Вам смешно, а для меня это был сильный удар. Не знаю как вам, а для меня в ту пору оказаться в каком-то постыдном положении было невыносимо. Сейчас, говоря откровенно, тоже, но количество ситуаций, которые я считаю постыдными, уменьшилось. Закалился организм с годами, очерствел.
В общем, я усмехнулся и стал жить дальше. Но тут бросила меня очередная подруга, и все планы на отпуск накрылись медным тазом. И как-то сразу стало пусто, и нечем заполнить жизнь.
Я смотрел допоздна телевизор, дивидюхи разные, диск с фильмами Акиры Куросавы посмотрел весь, во какое у меня было настроение, спортканал, теннис, футбол, бильярд, жарил ночью яичницу, просыпался утром без будильника часов этак в одиннадцать, снова жарил яичницу, шёл гулять с собакой. С собакой этой вообще цирк. Собака у меня от предыдущей подруги. Не этой, которая меня сейчас бросила, а той, которая бросила меня до этого. Не по нутру им мой рационализм, похоже… Шли мы ко мне домой из кино, зимой, вечером, и нашли в подъезде этого приблудыша. Кино было «Параграф 78, часть первая», что автоматически сделало вечер не очень неудачным. Потом полуторачасовая возня с этим дрожащим, обделавшимся созданием. Секса в ту ночь тоже не было — мне было твёрдо заявлено, что только законченная сволочь может тешить свою похоть, (именно так она и сказала: «тешить свою похоть»), когда рядом мучается такое трогательное создание. И стали мы жить втроём: Она, Её собака, и я — Тот, кто кормит и подбирает какашки за Её собакой.
А потом наступила весна, и она ушла, а собака, как водится, осталась. Вымахала в здоровенную трусливую овчаркообразную псину, заполнила собой полквартиры, всё время линяла, зимой правда поменьше, и бесила меня своею тупостью неимоверно. Иногда я утешаю себя тем, что этим она пошла в свою хозяйку. Та тоже умом особым не блистала, да вот только… в общем, это слабое утешение.
Вот и сегодня я проснулся в одиннадцать, посмотрел на телевизор. Телевизор работал. Встал, переключил на MTV, пнул несильно собаку, пробормотал привычное «бесишь ты меня», и прошёл в совмещённый санузел. В совмещённом санузле посмотрел в зеркало на свою опухшую со сна рожу, и мне отчётливо стало ясно, что дальше так жить нельзя.
До конца отпуска ещё три недели. Я же чокнусь за это время.
* * *
Надо чем-то заняться. Не обязательно умным, главное, чтобы это занимало, как можно больше времени, и было не слишком противное на ощупь.
С утра думалось плохо, и тогда я позвонил Тохе.
Тоха — монстр.
Он встаёт в пять утра и живёт так, как ему нравится. Он балует себя разного рода штуками типа часов, которые будят тебя во время фазы быстрого сна. Он зарабатывает на жизнь, не выходя из дому. Он не любит аудиофилов, и при этом делает отличный звук. Он может занять денег и помочь вытащить чугунную ванну.
— Да! — сказал Тоха в мембрану телефона.
— Я счас приеду, — сказал я.
— Давай, — сказал Тоха.
Глядя, как я одеваюсь, Альберт заскулил.
Вот ещё, кстати. Назвали его в честь Эйнштейна. Меж тем Альберт туп, как пробка. И если для трусости у него есть уважительная причина (у меня есть основания полагать что до того, как мы его нашли его, кто-то сильно над ним поиздевался), то для тупости у собаки с такими умными глазами никакой уважительной причины быть не может.
— Не ной, — сказал я строго. — Поедешь со мной, урод. Где намордник?
* * *
— Вот горе-то, — сказал Тоха безжалостным голосом и открыл проект в сводилке, так он называл свою рабочую программу.
— А чё? — сказал я.
— Делать ему нечего, — Антон отрезал у трека конец. — Вот так… Вступай в Армию Спасения. Посещай хобби-класс по бальным танцам. В качалку начни ходить. Запишись в библиотеку. Начни воспитывать Альберта.
Альберт услышав своё имя, поднял уши, подошёл к Тохе и попытался уставиться ему в глаза. Он к Тохе неравнодушен, поскольку тот первый человек, кто покормил его настоящим собачьим кормом.
— Не-ет, — сказал я капризно. — Не хочу в качалку. Там же надо это… качаться.
— Уйди! Шерсть… Понял, — сказал Тоха и выделил третий и четвёртый треки файла. — Тебе надо что такое, чтобы тешило твою типа интеллигентность.
— Да, — неуверенно подтвердил я.
— Проведи расследование, — сказал Тоха.
— Расследование? — удивился я.
— Да, расследование, — подтвердил Тоха. — Как Малдер и Скалли. Вот! Найди себе Скалли для расследования! А как найдешь, глядишь, и расследовать ничего не понадобится.
— Нет, — сказал я. — Не надо Скалли. У меня пауза.
— Менопауза, — рассеянно сказал Тоха и зафейдил трек.
В тишине мы прожили секунд тридцать.
— А что расследовать-то?
— А что хочешь, — легко сказал мой друг. — Тебе цель не важна. Для тебя важен процесс.
Что-то в этом было. Пофиг что, лишь бы что. Просто, чеканно, ничего лишнего.
— Кофе будешь? — спросил я.
— Буду, — сказал Тоха. — Только варёный. Я пью только вареный кофе, — процитировал он Рому, нашего общего друга и тоже большого любителя неуместных чеканных фраз.
Через десять минут я вернулся в зал с двумя чашечками кофе. Поставил одну чашечку перед Тохой, отхлебнул из второй и глянул на монитор. Антон писал что-то в аську.
— Читай, — сказал Тоха. — Знакомый пишет, ты его не помнишь.
«… и ещё Гоша вчера рассказал, ему повезло, попался ему этот трамвай, и он купил билет и поднял пять штук в вулкане».
— Не понял, — сказал я.
— Бредни это всё, — сказал Тоха. — Народ летом дуреет. Но какие-то устойчивые бредни. Типа у нас в городе, в трамвае продают счастливые билеты. Такая вот романтическая ересь, косящая под суровую реальность. Вот, кстати, чем не тема для расследования?
— Расследования? — переспросил я.
— Расследования, — сказал Тоха с воодушевлением. — Число трамваев в городе конечно! Сколько их там? Сорок, пятьдесят? Как раз недели на три. Будешь ездить, покупать билеты.
— А как я проверю, тот трамвай не тот?
— Загадывай желание. Если сбудется, значит, тот. Не смотри на меня так!
Последняя реплика относилась к Альберту. Пес сидел возле Тоха и внимательно смотрел ему в глаза.
* * *
Домой я вернулся часам к пяти.
Механически сварил свежекупленные пельмени, насыпал корма Альберту. Включил телевизор, поставил перед диваном табурет, на табурет поставил тарелку и, наблюдая теннис в исполнении Чиквитадзе и какой-то перуанки, съел пельмени, ложка за ложкой.
Найти этот трамвай. Купить счастливый билет. Загадать желание.
Бред.
Подошёл Альберт, ткнулся мордой мне в колени, заглянул в тарелку.
— Бесишь ты меня, урод, — сказал я привычно.
Чтобы я делал, если бы действительно хотел такой счастливый билет найти?
Сначала сбор информации, опрос свидетелей. Выделение условий, при наличии которых желание сбывается. Да! Надо, наверное, сформулировать желание так, чтобы было оно подъёмным, не какой-нибудь абстрактный мир во всё мире, а что-то допустимое. К примеру, чтобы дождь пошёл. Хотя насколько это просто, сделать так чтобы ни с того, ни с сего вдруг пошёл дождь? А каков механизм действия такого гипотетического билета? Это ж какая силища должна быть, чтобы хотя бы Гоше организовать выигрыш? И вообще, что есть счастливый билет?
В общем, я не скучал в тот вечер. Со стороны я наверняка походил на сумасшедшего. Ходил по квартире, размахивал руками, громко разговаривал сам с собой. Даже, кажется, спорил. Наличие внимательного зрителя в лице Альберта придавало всему происходящему лёгкий налёт театральности.
* * *
Пробуждение было неприятным
— Уйди, урод, — сказал я, садясь на кровати и отпихивая Альберта. — Всего облизал, сволочь.
На полу лежал трамвайный билет. Не заметить его было сложно, он лежал одинокий, чуть примятый, посреди комнаты, чётко выделяясь на фоне пола.
Билет этот произвел на меня сильное впечатление. Мне пришлось сделать над собой некоторое усилие, чтобы поднять его с пола. Обычный билет, не счастливый. Похоже было на то, что это был мой собственный билет, выброшенный накануне в мусорное ведро. Подумав, я решил, что это дело лап Альберта. Разворошённое и опрокинутое ведро на кухне подтвердило мою догадку.
— Иди сюда, урод, — грозно сказал я. — Как смел ты, гад, своим нечистым рылом на чистую на кухню заходить?
И громко шлепнул его по спине тапком. Альберт ответил пронзительным визжанием и удрал под стол. На вопрос, зачем Альберту понадобилось вытаскивать билет из ведра, я благоразумно решил сам себе не отвечать.
Беда не приходит одна. К облизанному лицу и разворошенному ведру добавилось отсутствие хлеба. Прокляв свою горькую судьбу, я, как есть, в трико и в застиранной футболке пошёл в магазин. Само собой не сразу. Сначала пришлось искать намордник.
На улице Альберт повёл себя неправильно. Он не любит трамваи, это я знаю точно. Но тут он целеустремленно, упираясь всеми своими лапами, пытался волочь меня в сторону остановки.
Стой, дурак, сказал я, слегка напуганный таким поведением собаки. Куда ты меня тащишь, дубина. Хотя… Собственно, почему бы и нет. Раз уж этот дебил так хочет покататься на трамвае, давайте покатаемся на трамвае. Делать то всё равно нечего. Так что поиграю в детектива.
Поедем, поедем, только позавтракаем, сказал я, и Альберт сразу успокоился, чем напугал меня ещё раз.
Сначала надо найти Гошу, того, который пять штук в «Вулкане» поднял, думал я, покупая хлеб. Допросить его с пристрастием. А потом на основе полученной информации разработать план, прикидывал я, поднимаясь по лестнице. Додумавшись до такого, я зашёл в квартиру, согрел остаток пельменей и с непонятным удовлетворением подумал, что сегодня как раз понедельник.
Отличный день для того, чтобы что-нибудь начать.
Какую-нибудь дурацкую глупость типа этой.
* * *
Допрос с пристрастием не получился. Гоша куда-то торопился, и уже через две минуты разговор завершился. Номер трамвая он не запомнил. Сел на Бабушкина, проехал мост, сошёл на рынке. То есть маршрут мог быть любой, они все идут через мост. Билет продала кондукторша. Молодая, сказал Гоша. Волосы в хвостик, блондинка крашенная. Симпатичная, спросил я, не очень ответил Гоша, не в моём, во всяком случае, вкусе.
Вот ещё что интересно, чего его вообще в трамвай-то понесло?
Подведём итог. На самом деле не так уж и мало. Молодых кондукторш у нас в городе мало, в основном это тётки лет эдак сорока. Для Гоши молодая — это значит до двадцати пяти. Альберт потерся боком о мою левую ногу. Дескать, хватит стоять.
— Не трогай меня, урод, — сказал я. — Чё встал, пошли.
И мы пошли на трамвайную остановку, искать кондукторшу до двадцати пяти лет, крашеную блондинку.
* * *
На следующий день прям с утра, выйдя из дома, я встретил Рому. Я сообщаю это для того, чтобы стало ясно, отчего в этот день мы с Альбертом не искали кондукторшу, продающую счастливые билеты.
Так что утром мы никуда не пошли, а пошли мы ближе к вечеру. И то, если бы не Альберт, я бы наверно из дома в этот день не вышел бы. Эта тупая скотина повела себя на редкость настойчиво. Он и туфли принёс, и о бок мой терся, и намордник приволок. И всё равно чёрта лысого у него вышло бы, если бы я и сам не склонялся к мысли, что всё-таки идти надо.
И мы часа два катались по пыльному, прокаленному жарой, июньскому городу.
В среду, после обеда, мы эту кондукторшу нашли. Она действительно была молодая, и, на мой взгляд, очень даже симпатичная. Глаза чёрные, без косметики. Носик аккуратный, рот правильный, фигурка хорошая. В общем, всё при ней было, чтобы там Гоша не говорил. Впрочем, Гошу тоже можно было понять, потому что была она вся какая-то несчастная. Да и одета она была… в полном соответствии с высоким званием кондуктора.
— Добрый день, — сказал я.
— Здравствуйте, — подняла она на меня глаза.
— Мне, пожалуйста, на всё, — и я протянул ей пятьсот рублей. Еле уловимое разочарование мелькнуло на её лице; она аккуратно отсчитала восемьдесят три билета, отматывая их от своей катушечки, и отдала мне эту бумажную ленту и два рубля сдачи.
Альберт, не отрываясь, только слюна капала, смотрел на всю эту процедуру. Девушка мельком взглянула на него и пошла дальше. Я чувствовал себя как-то неловко, словно собирался сделать что-то не очень уместное.
На меня смотрели. Я быстренько нашёл счастливый билет, и сунул его в рот, и загадал желание. Какое, не скажу.
Надо ли говорить, что ничего не случилось?
* * *
— Так, — сказал Тоха. — А ты собственно чего ждал?
— Как чего? Что желание сбудется.
— Ну и ты что, хотел, чтобы она тут же впорхнула в трамвай?
— А! — сказал я.
— Вот именно, — сказал Тоха. — Надо просто подождать.
И мы стали ждать.
— Смешно, — сказал я через пять минут.
— Что смешно? — спросил Тоха.
— Мы ведём себя так… — я пощелкал пальцами, — будто счастливые билеты есть установленный факт.
— Кто знает, — серьёзно сказал Тоха. — Может, именно так себя и надо вести в таких случаях. И знаешь что?
— Что?
— Я правильно понял, кондукторша не удивилась?
— Нет, — сказал я, и сердце моё забилось чуть чаще. — Она не удивилась.
Прошло еще два часа.
За это время ничего не случилось, зато пришла Маша, Тохина будущая жена.
— Привет, — сказала она мне, поцеловала легонько Тоху в губы и забралась на диван с ногами. Тут же подошёл Альберт, шумно вздохнул и положил голову ей на ноги.
— Ну конечно, — сказала Маша, выслушав Тоху. — Вы же всё неправильно делаете. Это же нечестно — покупать билеты оптом. Надо чтобы всё было, как положено. Один билет на одну поездку.
— Ладно, — сказал я. — Попробую и так. Тем более что до пятницы я совершенно свободен.
Очень мне этот мультфильм нравится. Люблю его цитировать.
* * *
В четверг я проснулся раньше обычного. То есть в девять.
Скажи мне где, мычал я, чистя зубы.
Спит твоё сердце, мурлыкал, наливая себе кофе.
И когда оно вернётся домой, напевал, надевая на Альберта намордник.
Мы вышли из подъезда; на улице было по-утреннему свежо, но чувствовалось, что недолго этой свежести быть, вот-вот, солнце заработает на полную мощь, и снова город станет жарким, тело потным, воздух сухим и пыльным.
Альберт принюхался и вдруг метнулся куда-то в сторону.
— Стоять, урод! — заорал я в сердцах, но было поздно: поводок вырвался из руки, и этот оглоед понесся по улице скачками. Сердце у меня упало; бегай теперь за ним до вечера, было один раз так уже, примерно через неделю после того как Лариса ушла, но тут Альберт остановился и начал старательно что-то с земли зубами поднимать. Получалось у него плохо: попробуйте сами в наморднике зубами что-нибудь поднять. Когда я подошёл поближе, то увидел, что мой пёс нашёл пятьдесят рублей.
— Молодец, — сказал я и протянул руку. Альберт зарычал и прижал купюру лапами к земле.
— Здрасьте, — сказал я, и Альберт тут же сбавил на полтона. Купюру однако не отдал.
— Ну и хрен с тобой, урод, — сказал я. — Подавись.
Альберт пыхтел и повизгивал ещё минуты три, я не мешал, мне было интересно; он обслюнявил, замучил несчастный полтинник, но всё-таки взял его зубами.
С некоторым недоверием поглядывая на свою собаку, я взял поводок, намотал его на всякий случай на ладонь, и мы пошли привычным уже маршрутом на трамвайную остановку.
Поначалу всё шло, как по маслу.
Подошел трамвай, и сердце моё ёкнуло радостно, поскольку это был тот самый трамвай.
— Веди себя прилично, урод, — сказал я Альберту; мы вошли на заднюю площадку, лежать, сказал я, и Альберт улёгся возле стенки.
От середины вагона шла она к нам, и мы терпеливо ждали, когда она подойдет к нам, и она шла, неторопливо обилечивая пассажиров, и отчего-то мне казалось, что сейчас, вот-вот, сейчас, случится что-то хорошее.
Когда между нами осталось метра два, масло кончилось и начались косяки.
Альберт встал.
— Сидеть, — сказал я; Альберт однако не сел, а, напротив, решительно двинулся к кондукторше. Я потянул за поводок, но было поздно, она уже подошла к моей собаке, а он вытянул морду к ней. Она улыбнулась, взяла из его пасти купюру, оторвала билет и словно в компостер сунула билет ему в рот, и даже, кажется, сжала рукою пасть, как бы компостируя билет.