– Видишь ли, Кип… сдается мне, что они едят мясо.
Я сглотнул комок в горле:
– Веселенькие мысли у маленькой девочки.
– По-твоему, они мне по душе? Поэтому-то я и хотела сообщить отцу.
И сказать-то было больше нечего. Сбываются старые-старые страхи, издавна терзающие человечество. Отец рассказывал, что когда он был мальчишкой, по радио транслировалась фантастическая передача о вторжении с Марса – полнейшая выдумка, но перепугала всех до чертиков[5]. Однако в наше время люди не очень верят в подобные истории: с тех пор, как мы высадились на Луне и облетели Марс и Венеру, существует общее мнение, что жизни в космосе нам не найти.
И вот, пожалуйста…
– Крошка, они с Марса? Или с Венеры?
Крошка покачала головой:
– Нет, они издалека. Материня пыталась объяснить, но мы с ней обе запутались.
– Но, по крайней мере, они из Солнечной системы?
– Вот здесь-то я и запуталась. И да, и нет.
– Как же это может быть?
– Ты у нее спроси.
– Хорошо бы. – Помявшись, я выпалил: – Плевать мне, откуда они. Мы их все равно перестреляем, если не будем при этом на них смотреть.
– Дай бог!
– Все сходится. Ты, значит, говоришь, что летающие тарелки… Настоящие, конечно, не метеозонды… Да, они нас давно уже изучают. А это значит… это значит, что не очень-то уж они в себе и уверены, хоть и страшны так, что от одного их вида молоко скиснет. А то бы они давно загнали бы нас в угол, как охотники зверей. Но коль они этого не сделали, мы, значит, можем их убивать, если, конечно, правильно подойдем к делу.
Она энергично кивнула:
– Я тоже так думаю. Я надеялась, что папа найдет верный путь. Но, – нахмурилась она, – мы мало что о них знаем, а папа всегда учил меня не быть самонадеянной, особенно если не хватает данных.
– Все равно я уверен, что мы правы. Слушай, а кто твой отец? И как тебя зовут по-настоящему?
– Мой отец профессор Рейсфелд. А меня зовут Патриция Уайнант Рейсфелд. Ничего себе имечко, правда? Зови уж лучше меня «Крошкой».
– Профессор Рейсфелд… А что он читает?
– Как, ты не знаешь? Совсем ничего не знаешь? Он же нобелевский лауреат!
– Ты уж извини, Крошка, я ведь провинциал.
– Оно и видно. Мой папа не читает ничего. Он думает. И умеет это делать лучше всех… кроме, возможно, меня. Он – обобщает. Все ведь специализируются по узким направлениям, а он сводит отдельные части в единое целое.
Так-то оно может и так, но слышать я о нем не слышал. Звучит, что и говорить, здорово… Только башка нужна экстраординарная. Я ведь давно уже понял, что новую информацию успевают печатать быстрее, чем мы изучаем старую.
Трехголовый он, что ли, этот профессор?
– Подожди, вот познакомишься с ним, – добавила она, глядя на часы. – Слушай, Кип, пора нам снова упереться как следует. Через несколько минут посадка, а ему до пассажиров дела нет.
Итак, мы снова забились на старое место и уперлись друг в друга. Немного погодя корабль тряхнуло, и пол накренился. Слабый толчок, все успокоилось, а я вдруг почувствовал себя необыкновенно легким. Крошка поднялась на ноги.
– Итак, мы на Луне.
Глава 5
Мальчишкой я частенько играл с ребятами в первую высадку на Луне. Потом, когда пора романтики прошла, я начал обдумывать практические способы добраться до Луны. Но мне в голову никогда не приходило, что когда-то я попаду сюда, запертый в карцер, как мышь в коробку, откуда ей ничего не видно.
Единственным доказательством того, что я и вправду на Луне, был мой вес. Высокую силу тяжести можно имитировать где угодно при помощи центрифуг. Другое дело – низкая. В земных условиях можно добиться ослабления ее лишь на несколько секунд – во время затяжного прыжка с парашютом, или когда самолет ныряет в воздушной яме.
А если ослабление силы тяжести чувствуется постоянно, вывод один – вы не на Земле.
На Луне я должен весить немногим более двадцати пяти фунтов. Примерно таким я себя и чувствовал – вполне способным пройти по газону, не примяв травы.
Я пришел в такой восторг, что забыл и его, и трудное положение, в котором мы очутились; носился кубарем по всей каюте, наслаждаясь волшебством полета, отлетая от стенок и изрядно стукаясь при этом головой в потолок, а потом медленно, медленно, медленно опускаясь на пол. Крошка, присев на корточки, пожала плечами и улыбнулась краешком губ рассчитанно снисходительной улыбкой. «Старый Лунный волк» – со стажем, большим, чем у меня, на целых две недели.
У слабой силы тяжести есть свои отрицательные стороны. Между ногами и поверхностью нет никакой силы сцепления. Мышцам и рефлексам приходилось усваивать то, что я давно уже усвоил разумом: уменьшение веса отнюдь не связано с уменьшением массы и инерции. Чтобы изменить направление даже при ходьбе, надо всем телом наваливаться в нужную сторону, но и при этом, если нет силы сцепления (а где ее взять ногам в носках на гладком полу?), ноги вылетят из-под вас сами.
Падение при одной шестой силы тяжести боли не причинило, но Крошка хихикнула. Я сел и сказал:
– Смейся, смейся, гений. Что же тебе не посмеяться, в теннисных-то туфлях.
– Извини, пожалуйста. Но ты так смешно висел и хватался за воздух – прямо как замедленная киносъемка.
– Не сомневаюсь, что смешно.
– Я уже извинилась. Слушай, можешь надеть мои туфли.
Взглянув на ее ноги, а потом на мои, я только усмехнулся.
– Вот спасибо!
– Ну, можешь задники отрезать, или еще что придумать. Меня это не смутит. Меня вообще ничто и никогда не смущает. Кстати, где твои туфли?
– Где-то в четверти миллиона миль отсюда, если, конечно, мы не сошли не на той остановке.
– Вот как. Что ж, здесь они тебе вряд ли понадобятся.
– Угу. – Я пожевал губу. – Крошка, что делать-то будем?
– С кем?
– С ним.
– Ничего. Что мы можем-то?
– Так что будем делать?
– Спать.
– Что?
– Спать. Все равно мы сейчас абсолютно беспомощны. Наша основная задача сейчас – выжить, а главный закон выживания – никогда не беспокоиться о невозможном и сосредоточиться на достижении возможного. Я голодна, хочу пить, и очень-очень устала… Сон – единственное, что мне доступно. И если ты соизволишь замолчать, я усну.
– Я вполне способен понять намек. Нечего рычать.
– Извини. Но когда я устаю, я становлюсь ужасной грубиянкой, и папа всегда говорит, что я особенно невыносима перед завтраком.
Она свернулась в клубочек и сунула свою затасканную тряпичную куклу под подбородок.
– Спок ночи, Кип.
– Спокойной ночи, Крошка.
Тут мне пришла одна мысль, я открыл было рот, чтобы заговорить… и увидел, что она уже уснула. Дышала она ровно, лицо ее разгладилось, она больше не выглядела уверенной в себе, постоянно настороженной всезнайкой. По-детски оттопыренная губа делала ее похожей на неумытого херувимчика. По грязи на лице пролегали полоски – явные следы слез, хотя я ни разу не видел ее плачущей.
Кип, сказал я себе, вечно ты влипаешь в истории. Это ведь куда сложнее, чем подобрать брошенного котенка.
Но я должен заботиться о ней… Или погибнуть, пытаясь это делать.
Что ж, может, так оно и будет. Может, и погибну. Я и о себе самом-то толком никогда позаботиться не мог. Я зевнул. Потом зевнул еще раз. Похоже, что эта фитюлька сообразительней меня, в жизни я так не уставал, отродясь мне не было так голодно и плохо. Я решил было начать барабанить кулаками по дверной панели, чтобы заставить прийти сюда либо толстяка, либо тощего, но потом подумал, что разбужу Крошку и уж точно обозлю его.
Так что я растянулся на спине, как, бывало, на ковре у нас в гостиной, и обнаружил, что одна шестая силы тяжести – матрац куда лучший, чем любая пенорезина; даже капризуле-принцессе из сказки Андерсена не на что было бы пожаловаться.
Я мгновенно уснул.
Снилось мне черт-те что – космическая опера[6], и только. Драконы, Арктурианские принцессы, рыцари в сверкающей космической броне, и все по телевизору. Вот только диктор пришелся мне не по душе – с голосом Туза Квиггла и с лицом его. Он высунулся с экрана, червяки, вылезающие изо рта вместо языка, угрожающе шевелились:
– Победит ли Беовульф дракона? Вернется ли Тристан к Изольде? Найдет ли Крошка свою куклу? Включайте нашу программу завтра в это же время, а пока что просыпайтесь и бегите в ближайшую аптеку за жидкостью для чистки брони фирмы «скайвей» – лучшей жидкостью для самых лучших рыцарей без страха и упрека. Просыпайтесь! – Он высунул из экрана трясущуюся руку и схватил меня за плечо.
Я проснулся.
– Проснись, Кип, проснись, пожалуйста, – трясла меня за плечо Крошка.
– Отстань!
– Тебя мучают кошмары!
– Принцесса угодила в заварушку. А теперь я не узнаю, как она оттуда выберется. Ты зачем меня разбудила? Сама ведь говорила, что надо спать.
– Ты уже несколько часов проспал, а сейчас, пожалуй, настало время…
– Завтракать?
Она пропустила шпильку мимо ушей.
– …попытаться удрать.
Я резко сел, подпрыгнул, отлетел от пола, опустился обратно.
– Это как?
– Толком сама не знаю. Но, по-моему, они ушли. Если так, то лучшей возможности не представится.
– С чего ты взяла, что они ушли?
– Прислушайся как следует.
Я прислушался так тщательно, что услышал собственное сердцебиение, потом сердцебиение Крошки.
Такой тишины мне не доводилось слышать ни в одной пещере.
Достав складной нож, я зажал его в зубах и приложил лезвие к стене. Ничего. Потом к полу и к противоположной стене. Опять ничего. Никаких толчков, шума, вибраций.
– Ты права, Крошка. Но ведь мы заперты.
– Я в этом не уверена.
Я ткнул стену ножом. Пластик, не пластик, металл, не металл. Но ножу этот материал не поддавался никак. Может, граф Монте-Кристо и провертел бы дырку, но у него времени было больше.
– Так как же?..
– Каждый раз, когда они раздвигали и задвигали входную панель, я слышала щелчок. Поэтому, когда увели тебя, я прилепила кусок жвачки к косячку, в который панель упирается в закрытом положении. Прилепила высоко, чтобы они не заметили.
– У тебя есть жвачка?
– Есть. Помогает, когда жажда совсем замучает. Так я…
– Еще кусочек есть? – спросил я жадно. В жизни так пить не хотел.
Крошка расстроилась.
– Ой, Кип, бедняжка! Больше ничего нет. А этот изжеванный комочек я носила на внутренней стороне поясной пряжки и сосала, когда становилось совсем невмоготу. Могу предложить его.
– Гм, Крошка, спасибо, конечно, но, пожалуй, не стоит.
Вид у нее был оскорбленный.
– Смею заверить вас, мистер Рассел, что я не страдаю инфекционными заболеваниями. Я всего лишь пыталась…
– Ну да, ну да, – сказал я поспешно. – Я понимаю. Просто…
– В столь чрезвычайных обстоятельствах можно считать, что это было бы не более антигигиенично, чем целоваться с девушкой, хотя вам вряд ли когда-нибудь доводилось целоваться.
– Не в последнее время, – уклончиво ответил я. – Просто, чего я действительно хочу, так это глоток чистой холодной воды. Или мутной теплой воды. Любой воды. К тому же ты все равно уже прилепила жвачку к двери. На что ты рассчитываешь?
– Так вот, щелчок. Папочка всегда говорит, что когда перед человеком встает дилемма, следует изменить один из поддающихся изменениям факторов, и вновь рассмотреть проблему. Я попыталась внести изменение в картину своей жвачкой.
– То есть?
– Когда они зашвырнули тебя обратно и закрыли дверь, щелчка не было.
– Что?! Так ты еще несколько часов назад знала, что дверь не заперта, и молчала?
– Вот именно.
– Отшлепать тебя надо!
– Не советовала бы, – ответила она ледяным голосом. – Я кусаюсь.
Я ей поверил сразу. И царапается, небось. И бог знает, что еще. Я сменил тему.
– Но почему же ты мне ничего не сказала?
– Боялась, что ты попробуешь выбраться отсюда.
– Само собой попытался бы!
– Вот то-то и оно-то. Но я ни в коем случае не хотела даже пытаться открыть дверь, пока… пока не уйдет он.
Пожалуй, она и впрямь гений. Во всяком случае, по сравнению со мной уж точно.
– Вас понял. Ну ладно, давай поглядим, как нам удастся ее открыть.
Я внимательно осмотрел панель. Комочек жвачки, который Крошка прикрепила насколько могла высоко, помешал панели полностью войти в паз, но панель все равно плотно прилегала к стене, даже щели не было видно.
Я упер в панель острие большого лезвия и навалился. Она, казалось, сдвинулась на одну восьмую дюйма, и – лезвие сломалось. Я закрыл обломок лезвия и убрал нож.
– Есть предложения?
– Может, попробуем прижаться к панели ладонями и отвести ее в сторону?
– Годится. – Я вытер пот с ладоней о рубашку.
– Ну, давай.
Панель отъехала вправо примерно на дюйм – и замерла.
Но от потолка до пола теперь шла щель толщиной с волос.
На этот раз я доломал обломок большого лезвия. Щель не расширилась ни на йоту.
– Ох, – вздохнула Крошка.
– Еще не конец, – я отошел назад и побежал к двери.
Вернее, в направлении двери, потому что ноги у меня вылетели вперед кузнечиком. На этот раз Крошка не смеялась.
Я встал, отошел к задней стене, уперся в нее ногой и попробовал изобразить стартовый толчок.
Упал я перед самой дверью, так что особенно сильно ее не задел. Однако почувствовал, как она пружинит. Она немного прогнулась, потом выгнулась обратно.
– Погоди-ка, Кип, – сказала Крошка. – Сними лучше носки. А я стану позади тебя и буду толкать. В теннисных туфлях я не упаду.
Она была права. На Луне, если у вас нет туфель на резине, лучше ходить без носков. Мы отошли к задней стене. Крошка стала позади меня, упершись руками мне в бедра.
– Раз… два… три… Пошел!
Мы рванулись с грацией гиппопотама.
Я здорово зашиб плечо. Зато панель вылетела из нижнего паза, образовав отверстие дюйма в четыре.
Рубаха моя разорвалась, на двери остались куски моей кожи, а язык был скован присутствием девочки.
Зато отверстие расширялось. Когда в него смогла пролезть голова, я выглянул наружу. Никого нет; хотя это можно было заранее предположить, учитывая поднятый мною шум; если, конечно, им не вздумалось поиграть в кошки-мышки. С них станется. Особенно с него.
Крошка попыталась было вылезти наружу, но я не дал:
– Сиди смирно, я первый полезу.
Еще два рывка, и можно лезть. Я открыл малое лезвие и протянул нож Крошке:
– Со щитом или на щите, солдат.
– А тебе?
– Мне он ни к чему. В темных аллеях я известен как «Кип – Смертельный кулак».
С моей стороны это была чистейшей воды пропаганда, чтобы ее успокоить. Рыцарь без страха и упрека, спасаем девушек по умеренным расценкам, для вечеринок специальная скидка.
Выбравшись из дыры на четвереньках, я поднялся на ноги и огляделся. – Выходи, – сказал я тихо.
Она полезла, но отпрянула назад. Потом показалась в проходе снова, сжимая в руках свою занюханную куклу.
– Чуть было не оставила мадам Помпадур, – объяснила она, запыхавшись.
Я даже не улыбнулся.
Крошка огляделась.
– Похоже, что это корабль, который за мной гнался. Но он точно такой же, как тот, который я угнала.
– Так что, пойдем в рубку?
– В рубку?
– Ну да. Ты же пилотировала тот корабль. Справишься с этим?
– Д-да, наверное… Справлюсь, конечно!
– Тогда пошли.
Я шагнул в ту сторону, куда меня тащили на допрос.
– Но в прошлый раз Материня подсказывала мне, что надо делать. Давай найдем ее.
– Ты можешь поднять корабль?
– Пожалуй, что да.
– Тогда поищем ее, когда будем в воздухе, то есть в космосе, я хотел сказать. Если она на борту, мы ее найдем. Если нет, то нет.
– Что ж, логично, хоть логика твоя мне и не нравится. – Она зашагала вслед за мной. – Кип, какое ускорение ты можешь выдержать?