Сокровище магов - Иван Евлогиев 2 стр.

Человек никогда в жизни не должен зарекаться.

Бертольд Брехт

С наступлением ночи над горным хребтом собра­лись чёрные громовые тучи. Чем плотнее окутывала ночь притихшую землю, тем чернее становились низко стелющиеся над нею тучи.

В палатках молодёжного лагеря замолк смех и разговоры, светились керосино-калильные лампы и как жёлтые глаза дракона уставились в лицо разъярившей­ся буре. Наступил один из тех моментов, когда сердце содрогается от мощи стихий.

Неожиданно среди грохота грозы раздались звуки флейты. Сначала голос её прозвучал как жалобный плач ребёнка, испуганного раскатами грома, но постепенно успокоился и нежной лаской пригрел сердца, оживил их, вывел из оцепенения. Послышались голоса, которые дерзко и вызывающе стали вторить шуму сти­хии. Эта смелость заразила и других подростков, лагерь оживился, буря не могла совладать с напором смелых сердец, сломить их своей оглушительной силой. Смелость так же заразительна как смех или страх.

Играл на флейте Белобрысик. Это знали все, и во многих палатках полотнища приподнимались, чтобы в жёлтом белесом свете, прорезывающем мрак, посмо­треть, что делается там, на «голубятне».

Палатка Павлика и Саши, так называемая «голубятня», была разбита на самом краю лагеря, на опушке леса. По сравнению с остальными палатками, рассчи­танными на десять человек, она казалась лилипутом. Мальчики привезли её с собой из горного посёлка. Сна­чала остальные ребята издевались над ними.

— Эй, вы, не захватили ли вы с собою и ватные одеяла?

Но это продолжалось недолго. Впоследствии, когда палатка всё же осталась, её в шутку назвали «голубят­ней».

Павлик и Сашок мужественно выдерживали не­сколько дней насмешки своих товарищей по лагерю, и остались непреклонными в своём решении жить в соб­ственной палатке. В конце концов, «голубятня» была допущена в число лагерных палаток, раз она уже при­несена. Дело же было в том, что её получили в награду от родного городка, с условием, что её владельцы бу­дут жить в ней во время курсов, организованных Ака­демией наук для молодых людей, отличившихся в не­которых областях знания. Провожая её обитателей, ста­рый учитель, дедушка Чудо, сказал им: «Возьмите её с собой. Вы будете жить в горах. Не привыкайте рас­считывать на других. И кроме того, пусть там увидят, как мы заботимся о наших отличниках». А для маль­чиков слова дедушки Чуда были законом.

Молнии, прорезавшие темноту ночи, временами озаряли внутренность палатки, и это позволяло обоим приятелям обмениваться многозначительными взгляда­ми. В один из таких моментов, Сашок прервал игру, подсел к Павлику и положил ему руку на плечо.

— Как ты думаешь, Павлик? Видишь, как опять припустило. Ну, как? Пойдём?

— Надо! — лаконично и твёрдо ответил Павлик.

— А дождь?

— Перестанет.

— А если не перестанет?

— Тогда он нас вымочит.

Белобрысик замолчал и вернулся на свое место.

Промежуток времени между вспышкой молнии и громом все более удлинялся. Павлик каждый раз счи­тал секунды интервала. Теперь это было для него осо­бенно важно. Он знал, что чем больше проходит секунд, тем значит дальше ушли дождевые тучи. Он не напрасно занимался физикой.

— Скоро пройдёт! — крикнул он замолкшему и забившемуся в угол Белобрысику. — Вот и ветром по­тянуло. Ты меня слышишь?

— Слышу.

— А знаешь, что у меня все время копошится в мозгу?

— Я всех видов мух не знаю! — ответил Сашок, поражаясь собственному остроумию.

— Ты помнишь тот вечер, когда нас провожали? — не обращая внимания на ответ друга, продолжал Пав­лик. Помнишь, что рассказывал дедушка Чудо о своём пребывании в Родопах?

— Да, да, вспоминаю, — донесся из мрака тихий голос Белобрысика.

— Ты помнишь, что он тогда упоминал об Орлином Гнезде?

— Верно, верно, что-то говорил! — оживился Са­шок.

— Значит, я не ошибаюсь! — громко воскликнул обрадованный Павлик. — Значит, я не ошибаюсь!

В этот миг молния прорезала мрак, и Павлик одним прыжком очутился рядом с приятелем.

— Слушай, — прижимаясь к нему, заговорил он, — ведь об Орлином Гнезде говорилось и в сообщении тай­ной радиостанции. А эта вершина, как мне помнится из слов дедушки Чуда, находится здесь где-то поблизости.

— Ты что, с ума сошёл? — отстранился от него Белобрысик. — Что ты мне голову морочишь? Никуда я не пойду. Так и знай. Не пойду никогда… Мы же де­душке Чуду, да и друг другу обещали не делать глу­постей.

— А в чем дело? Я ещё ничего не сказал.

Наступило неловкое молчание. Как будто каждый давал другому время собраться с мыслями и подумать.

— Хочешь, свяжемся с дедушкой Чудом? — при­мирительно предложил Павлик.

— Как, сейчас? В это время? — удивился Сашок.

— А почему бы и нет? Сейчас все они там на стан­ции в сборе. Смотрят телевизионную передачу, или слушают рассказы дедушки Чудо, а может быть, пе­реговариваются по радио.

— Пусть он решит, да?

— Нет, ему мы ничего не скажем.

— Идёт. Я согласен! — вскочил Белобрысик. — Думаю, однако, что ему следовало бы сказать.

Оба отправились в Клуб радистов. Дежурные не удивились их приходу и пропустили их беспрепятствен­но, так как Павлик и Сашок уже не раз вызывали свой родной город. После таких вызовов они долго ещё бе­седовали о дедушке Чуде, и благодаря их рассказам он скоро стал любимцем всего лагеря.

Дедушка Чудо был старый учитель, давно уже вы­шедший на пенсию. В городе все его знали под именем Чудака. Кто помоложе, из уважения называл его де­душкой Чудом. Он на это не обижался и иногда даже сам подписывался этим именем.

Никто уже не помнил, когда он появился в городке. Но не было человека в маленьком горном посёлке, ко­торый бы его не знал. Он принадлежал к тому старому поколению учителей, которые перенесли в нашу эпоху идеи просветительного века с призывом Руссо: «Назад к природе!» В своей воспитательной работе он исходил из этого принципа. Чудаком он прослыл потому, что имел обыкновение вести учебные занятия вне школьных стен — во дворе или ещё где-нибудь дальше. Но впо­следствии за это чудачество все ему были благодарны. Многим поколениям он сумел внушить любовь к при­роде и привязанность к родной земле. Многим он ука­зал путь в жизни.

Для проведения учебных занятий, Чудак облюбо­вал небольшую липовую рощу на самом краю города. Там впоследствии городским советом был построен кра­сивый деревянный домик, который передали в пожиз­ненное пользование Чудаку в знак признательности за его заслуги. На этом месте он когда-то учил отцов, а теперь, уже пенсионером, учил молодое поколение. Близ­ких у него не было.

Этот домик обладал для молодёжи большой при­тягательной силой. В нём Чудак собрал всё то, что вы­вез из далёких стран, которые объехал в молодости. А на своём веку он поездил немало. Как сам любил выражаться, он «заглянул» в Африку, Австралию, Азию, побывал во всей Европе. Один только американский континент не удостоился чести принимать у себя его беспокойный дух. В домике он, как в музее, разложил образцы прекрасной китайской керамики, древние ин­дийские одежды, африканские позолоченные кинжалы, кусочки камней из развалин Карфаген, Афин, Рима. Тут целые поколения с горящими глазами смотрели на эти заморские редкости, учились смелости, слушая рас­сказы о приключениях Чудака, воспитывались на идеях красоты и патриотизма.

В тихие летние лунные вечера, под шёпот высоких лип, старый учитель рассказывал сказки и говорил о подлинных, случившихся с ним происшествиях. И кто из молодёжи не увлекался его заманчивыми приключе­ниями, чьё юное сердце не стремилось пережить то же самое?

Чудак овладел сердцами Павлика и Белобрысика. Павлику, вместе со смелостью и мужеством, он передал свое упорство и страсть к изучению природы. Саше, следуя его наклонностям, любовь к музыке, умение играть на флейте. Чудак удивительно тонко владел этим маленьким инструментом.

— Привет дедушке Чуду от всего лагеря «Кос­тёр»! — передал Павлик, когда там поняли, с кем го­ворят.

Ответ последовал тотчас же:

— Живите, как орлы…

— Это он, — радостно встрепенулся Белобрысик, и слезы умиления выступили на его синих глазах.

Аппарат передал оттуда краткое сообщение: «Пла­чет».

— Ого-о! — попробовал пошутить Павлик, но сам почувствовал, что его глаза наполнились слезами и он опустил голову.

После краткого сообщения, что дедушка Чудо «пла­чет», радист рассказал взволнованным друзьям, что в настоящее время происходит в близком их сердцу до­мике Чудака. Они представили себе просторную комна­ту, наполненную разными чудесными вещами; большой стол, за которым сидели дети; очаг, от которого дедуш­ка Чудо не отходил зимою ни днём, ни ночью, почернев­шую от копоти цепь; окна, заставленные цветочными горшками.

Аппараты снова застучали. Павлик спросил: что это за история с вершиной Орлиное Гнездо? На ней ли жил тот старец, который днём ковал железо, а вечером пел старинные песни и играл на свирели?

«Та-та-та-та-а-татата-ата-а, татата-а-а!» — засту­чал ключ.

Дедушка Чудо хорошо помнит, что неподалёку от того места, где они сейчас находятся, возвышается Ор­линое Гнездо. На этой вершине живёт тот старец, о котором он им говорил. Он происходит из старого рода, сторонится людей, всеми забыт, но пусть навестят его, если могут и если, конечно, он ещё жив, ведь ему сей­час не меньше ста лет. Дом его стоит на скале. Назы­вают её Чёрной скалой. Почему мальчики этим инте­ресуются, не собираются ли они тотчас же идти на Орлиное Гнездо? — спрашивал дедушка Чудо через своего радиста.

— О, нет! — ответил Павлик и хотел закончить разговор.

Но с той стороны не спешили прервать связь. Сиг­налы долго ещё шептали в тихой ночи, проносясь над жёлтыми полями Фракии, нежные слова, исходящие из взволнованных человеческих сердец.

Старинная легенда передаёт, что когда-то жили на свете двое влюблённых — Хем и Родопа, два перепол­ненных счастьем сердца, которые в своём любовном опьянении дерзнули сравнить своё счастье с божествен­ным счастьем олимпийца Зевса и его супруги Геры, и этим вызвали гнев богов. За такую дерзость Зевс пре­вратил их в две цепи гор: Хемус, который теперь назы­вают Балканами, и Родопы. С тех пор они долгие века безнадёжно смотрят издали друг на друга. Плодород­ные фракийские равнины слышат их вздохи и одни только проплывающие над ними облака передают их поцелуи.

Не трепещут ли и сейчас их сердца от волнения? А сердечный трепет в груди у людей по ту и другую сторону долины, на склонах Хемуса и отрогах Родоп, не есть ли трепет неутихшего порыва Хема и Родопы?

Когда Павлик и Саша выходили из Клуба ради­стов, небо над Родопами очистилось, было ясное и чи­стое, как взгляд ребенка. А Хемус насупился и окутал­ся туманами.

В указанный таинственной радиостанцией час Пав­лик и Белобрысик стояли на берегу Пещерицы. Погру­жённые в мысли о том, что их ожидало, они всю доро­гу молчали. Страха они не испытывали, но всё же вол­новались, так как неизвестность всегда тревожит душу человека. В сущности они не могли бы даже ответить, что привело их сюда, чего они ждут и чего хотят. Не разум руководил ими — напротив, голос разума вос­ставал против их действий: их властно влекло стремле­ние раскрыть тайну двух загадочных событий, проис­шедших в этот день.

Они уверяли друг друга, что хотят просто прове­рить, существует ли связь между обоими событиями или нет, а затем вернуться в лагерь. Старались убе­дить себя в этом, а вместе с тем тайно друг от друга укладывали свои рюкзаки, готовили альпинистские ве­рёвки, крюки. Во время послеобеденной закуски и ужина они запаслись хлебом, фруктами и иной прови­зией.

Ветер гнал рваные клочья облаков. Луна шаловли­во скользила между ними, прячась то за одним, то за другим из них, или же стремительно бросалась вперёд и быстро их обгоняла…

В один из проблесков игры, которая велась на лун­ном облачном небе, Павлик и Сашок одновременно увидели на противоположном берегу два пересекавших поляну силуэта. Занимаемая мальчиками позиция по­зволяла следить за каждым движением незнакомцев.

В руках одного из них мерцал фонарь. Это был приземистый, полный человек, ходивший вразвалку. Другой — его сразу же узнал Белобрысик — был тот самый, которого он днём принял за медведя. Он шёл впереди. Свет от фонаря двигался по его спине, как бы отмеряя её ширину от одного плеча до другого. Он нес кирку и лопату.

— Эге, нашёл себе товарища! — прошептал Бело­брысик. — Теперь они будут искать ящичек.

— Те там, по радио, говорили, что напали на их следы. Значит, за ними установят наблюдение. Но кто же из них друг, а кто враг? Как это узнать?

— Во всем этом кроется какая-то страшная тай­на, — задумчиво протянул Белобрысик.

— Почему же страшная?

Оба замолчали. С возрастающим интересом следи­ли они за светлой точкой на том берегу. Теперь она за­стыла на месте.

Нетрудно было найти зарытый второпях ящичек. Медведь быстро сориентировался. Его спутник опустил­ся рядом с ним на колени и поднял фонарь над голо­вой. Сейчас можно было рассмотреть обоих. У Медведя было крупное багровое лицо, явно распухшее от не­умеренного потребления спиртных напитков, мясистый нос и длинные усы. Он и сейчас казался не совсем трезвым. Шапка его была сдвинута на затылок, прядь слипшихся волос свисала на лоб.

Лицо другого было перекошено, с каким-то особен­ным выражением дикости и злобы. Широко открытые глаза отражали свет фонаря и, казалось, сами горели мутно-жёлтым блеском. Все его тело было напряжено, как у зверя, готовящегося к прыжку на добычу.

Фонарь опустился к самой земле. Головы незна­комцев сдвинулись вплотную. Свет погас.

Павлик и Сашок тревожно всматривались в по­тонувший во мраке противоположный берег. Глаза их постепенно освоились с темнотой. Проблеск в небе по­зволил им вовремя различить две поспешно удаляю­щиеся фигуры почти у самых зарослей реки. Медведь нес под мышкой вырытый из земли ящичек.

— За мной! — скомандовал Павлик.

Они пробрались вдоль реки в тень деревьев. Пав­лик сорвал со спины малокалиберный карабин — по­дарок Чудака, с которым он никогда не расставался — и дослал в него патрон с такой решительностью, что мурашки поползли бы по спине преследуемых, если бы они могли его видеть.

Быстрая Пещерица, сделав поворот, вливается в этом месте в более широкое русло. Здесь стоит старый деревянный мостик. Павлик спешил опередить таин­ственных незнакомцев и первым выйти к мостику. Он был уверен, что именно по этому мостику перейдут они через речку, чтобы дальше углубиться в лес. Поблизо­сти не было брода.

Вскоре показались двое неизвестных, которые шли не торопясь и спокойно беседовали. Видимо, они были довольны результатом своего ночного похождения. В этот момент шаловливая луна выглянула из лохма­той чёрной тучи и осветила притаившуюся землю. При лунном свете можно было заметить ещё некоторые по­дробности. Тот, что был пониже, хромал. У него одна нога была короче другой, и он шёл переваливаясь как утка.

Вдруг в лесу раздался громкий выстрел, и вся мест­ность озарилась ярко-красным светом ракеты.

— Вот оно, сообщение! — воскликнул Павлик, но Сашок зажал ему рот рукой.

Хромоногий и Медведь тотчас же залегли в кам­нях. При этом неуклюжий Медведь упал так неловко, что ящик, который он нёс, ударился об землю. Он рас­крылся, и, при свете ракеты, мальчики увидели, что из него, к величайшему ужасу Хромоногого, стали выска­кивать лягушки…

— Куда ты смотрел, пьяная рожа! — зашипел на него Хромоногий. Из глаз его сыпались искры бессиль­ной злобы и ярости. — Теперь иди, свищи! Эти пустые ящики рассчитаны на дураков. А кроме того, нас вы­следили! Тебе теперь будет не так-то просто повсюду совать свой нос. Всё пропало, всё! Теперь нам надо бу­дет выпутываться из этого глупого положения. Мы не сможем теперь узнать, что они задумали и открыли…  Дурак!