22. Бомпи и священник
Я теряю терпение. Мы все еще стоим на Грэнд-Мэнане, и нам предстоит еще тьма работы на «Страннице». И вообще, эта яхта пригодна для мореплавания или нет?!
Вчера я проходил мимо дяди Дока и его друга Фрэнка, которые топтались, разговаривая, на берегу. Завидев меня, дядя Док сказал Фрэнку: «Т-с-с! Больше об этом ни слова! — и помахал рукой, словно отгоняя мух. — В чем дело, Коди?»
О чем бы ни шла речь, им явно не хотелось, чтобы я это услышал.
Но на этом странности не закончились. Когда вечером я вернулся на яхту и спустился в каюту, отец лежал на своей койке и плакал. Плакал! Слезы так и текли по его лицу.
— Что-нибудь случилось? — испугался я.
— Нет. Все в порядке. Все как обычно. — Он даже не вытер слез.
Никогда, никогда, никогда, никогда, никогда в жизни я не видел, чтобы отец плакал. Когда мне было восемь лет и я пришел домой в слезах, потому что упал с велосипеда, отец велел мне:
— Перестань! Не надо плакать из-за этого! — А когда я не перестал плакать, он пришел в ярость: — Перестань! Перестань! — Он расстегнул ремень и замахнулся им на меня: — Хочешь поплакать? Сейчас у тебя будет причина для слез!
Мама на цыпочках подошла к двери и, увидев ремень, попыталась перехватить его. Но отец очень сильный, он выдернул ремень и ударил им маму, прямо по голой руке. Потом швырнул ремень на пол и вылетел прочь из дома.
Больше я никогда не плакал у него на глазах.
Софи рассказала нам историю о том, как Бомпи крестился. Вот как это произошло.
Бомпи был уже подростком, но его никто не крестил, а его мама решила, что крестить его необходимо обязательно, обязательно, обязательно. Поэтому она договорилась со священником, что тот окрестит Бомпи в реке Огайо.
Бомпи не очень ладил со священником, зато он ухаживал за его дочкой, и та порой возвращалась домой довольно поздно. Бомпи не очень-то боялся, что священник станет окунать его в речку.
Но день настал, и Бомпи со всею семьей пришел к реке. Священник улыбался Бомпи широкой фальшивой улыбкой, и пришло время Бомпи окунаться в воду. Тут священник пихнул Бомпи в бурую, взбаламученную воду и удерживал в ней. И удерживал, и удерживал. А у Бомпи закончился запас воздуха в легких, он задыхался и принялся лягать священника, а потом укусил его за руку, которой тот зажимал ему рот.
Священник вскрикнул, и Бомпи выскочил из воды.
— Ну и что? Что сделал отец Бомпи?
— Как что, дал ему затрещину за то, что он лягнул священника.
— А мама? Дала она Бомпи кусок яблочного пирога? — допытывался я.
— Да, я думаю, что дала, — закончила Софи.
Сегодня отец опять плакал.
— Что случилось? — пытал я его.
— Ничего не случилось. Все как обычно.
Сейчас мне вдруг вспомнилось, как вчера Софи рассказывала историю крещения Бомпи.
— Пап, ты слышал эту историю раньше? — спросил Брайан.
— Нет, пожалуй, не слышал, — покачал головой дядя Стю.
Брайан самодовольно надулся, точно арбуз проглотил.
— Я раньше тоже… — начал было дядя Док.
— Что я вам говорил! — выпалил Брайан. Дядя Док возразил ему:
— А та история про поезд и мост мне точно вспоминается. Уверен, что слышал ее когда-то прежде.
Я думал, Брайан подавится своим воображаемым арбузом.
— Ну, а я ее не слышал. И другие тоже, — протянул дядя Стю.
— Может, ты просто забыл, — сказал дядя Док.
— Я ничего не забываю!
— А может быть, Бомпи тебе ее не рассказывал, — предположил дядя Док.
— Почему это он тебе рассказал, а мне нет? — Дядя Стю побагровел. — Мо, ты слышал эту историю раньше?
— Нет, — буркнул отец.
— Вот видите! — возликовал дядя Стю.
— Зато история про автомобиль в реке кажется мне очень знакомой, — вставил отец.
— А мне никто ничего не рассказывал! — сердился дядя Стю.
Во время всего разговора Софи молча жонглировала пакетиками с печеньем.
Часть IV В пути
23. Вперед под парусами
Море, море, море!
Вчера ближе к вечеру Коди прибежал в док с криком:
— Дядя Док сказал, время настало. Собирай вещички. Мы отплываем.
— Ты хочешь сказать, мы отплываем сейчас? Прямо сейчас?
— Ага! Именно так, Софи. — Он расплылся в улыбке.
Я бросилась собирать вещи, и не было времени осознать, что я чувствую и что вокруг происходит. Вот наконец и пришло время отплытия! Помчимся вперед, рассекая ветер и волны!
Первые два часа прошли в лихорадочных сборах и проверках, все ли взято с собой, в спорах о том, где чье место, а дядя Стю и Брайан раздавали свои предписания и объявления. Из-за них я чувствовала себя медлительной улиткой, но сохраняла спокойствие и даже не слишком с ними скандалила.
Покидая залив Фунди мы услышали крики: «Плоп! Плоп! Плоп!» Их издавали тюлени, целыми дюжинами высовывавшие из воды свои симпатичные мордочки.
— Ах вы мои хорошие! — радовался Коди, глядя на их встопорщенные усы.
Даже Брайану они понравились, он оставил командный тон и сидел на палубе, положив подбородок на ладони и любуясь тюленями.
Дядя Мо делал наброски с натуры, сидя на корме. Мне нравятся его рисунки. Он объяснил мне, что тюленей, находящихся вдалеке от нас, на бумаге нужно изображать меньше, чем тех, что подплыли ближе к яхте. Я тоже попробовала нарисовать тюленей, но у меня получилось хуже, чем у дяди Мо.
— Дядя Мо, вы художник? — решила я начать беседу.
— Я? Нет, — удивился он.
— Для меня вы художник. Вы очень хорошо рисуете.
— Да нет. Не блестяще. Я все забыл.
Я спросила, кем он работает, чем зарабатывает на жизнь, он в ответ пожал плечами:
— Я пожиратель цифр, весь день сижу за компьютером и копаюсь в числах.
— А до того как стали копаться в цифрах, вы не собирались стать художником? Еще до компьютера?
— Точно, собирался, — кивнул дядя Мо.
— А почему не стали им?
— Почему не стал кем?
Дядя Мо как раз подрисовывал тюленю усы.
— Художником. Почему вы не стали художником, а стали копаться в цифрах?
Дядя Мо пальцем растушевывал линии на рисунке, чтобы они выглядели размытыми и мягкими и больше напоминали волны. Я подумала, что он не слышал меня, но после длинной паузы он ответил:
— Не знаю. А почему вообще человек кем-нибудь становится?
— Разве не потому, что он этого хочет? Человек становится тем, кем он хочет быть, — предположила я.
Дядя Мо поднял на меня взгляд. Губы его раскрылись, но он молчал, будто слова не могли найти выхода. Он закрыл рот и вновь попробовал заговорить.
— Не всегда, Софи. В жизни все происходит иначе.
— Но почему? Почему человек не делает того, что любит и чем хочет заниматься?
— Потому что иногда, Софи, человеку нужна работа. А работа, которую удается получить, порой вовсе не похожа на то, чем он хочет заниматься.
Теперь Мо изображал рябь на воде вокруг тюленей.
— Надеюсь, со мной этого не случится. Надеюсь, я не стану заниматься нелюбимым делом. Это все равно что зря время терять, — порешила я.
— Ах, молодость, молодость, — вздохнул дядя Мо, отложив свой рисунок.
Ночь выдалась безлунная, мрачная, казалось, что небо и море, став одним целым, окутали нас плотным черным покрывалом. Вдруг я заметила искорку, маленькую вспышку на воде, затем еще несколько огоньков, маленькие струйки света, сиявшие вдоль бортов «Странницы». Огоньки походили на фонарики буйков, указывающих нам путь.
— Это фосфоресцирующий планктон! Что за прелестное зрелище! — воскликнул дядя Док.
Всю ночь вдоль обоих бортов яхты вспыхивали небольшие огоньки, похожие на подводных светлячков. Казалось, кто-то подает волшебные, таинственные знаки. Как сильно мне хотелось расшифровать послание, но я так и не смогла этого сделать. Из-за того что я так пристально следила за ними и забыла про паруса, на меня даже накричали.
Позднее той же ночью, когда мы шли на крепком попутном ветре прямо в открытый океан, мы слышали громкие всплески и шум воды, рев и мычание. Мимо нас проплывали киты! К сожалению, было слишком темно, чтобы их разглядеть, но они выбрасывали фонтаны так близко, что я чуть не влезла на мачту. Что за мощные звуки издавали эти могучие гиганты!
Когда я думаю о происходящем, по спине бегут мурашки. Мы пересекаем океан! Теперь уже не сойдешь с яхты на берег, чтобы походить по твердой земле. Не встретишь новых людей, не попробуешь новой еды, не увидишь деревьев, не наберешь пресной воды, не уединишься, не будет никаких занятий, кроме обязанностей по яхте. Как мы выживем, зажатые в тесном пространстве, не имея возможности укрыться друг от друга?
Меня тревожит постоянное соседство с дядей Мо, потому что он часто кричит, они с Коди всегда на волосок от драки. Да еще дядя Стю и Брайан постоянно командуют нами, суетятся и шумят по поводу и без повода. Я чувствую себя такой маленькой. Дядя Док самый добрый и спокойный, с ним мне хорошо. Но порой он такой неорганизованный и так волнуется, как бы чего не вышло. Я начинаю сомневаться, продолжим ли мы путь или он заставит нас вернуться при первой же течи или поломке.
Но все эти волнения ничто по сравнению с острым, сильным чувством, рождающимся во мне: море зовет меня! Ветер надувает паруса, мы летим, со свистом рассекая волны! Чувствуешь, что твое место здесь, в море, стремишься вперед и даже не думаешь ни о чем, а просто несешься по волнам!
Бух! Грохочет гром, началась гроза! Прогноз погоды обещает град и шквальный ветер — ого! Теперь-то уж точно станет веселее!
24. Апельсины и пицца
Не-ве-ро-ят-но! Мы действительно плывем по океану!
Идет дождь, но никому до него нет дела. Мы поймали ветер и идем на всех парусах! Стоя на палубе, я подставляю ветру лицо, смотрю на паруса, и это — самое лучшее зрелище в моей жизни. Вот она, свобода!
Сегодня видел, как отец жонглирует апельсинами! Заметив меня, он уронил апельсины и пробурчал: — Что за глупое занятие это жонглирование.
Я все думаю о том вечере перед отплытием с Грэнд-Мэнана, когда мы с отцом звонили маме, чтобы еще раз попрощаться. Она ужасно взволновалась. Может, уже привыкла к одиночеству, когда никто ей не докучает.
В конце разговора отец говорил как-то странно, не так резко, как обычно. Все повторял: «Я знаю», и «Сде-лаю», и «Хорошо», и подобные короткие обещания. А под конец он прокашлялся и сказал маме (это мой-то отец!), что любит ее.
Ну, дела!
— Хочешь пиццу? — сказал он мне, положив трубку.
25. Уволен
Море!
Сейчас мы держим вахту по двое, я снова с дядей Доком, это хорошо. Только он не любит стоять у штурвала в дождь, а дождь идет, не переставая с самого момента отплытия. Дядя Док хочет использовать авторулевой, но по мне лучше крутить штурвал, чем полагаться на эту штуковину. Я считаю, чтобы быть уверенным, куда плывешь, надо править самому.
При сильном попутном ветре мы прошли большое расстояние. Хорошо бы дождь прекратился, но, когда мне холодно и грустно, я вспоминаю слова Бомпи: «Трудности закаляют характер». Он говорил, что если всю жизнь порхаешь без забот и все тебя опекают, то превращаешься в бесхребетного слизняка. А если стойко переносишь трудности, значит, научишься смотреть в лицо опасностям и станешь сильным. Очень похоже на то, чему должен учить настоящий дедушка, правда?
Сегодня утром, одеваясь в носовой каюте, я слышала разговор дяди Дока и дяди Стю на камбузе. Дядя Стю говорил не в своей обычной командной манере. Его голос звучал хрипло, с запинкой.
— Не знаю почему… понятия не имею… как гром с ясного неба. Ведь я делал успехи в работе…
— Подыщешь что-нибудь другое, — сказал дядя Док.
— А если не подыщу? Не надо было плыть с вами. Нужно было остаться и искать новую работу.
— Это лучший выход для тебя, поверь, — убеждал его дядя Док.
Я была поражена. Дядю Стю уволили? Когда я появилась из каюты, дядя Стю отвернулся, пряча лицо.
— А вот и Софи, — приветствовал меня дядя Док. — Брайан тебя звал.
— Что, туалет надо помыть? — пошутила я, но тут же пожалела о сказанном.
Дядя Стю расстроен потерей работы и не должен слышать эти мои слова о Брайане в таком тоне.
26. Код
Творится что-то странное. Отец дал нам первый урок по радиокоду. Я думал, что будет скучища и он будет к нам придираться. Но отец действительно любит этот предмет, и нам было по-настоящему интересно. Похоже на секретный шифр. И его толком не знают Мистер Всезнайка и его сын Всезнайка Брайан. Поэтому мы все вместе учили код с самого начала. Я выучу его быстрее и лучше всех. Посмотрим тогда, Мистер Всезнайка!
Радиокод — очень забавная штука. В фонетическом алфавите каждая буква обозначается словом, которое начинается с этой буквы. Например:
А — Альфа
В — Браво
С — Чарли
D — Дельта
Е — Эхо
И так далее. Поэтому, если скажешь слово, например «мама», и хочешь быть уверенным, что на другом конце связи тебя поймут верно, ты должен сказать: «Мама — Майк-Альфа-Майк-Альфа». Правда, забавно?
27. Страховка
Море, море, море… Оно волнуется, плещет и зовет меня! Весь день оно изменяет цвет: то голубое, то черное или серое и переливается всеми оттенками. Я люблю море, я так его люблю!
«Странница» идет с хорошей скоростью, прямым траверзом, прямо к цели! Большая часть вахтенного времени уходит на то, что мы устанавливаем паруса по ветру и держим постоянный курс. Когда вахта закончена, мы стряпаем, наводим порядок и драим палубу, чему очень рады Брайан и дядя Стю.
Вчера вечером мы связались по радио с другим судном. Человек плыл на яхте в одиночку, у него случилась поломка в электрике, и ему необходимо было уточнить местонахождение. Никакой другой помощи ему не требовалось, но я всю ночь думала, как он там один. Хорошо ему в одиночестве или страшно?
Когда я пришла с вахты, дядя Стю снова говорил с ним по радио.
— Вы не спали? — спросила я его.
— Нет, просто пытался понять, как работает эта штука, вот и все.
Но меня не обманешь. Он тоже волновался об одиноком мореплавателе.
— Если посчитаете меня слишком любопытной, дядя Стю, можете не отвечать. Мне интересно, кем вы работаете?
— Я страховой агент, оформляю страховку, — ответил он, глядя в сторону.
— Вы имеете в виду страхование жизни, автомобилей и тому подобное?
— Да. Страховок много не бывает.
— Не понимаю я страхования жизни. Платишь деньги, чтобы застраховать то, что останешься в живых? Как уплаченные деньги помогут выжить? А если не выживешь, что толку в страховке?
Дядя Стю потер лоб. Наверное, я довела его до головной боли.
— Это сложный вопрос. Но страховка помогает тем, кто остался в живых.
— И вам нравится этим заниматься?
— Заниматься чем?
— Заниматься страхованием. — Я не отставала.
— В общем, нет. И вообще, меня уволили.
— Что ж, может быть, это к лучшему. Теперь вы сможете заняться тем, чем вам хочется.
— М-да, — задумался дядя Стю.
— И чем же вы займетесь? Чего вам хочется больше всего?
— Знаешь, Софи, я и понятия не имею. Ни малейшего понятия. Грустно, правда? — ответил дядя Стю.
— Да.
Мне действительно было его очень жаль.
Волны мало-помалу становились все выше, каюта вертелась и ныряла, как на «русских горках». И мне приснилось, что я еще не родилась, а мама участвует в марафонском забеге. Все эти укачивающие движения так меня усыпляют, что хочется провести все свободное от вахты время, распластавшись на узкой койке. Но тогда мне не поздоровится, ведь Брайан и дядя Стю меня замучают, напоминая мне о моих обязанностях.