоин сожаления». Это же как пословица получается. Знаешь такую? «Сам умирай, а друга выручай!» А ну-ка, еще? — И опять выкопал: — «Лучше славная кончина, чем позорное житье». Слушай, тезка, дай мне эту книжицу.

Назад Дальше