— Ну, конечно, во всем виноват я! Это всегда так, — ворчал Медведь, неповоротливо и шумно поднимаясь в темноте на ноги. — Как что не так — я виноват. А я скажу тебе, что всё было хорошо подготовлено. Но тот старик, который действует против нашего предводителя, направил людей на наш след. Я уже сегодня заметил, как за мной следил один из их юнцов. О, скоро я ему сверну голову, этому старому хрычу…
— Берегись! Если надо будет, я свое дело знаю. Ты продолжай действовать по-прежнему. Ты чабан. Никто не может помешать тебе ходить туда-сюда за твоими овцами…
Хромоногий первый перешёл по мостику и стал поджидать Медведя у того самого места, где Павлик и Сашок засели в кустарнике.
— Я больше никого щадить не буду! — прошипел Хромоногий. — Довольно я, как суслик, рылся в камнях. Теперь я направлюсь прямо к первоисточнику всех наших бед, понятно! Следуй за мною!
— Дай мне раньше придушить того гада, что светил на нас из лесу! — зарычал Медведь, обращаясь в ту сторону, откуда была выпущена ракета. Глаза его сверкали неукротимым бешенством.
— Оставь, — прошипел Хромоногий. — Иди за мной!
Они прошли так близко от мальчиков, что их обдало крепким запахом сивухи. Сашок чуть было не раскашлялся.
Впавший в бессильное многословие, Хромоногий продолжал:
— Мы нанесем удар прямо по врагу. Я крепко наступлю на горло этой старой кляче кузнецу, пусть он издохнет. Я его заставлю сказать всё до конца. Больше я ждать не намерен. Они всё больше направляют свои поиски в сторону Чёртовых Берлог, а я давно знаю, что где-то там… они и найдут его, да, найдут…
— Ты что там говоришь? — спросил, догоняя его, Медведь.
— Говорю… Поднимусь на Чёрную скалу и, понимаешь. Он должен всё открыть, не то… Надоел мне этот выживший из ума старик… А ты смотри своё… Твое дело другое!
Оба так быстро удалились, что уже трудно было разобрать их слова.
Павлик и Сашок поднялись, чтобы идти вслед за ними, но в этот момент вся местность осветилась прожектором. Его яркий луч семимильными шагами перебежал из долины на далёкие горные вершины, потом застыл на месте и… замигал. Кто-то передавал световые сигналы по азбуке Морзе.
Павлик и Сашок остановились и стали вполголоса читать передачу. Они по складам прочли следующее:
«Оба вместе точка следите за их действиями».
Свет погас и стоявшая над сонным лесом тишина стала как будто ещё глубже.
— Странное дело! Что тут происходит? — прошептал Сашок.
— В этом-то мы и должны разобраться! — решительно ответил Павлик. — Чтобы разгадать тайну, нам этих двух нельзя никак упускать из виду. Они нам послужат прекрасными проводниками. Вот что мы теперь должны делать, во что бы то ни стало.
— Не находишь ли ты, что нам следовало бы связаться с нашими руководителями. Теперь как нам быть? Но, может быть, у нас всё ещё есть возможность сообщить в лагерь о происходящем?
— Нет, теперь для этого времени нет. Мы должны идти вслед за этими двумя. Мы не должны их упускать.
Павлик пошёл вдоль по течению речки, а Сашок покорно последовал за ним. Орешник закрывал их густой тенью, а шум воды заглушал их шаги.
Когда они вышли на поляну, с которой Белобрысик наблюдал за приземлением Летающего шара, он предложил Павлику оставить на этом месте хотя бы небольшое сообщение для товарищей. Лагерная молодёжь каждое утро приходила сюда умываться.
— Ну вот, молодец! Ты понял, что теперь у нас другого пути нет, — засмеялся Павлик и похлопал своего друга по плечу. — Нагнись, чтобы твоя спина послужила мне письменным столом. И в будущем не говори заранее «никогда». Ты сам видишь, что тут происходит.
На спине Белобрысика Павлик написал несколько строк на вырванном из записной книжки листке. Не видя, каким образом прицепить эту записку, он вынул из кармана ножик и его остриём пригвоздил листик к стволу дерева.
Ветер подхватил неприкреплённую нижнюю часть листка, и в ночной тишине она затрепыхалась, как пойманная птичка.
Эх, придется и мне свой трофей пожертвовать! — вздохнул Белобрысик и приколол нижнюю часть листка своим перочинным ножиком с костяной ручкой в виде сапога. Этот «трофей» он нашёл в заброшенной змеиной норе в окрестностях родного города и считал его своим талисманом. Поэтому, расставаясь с ним, он тяжело вздохнул.
Видя, что Белобрысик с твёрдостью принес первую жертву для осуществления их планов, Павлик прижал друга к груди, улыбнулся ему и крепко ударил его кулаком по плечу. Последнее значило у ребят больше, чем поцелуй. Белобрысик прослезился от умиления.
Луна с любопытством выглянула из-за туч и остановила свой взгляд на листке. Кривыми буквами на нём было написано: «Напали на важные следы. Мы их не упустим и добьёмся крупных результатов. Если завтра не вернёмся, ищите нас в направлении к Орлиному Гнезду. Иначе мы поступить не могли.
Павлик и Сашок»
Выехал Янко по травы целебные…
С ним повстречалась родимая мать:
Янко, вернись-ка домой, моё дитятко!
Здесь побывали вчера красны девицы,
Здесь побывали, все травки собрали…
Последние слова захлебнулись в диком заразительном смехе. Затем она резко повернулась, увидела обоих мальчиков, вскочила на ноги и испуганно смолкла. Губы её что-то быстро, быстро шептали. Она снова опустилась на землю и стала плевать, бормотать проклятья, размахивать руками. На фоне алеющего предрассветного неба эта старая взлохмаченная женщина с соломинками и стебельками травы в волосах казалась привидением. Мальчики попятились от неё, и это по-видимому придало ей смелости. Она обошла кусты и с широко раскрытыми глазами остановилась перед ними. Её душил смех. Она подняла костлявую руку и, указывая на них пальцем, сделала ещё один шаг. Они не тронулись с места. Тогда каркающим, как у вороны, голосом она закричала им в лицо:
— Петухи давно уже пропели. Злые духи уже не бродят в лесу. Одни только сборщицы трав топчут росную землю. Вот! — Она неожиданно ткнула им в лицо пучок полевых цветов, — Что, пахнут, а? Хе-хе-хе-хе! Здесь всякие травы: против хвори, против смерти, приворотные… Тот, кто разбирается в травах, во многом разбирается…
Все так же стоя перед ними, она топнула ногой, тряхнула головой и, поджав губы, прошипела:
— Он не умрёт! Они молчали.
— Вы откуда? — внезапно изменившимся, совсем обыкновенным голосом спросила она.
Павлик и Сашок переглянулись.
— Мы туристы, — ответил Павлик.
Старуха как-то виновато сжалась, опустила глаза, переложила мешок из одной руки в другую.
— Как знать? Как знать? — пробормотала она. — Я ничего не знаю. Только он один, мой дедушка Радан, всё знает.
— Кто это Радан? — спросил Павлик. Старуха не ответила. Она нагнулась к цветам и как в полузабытье зашептала:
— Нет, звёзды так не светят. Это души людей… Это люди… люди …
Затем она быстро выпрямилась, осмотрелась и уставилась в небо.
Восток пламенел и казалось, что за тёмными очертаниями горных вершин зияют ворота преисподней, в которой клокочет расплавленное золото. Каждое мгновение рождало новую сказку; каждый оттенок, каждый луч света создавали новую феерию, новое волшебство.
Сумасшедшая старуха впала в экстаз. В её глазах отражалось сияние неба.
— Молчите… тсс, тише! — прошептала она, обращаясь к мальчикам. — Зарождается новый день!..
В этот момент на поляне, со стороны скал, среди которых исчезли Хромоногий и Медведь, послышалось громкое кваканье лягушки. От этого звука знахарка, которая была явно не в своём уме, и у которой лишь иногда наступали проблески сознания, вздрогнула как ужаленная. Она испуганно обернулась, забилась в кусты и движением руки предложила мальчикам присесть рядом. Думая, что это новая прихоть её больного воображения, Павлик и Сашок не послушались её. Тогда она подползла к ним по траве и боязливо зашептала:
— Разве вы не слышали? Это идёт он. Провалиться мне на месте, если это не его голос. Берегитесь, он злой, это сам дьявол.
Она говорила убеждённо, полным тревоги голосом, а кваканье раздавалось всё ближе и ближе; мальчики подчинились и опустились на землю рядом со старухой.
К своему величайшему изумлению, сквозь ветви можжевельника они увидели приближавшегося к ним Хромоногого. Он остановился, сложил ладони рупором и нетерпеливо заквакал по-лягушечьи. Затем прислушался, подождал и пошёл дальше.
— Нет медвежатника, — тихо заметила сумасшедшая. — А я его видала, — и её снова стал душить смех. Однако скоро она опомнилась и хотела приподняться посмотреть, куда пошёл Хромоногий, но на этот раз мальчики сделали ей знак, чтобы она не шевелилась и не показывалась.
— Откуда ты его знаешь и кто это такой? — спросил её Павлик, как только прошёл Хромоногий.
— Да его все знают. Это сын самого дьявола, — старуха перекрестилась и плюнула. — Он даёт мужчинам такое зелье, что они начинают скакать, как козлы… Дедушка в дом его к себе не пускает… Но теперь он лежит больной. Хотите, я вас к нему проведу? Он мне сказал, что если встречу добрых людей, чтобы я привела их к нему.
— А где он живёт? Где вы живёте? — спросил Сашок.
— А вы не знаете? На Чёрной скале! — с детским простодушием ответила она, но тотчас же начала заламывать руки и произнесла беспомощно и робко:
— Он его убьёт… Бо-о-же, какая же я… Он его убьёт.
Она потерла себе лоб.
— Кто убьёт? Кого убьёт?
— Хромоногий убьёт деда… Прости меня… Прости меня… — вдруг заплакала она. — Прости меня… — и бросилась со всех ног за Хромоногим.
Павлик и Сашок переглянулись.
— Стой, не торопись! — повелительно крикнул ей Павлик, и она послушно остановилась. — Скажи, каким путем нам скорее пройти к твоему деду, и мы ему поможем. Ведь он, не правда ли, живет на Чёрной скале?
— Да ведь это тот, тот самый, не так ли? — торопливо зашептал ему на ухо Белобрысик. — Знакомый дедушки Чуда?
— Он самый! — утвердительно кивнул головой Павлик. — Скажи, — обратился он снова к старухе, — как нам туда пройти, не теряя времени?
Её костлявая рука указала на козью тропу, уходящую вправо и затем круто поднимающуюся в гору.
Позабыв об усталости, Павлик и Белобрысик наперегонки бросились по тропинке.
Сумасшедшая осталась на месте, провожая их взглядом до самых скал, где они начали взбираться по крутизне.
Безумный ли или здравый разум теперь руководил ею, сказать было невозможно, но вся дрожа, как высохшая ветка, колеблемая утренним ветром, она в волнении повторяла всё одно и то же:
— Нелегко тебе придется, Тусун, ох, нелегко!
5
Ни с места, убийца!
Развернувшаяся перед мальчиками панорама вознаградила их за тяжёлый подъём. Вдали, в сиянии солнечного утра, тянулась гряда Рильских гор. От сверкающих белоснежных её вершин спускались к долине ущелья, возвышенности, обрывы, глубокие овраги. К северу, над Юндолой, горделиво блестел Алабак. К западу, над вскормившими поэтический дух Вапцарова Банскими горами, наподобие памятника поднимался Вихрен. Ближе, в Бачковской долине, теряясь в зелени богатой растительности, вилась серебристая лента Чепеларской реки, а за их спиной оставалась долина реки Арды.
В рамках этого величественного пейзажа, вправо от той вершины, на которой они сейчас находились, Орлиное Гнездо представлялось огромной пирамидой нагромождённых друг на друга каменных глыб.
— Неужели ты хочешь, чтобы мы взобрались туда? — спросил Сашок, показывая на Орлиное Гнездо.
— Да, мы туда поднимемся! — твёрдо ответил Павлик.
— Но туда только одни орлы залетают!
— Орлы? Ну, что же, будем и мы орлами, ворона ты этакая!
Отсюда им было видно, как вдоль течения горной речки белеет дорога, по которой пошёл Хромоногий.
Они стали быстро спускаться, чтобы раньше его выйти на ту же дорогу, но за поворотом неожиданно показалась его фигура и, чтобы остаться незамеченными, им пришлось остановиться и пропустить его вперёд.
Хромоногий петлял по дороге как пьяный. Он, видимо, устал от ночных скитаний и, уверенный, что никто за ним не наблюдает, шёл спокойно, не стараясь скрыть своей хромоты. Его тёмнокрасная феска, обвитая ржаво-коричневой шёлковой чалмой, была сдвинута на бычачью шею. Под расстёгнутой, расшитой чёрными шнурами турецкой безрукавкой виднелась волосатая грудь. За чёрный кушак, стягивающий его толстый живот, был засунут большой нож. От неровного быстрого хода его синие шальвары мотались из стороны в сторону.
Павлик и Белобрысик бесшумно спустились на дорогу и пошли за ним. Через некоторое время Хромоногий остановился перед высокими железными воротами, к которым привела его дорога. Прежде, чем войти, Хромоногий внимательно осмотрелся кругом, поправил на голове феску с чалмой, утёр рукой потное лицо и только тогда взялся за тяжёлую ручку. Железные ворота с визгом отворились. Не закрывая их за собой, Хромоногий вошёл внутрь. Мальчики сразу встали по обе стороны ворот и заглянули во двор. Он весь зарос бурьяном, посреди него зеленел заброшенный водоём с отбитыми каменными краями. Из отверстия на дне водоёма била струя прозрачной ключевой воды.
От железных узорчатых ворот шла покрытая каменными плитами, заросшая пыреем дорожка. Она вела к основанию огромной тёмной скалы, которая, как срезанная, поднималась, образуя широкую и высокую отвесную стену, площадью в несколько сот квадратных метров. Скала эта была цвета старой меди, покрытой зелёными пятнами окиси, и резко отличалась от окружавших её светло-жёлтых скал.
На самом верху этой странной Чёрной скалы белела большая массивная постройка. Она немного облезла от постоянного действия ветров, но всё ещё была стройной, внушительной и строгой, как крепость. Фундамент её был сложен из больших красных камней. На нём возвышался первый этаж с украшенными искусной резьбой тёмными балюстрадами и окнами из просмолённого дерева, в том старо-болгарском стиле, который как своим, так и чужеземцам говорит о богатой, талантливой душе болгарского народа. Как во многих горных селениях, дом был крыт широкими шиферными плитами, между которыми местами зеленела трава…
Хромоногий перешёл крадучись через двор и, дойдя до подошвы Чёрной скалы, остановился в нерешительности. Он что-то обдумывал, но, по-видимому, выбора у него не было. Раскачиваясь из-за больной ноги, он стал подниматься по ступенькам.