Госпожа Фонтенак вскинула руки.
— Вы только посмотрите на нее! Вот вам и готовый агитатор! — Она обратилась к девочке: — Нет, милочка, здесь тебе не придется произносить твои речи. Советую тебе пойти лучше в церковь, к кюре Дюшену, и помолиться как следует, чтобы бог тебя вразумил и простил. Да и всем вам следует помолиться об отпущении грехов! — возвысила она голос. — Пускай люди возьмутся за ум, иначе это может им дорого обойтись. Возмутительно! Захватывают чужие земли, устраивают на заводах разные стачки и забастовки, требуют, чтобы мы терпели все их безобразия, а потом еще заставляют детей заниматься политикой! И чему только вас обучают в вашей так называемой школе? — повернулась она к мальчику. — Воображаю, какие идеи преподает вам ваша начальница госпожа Берто!
— Боюсь, я, кажется, явился не вовремя, — произнес вдруг совершенно незнакомый голос, резко выговаривая французские слова.
Присутствующие разом обернулись. На пороге стоял, наклонив блестящую, точно отполированную, голову, американский офицер.
ПОКУПАТЕЛЬ РЕМБРАНДТА
— Госпожа Фонтенак, разрешите представиться: капитан Вэрт, к вашим услугам, — офицер легко поклонился.
Священник ответил ему глубоким поклоном и весь так и засиял улыбками. Мальчик и девочка стали потихоньку подвигаться к двери. Но офицер вдруг обратился к ним:
— Куда же вы уходите, молодые люди? Ведь вы, я слышал, выполняете общественное, так сказать, поручение? Вот я вижу здесь голубя мира. — Он поднял с пола открытку. — Знакомая птица… Ба, да тут и стихи написаны?.. — Он прочел вслух:
Офицер читал нараспев, как опытный декламатор, но в его интонациях звучала ирония. Мальчик и девочка закусили губы.
— Гм… Отличные стихи… Значит, те, кто хочет войны, заслуживают, по мнению автора, «смерти без пощады»? — спросил офицер, кончив чтение. — Кто же этот «беспощадный» стихотворец? А? — обратился он к ребятам.
— Это… один наш парень, — с усилием выговорил мальчик. — Он еще маленький, но хорошо пишет стихи.
— Очень, очень интересно! Почему же вы хотите уходить, не выполнив поручения? — продолжал Вэрт, похлопывая себя светлой замшевой перчаткой по брюкам. — Почему вы покидаете эти… мм… гостеприимные стены?
— Да здесь ничего не дают. Только бранятся. Мы пойдем. — Мальчик пригладил вихор, но он снова воинственно встал у него на макушке.
Капитан взглянул на священника. Тот смущенно потупился. Капитан взглянул на госпожу Фонтенак, и старуха вдруг почувствовала себя виноватой и безнадежно отсталой.
— Нет, друзья мои, не торопитесь уходить! — обратился Вэрт к грачам. — Ну-ка, дайте мне вашу тетрадь, юноша! Да чего же вы боитесь? — усмехнулся он, заметив, что мальчик крепко прижал тетрадь к себе и подался к двери. — Давайте вашу тетрадь! Ведь мы тоже хотим подписаться и дать вам денег, — американец уверенным жестом вытянул из рук Ксавье тетрадь. — Гм… посмотрим, посмотрим… «Я стою за мир, потому что я молод. Франсуа Пивер». «Прилагаю при сем сто пятьдесят франков. Это скромная лепта. Но я хочу, чтобы наши дети могли не бояться атомной бомбы. Жюстина Дагобер». Так, так… «Три моих сына участвовали в прошлой войне. Один был убит, другой попал в плен, третий стал калекой. Еще был убит мой брат. Я больше не хочу войн. П. Фламар». А вот женский почерк. Так и есть, это пишет женщина, госпожа Меню, вдова. «Моего мужа не стало во время последней войны. Я осталась одна с четырьмя детьми. Поэтому я стою за мир, я хочу, чтобы у всех было спокойно на сердце…» Очень, очень трогательно! И что же, много таких тетрадок ходит по городу? — обратился Вэрт к Ксавье.
— Конечно! Многие ребята носят такие тетради! — с гордостью воскликнул мальчик, не обращая внимания на предупреждающий знак, который сделала ему девочка. — У нас все, кто постарше, собирают подписи и деньги.
Капитан Вэрт зорко глянул на хозяйку замка.
— Я вижу, здесь, в этой тетради, имена многих почтенных граждан вашего города, — сказал он внушительно. — По-моему, сударыня, вам тоже следовало бы подписаться и дать этим милым детям некоторую сумму.
Он вынул из нагрудного кармана автоматическую ручку и передал госпоже Фонтенак. Та, действуя точно под влиянием гипноза, послушно взяла ручку и вывела на клетчатой странице дрожащими старческими каракулями свое имя. Поставив точку, она начала судорожно рыться в потертой сумочке, лежавшей тут же на кресле. Но сколько бы она ни рылась, в сумке все равно не было денег. Госпожа Фонтенак хорошо это знала и только хотела оттянуть время, чтобы как-нибудь собраться с мыслями.
— Антуан! — вскричала она, наконец, жалобно. — Антуан, где мой кошелек?
По-видимому, Вэрту была уже известна болезненная скупость госпожи Фонтенак, потому что он спокойно остановил руку, потянувшуюся к звонку, и сказал:
— Не стоит вызывать слугу, сударыня. Я охотно ссужу вам необходимую сумму… Сколько вы хотели бы пожертвовать?
— Сколько? — тупо повторила госпожа Фонтенак, все еще находясь в некоем трансе.
— Да, да, сколько же? — нетерпеливо повторил Вэрт. — Мой бумажник к вашим услугам.
— Сто франков, — наконец выговорила старуха. — Сто франков! — повторила она, махнув в пространство рукой.
Порозовев от волнения, мальчик и девочка следили за тем, как американец вынимал из бумажника деньги. Ксавье, шевеля губами, пересчитал их. Потом он аккуратно сложил бумажки, засунул их в тетрадь и снова запрятал ее за пазуху. Поклонясь, грачи собирались уже уходить, как вдруг американец снов подозвал их к себе.
— А кто вас послал, друзья, с этой «Тетрадью Мира»? — спросил он, положив руку на плечо мальчика.
— Кто? Ребята, конечно, — сказал мальчик. — Старшие грачи, — пояснил он, как будто американец непременно должен был знать, кто такие грачи.
Вэрт сделал недоумевающее лицо. Тогда вмешалась госпожа Фонтенак.
— Эго у них здесь, в горах, такая школа. Они зовут ее Гнездом грачей, — пояснила она и тут же добавила: — Они построили ее на моей земле совершенно незаконно…
Но офицер не обратил внимания на ее жалобу.
— Школа в горах! — воскликнул он. — Это очень, очень интересно! Мы мечтаем о такой школе для наших американских ребят… Надо сказать об этой школе моему командиру майору Гарденеру. С ним приехал сын, который, как бы это сказать… ну, тяжеловат на подъем, что ли… И несколько ленив. Такая горная школа могла бы снять с него излишек жира, сделала бы его более деятельным, энергичным… Школа в горах! — повторил, он с энтузиазмом. — Надо будет побывать в вашей школе, друзья мои!
Священник принялся вдруг так энергично подмигивать офицеру, что Вэрт перенес все свое внимание на него.
Воспользовавшись этим, Ксавье дернул девочку за рукав, и ребята выскользнули из комнаты.
Госпожа Фонтенак в это время с горестью думала: если американец и купит Рембрандта, то уж, конечно, вычтет сто франков. Сто франков! На эти деньги можно купить булочек и немного зелени… Старуха вздрогнула от жадности и со злобой взглянула на американца: это он во всем виноват! Это по его милости она выбросила сто франков! И кому же: тем, которые ей так ненавистны!
— Что за знаки вы мне подавали, господин кюре? — спросил между тем Вэрт священника.
— Сэр, вы ни в коем случае не должны отдавать сына вашего командира в эту школу! — взволнован но воскликнул священник. — Это просто безумие!
— Безумие? Почему? Объясните.
— Но ведь в этой школе дети без роду, без племени. Родители их неизвестны, — с жаром начал священник. — Воспитание им дается самое грубое. Внушаются материалистические идеи, дети отвращаются от церкви, от религии. И что удивительного! Ведь этой школой руководит Марселина Берто! Вы ее не знаете, сэр, но нам-то она хорошо известна! Это вдова партизанского командира, особа, которую я за все время ни разу не видел в церкви. Конечно, она коммунистка. Это она, ручаюсь вам головой, послала детей собирать подписи и пожертвования. А раньше они бегали по всему городу и собирали подписи под воззванием Москвы, которое они называли Стокгольмским и о котором вы, разумеется, слышали. Им это прошло безнаказанно, потому что, видите ли, это дети, а дети не ведают, что творят… Но поверьте мне, сэр, эти дети, — священник сделал ударение на слово «эти», — отлично знают, что творят!..
— Гм… это интересно, — сказал американец. — Это весьма интересно! Благодарю вас, святой отец, за сообщение. Учту. — И с безмятежным видом он принялся обрезать ножичком толстую сигару, затем прикурил ее от серебряной зажигалки и прошелся по комнате, брезгливо высматривая наименее ветхое и засаленное кресло. Наконец выбрал и уселся, выставив на середину комнаты ноги в начищенных ботинках.
«Никакого воспитания, — решила про себя госпожа Фонтенак. — Но когда, когда же он заговорит о Рембрандте?» Она не выдержала:
— Итак, вас привел ко мне, если не ошибаюсь, интерес к искусству?
Американец вынул изо рта сигару.
— Интерес… к чему? — изумленно переспросил он.
— Вероятно, вы, как все ваши соотечественники, коллекционируете картины и предметы искусства. И пожаловали в замок посмотреть знаменитую картину Рембрандта, — любезно объяснила госпожа Фонтенак. — Эта картина принадлежит моему семейству уже почти двести лет. Но теперь, в силу сложившихся обстоятельств, я вынуждена с ней расстаться…
«Ага, вот оно что! Ну ладно, будем подыгрывать старухе. Не все ли равно, под каким предлогом завязывать здесь связи», — подумал Вэрт. Он сказал:
— Вы совершенно правы, я именно интересуюсь живописью. И именно… мм… этим самым… Рембрандтом…
— Тогда прошу вас в галерею, — пригласила госпожа Фонтенак, с трудом приподымаясь с кресла, которое цеплялось за нее всеми своими пружинами. «Боже, только бы он не оказался знатоком, только бы не заметил подделки! Прошу тебя, боже!» — молилась она про себя.
Владелица замка могла не бояться: Вэрт отнюдь не был знатоком искусства.
В сопровождении священника они прошли в так называемую картинную галерею — длинную темную комнату в уцелевшем от бомбежек крыле замка. По стенам галереи были скупо развешаны сомнительные копии с известных картин или просто литографии, которые из тщеславия собирал покойный господин Фонтенак. Старая хозяйка останавливалась и величественно указывала на полотна, произнося время от времени:
— Веласкес! А это Веронезе… А это, вы, разумеется, уже угадали, Тинторетто.
— Ага. Так! Изумительно! Превосходно! — механически отзывался Вэрт, обходя военным шагом галерею.
Наконец старуха остановилась у занавешенной зеленым коленкором картины.
— Прошу вас, господин кюре, откиньте занавеску, — томным голосом произнесла она. — Такое сокровище необходимо беречь от влияния слишком сильного света, — добавила она, повернувшись к Вэрту.
Священник отдернул занавеску, и перед американцем открылось черное полотно, на котором только с величайшим трудом можно было разглядеть какие-то силуэты.
— Вот он, Рембрандт! — старая хозяйка от волнения еле держалась на ногах. «А что, если этот янки сейчас отрубит: „Какая гнусная мазня! Не втирайте мне очки, старуха!“ — и уйдет, хлопнув дверью?»
К удивлению и величайшей радости госпожи Фонтенак, ничего такого не случилось. Вэрт твердо помнил, что перед великими произведениями искусства следует хранить благоговейное молчание. Поэтому он стоял очень долго молча перед черным пятном в золотой раме.
— М-могучая картина, — промычал он, наконец, с трудом подобрав подходящее случаю выражение и пряча зевок.
У госпожи Фонтенак отлегло от сердца. «Не заметил! Не заметил!» — пело и ликовало все ее ветхое существо.
Она совсем осмелела и даже потребовала, чтобы священник открыл ставни. Скрипя на ржавых петлях, отворились потемневшие от времени створки. В мутное, много лет не мытое окно слабо проник солнечный свет.
— Откройте и окно, господин кюре, — попросила госпожа Фонтенак.
Священник с трудом распахнул скрипучую раму, и в галерею хлынул напоенный запахом жимолости и винограда ветер. Старуха, дрожа, протянула капитану бумагу, сфабрикованную Морвилье.
— Взгляните, вот сертификат…
— Ага, очень хорошо… — американец повертел бумагу в руках. — Все в совершенном порядке!
— Мой сын, господин Пьер Фонтенак, считает, что картина — настоящая жемчужина. Он большой знаток живописи…
— Я имел удовольствие встречаться с вашим сыном в Штатах и в Париже, — прервал Вэрт госпожу Фонтенак. Сонливость его как рукой сняло. — Ваш сын, сударыня, из тех людей, которые понимают, что будущее Франции в большой мере зависит от контакта с нами.
— О, как это справедливо! — вставил кюре Дюшен.
Вэрт мельком глянул на него.
— Господин Фонтенак сообщил, что вы здесь всех знаете, сударыня, и могли бы разъяснить нам кое-что, познакомить с некоторыми нужными людьми.
— О, такая старая, беспомощная женщина, как я… — начала госпожа Фонтенак.
Вэрт снисходительно прервал ее:
— Что вы, что вы, сударыня! Вы еще вполне… Словом, ваш сын рекомендовал посетить вас, посоветоваться… Мы уже присмотрелись к вашему городку. Должен заметить, что вы, исконные жители и местное руководство, очень распустили здешний народ. Левые забрали у вас слишком большую власть. Встреча, которую нам здесь устроили…
— Возмутительно! — воскликнул кюре Дюшен. — Я был просто в ужасе! Я так негодовал!
— А кто виноват? — повернулся к нему Вэрт. — Вы! Вы, святой отец! В этом есть большая доля и вашей вины. Пастырь ведет свое стадо туда, куда хочет. Так, кажется, сказано в священном писании?
Хотя в священном писании было сказано не совсем так, кюре Дюшен не осмелился поправить офицера, и тот продолжал:
— Вы могли бы воздействовать на ваших прихожан! Объясняйте людям, повторяйте им каждый божий день: мы пришли сюда как первые помощники и друзья. Мы хотим французам только добра! Такими проповедями вы значительно ослабили бы влияние красных. Понятно вам? — Вэрт игриво подтолкнул Дюшена. — Ну же, будьте нашим союзником, господин кюре! Ведь не в ваших интересах потворствовать красным, не так ли?
— Я понимаю, сэр. Я сделаю все, что в моих силах… — смущенно отозвался кюре Дюшен.
Вэрт снова обратился к хозяйке замка:
— Господин Фонтенак очень обеспокоен. По слухам, здешние рабочие собираются послать протест премьер-министру и в палату, требовать смещения господина Фонтенака, его отставки. Кроме того, они, кажется, выставили наглые требования — вернуть на завод уволенных, повысить оплату.
— Да, да, знаю, — кивнула старуха. Она преобразилась. Дряблые щеки ее покраснели, глаза загорелись, сгорбленная спина выпрямилась. О, еще будет в ее жизни большая игра! Недаром явилась такая сильная поддержка!
Священник поспешил вмешаться.
— Это все красные, сэр. Есть у них некий Жером Кюньо, монтажник по профессии, бывший командир группы франтиреров. Он у них здесь и пророк, и вожак, и главный советчик по всем вопросам. Как на заводе беспорядки или в городе демонстрация — ищи Жерома Кюньо. Однажды я попробовал поговорить с ним о религии, так он меня попросту высмеял: «Рабочему человеку это не по карману», — вот что он мне ответил. Я даже избегаю с тех пор заходить в тот район, где он живет.