А это была не яма, а нора зайца Мимисук
V
Маленькая старушка даже испугалась, когда увидела Няо, Пэтяко и Мимисукэ. Они казались такими больными, еле держались на ногах.
— Что с вами? Уж не захворали ли вы? — встревожилась она.
— Заболел я, заболел! Мяу! — промяукал Няо, едва шевеля хвостом.
— И я заболел. Ох! Ох! — заохал попугай Пэтяко.
— И я тоже, — подхватил заяц Мимисукэ.
Маленькая старушка поверила, что друзья больны.
— Бедные вы мои, жаль мне вас, но лекарства я вам давать не стану. Расскажу лучше сказку.
И старушка запела:
— Расскажу вам про бобы.
Они лопаются и вылетают
С горячей сковороды.
Почему они лопаются
И вылетают со сковороды,
Эти толстые бобы?
VI
Спела присказку старушка и стала рассказывать.
— Знаете ли вы, почему лопаются бобы? Думаете, оттого, что им горячо на сковороде? Вовсе нет. Они хотят доставить радость людям. Ведь на свете бывают и такие бобы, которые не лопаются, как бы жарко ни горел огонь в печи. Они сморщенные, сухие, упрямые и глупые бобы.
А умные бобы — толстенькие, пузатенькие, как и подобает быть настоящим бобам. И очень вкусные. А чем вкуснее боб, тем громче он лопается и сам выпрыгивает со сковороды.
Глупые бобы не такие. Они не хотят, чтобы люди их ели и радовались. Думают, они какие-то особенные.
Однако бобы есть бобы.
И вот, жили-были умные, толстые и красивые бобы, и они прекрасно лопались: патин, патин, патин…
Старушка так похоже изобразила, как лопались бобы, что Няо, Пэтяко и Мимисукэ забыли о своей хвори и запрыгали, как бобы на сковородке: патин, патин, патин.
— Ага! Значит, вы меня обманули! — догадалась Маленькая старушка. — Сделали вид, что заболели, а сами здоровы-здоровёшеньки. Не стану рассказывать вам сказку. Всё. Конец.
— Постой, бабушка! Не уходи! — Няо, Пэтяко и Мимисукэ побежали за старушкой, но она ушла в дальнюю комнату и заперлась на ключ.
VII
Кот Няо, попугай Пэтяко и заяц Мимисукэ подошли к двери, за которой заперлась Маленькая старушка, и постучали.
— Бабушка! Открой дверь. Мы пришли извиняться.
Но старушка не открыла им и ничего не ответила.
— Что же делать? — сказал Няо. — Как выпросить прощения у старушки. А что, если мы споём ей песню и спляшем? Она подумает: «Что это там?» Выглянет в щёлку, а мы тут и попросим прощения.
И они принялись плясать и петь перед дверью. Но Маленькая старушка всё равно не открыла им. Может, она так рассердилась, что заболела? Нет. Она слышала, о чём говорили друзья, и тихо посмеивалась за дверью:
— Я уже не сержусь, но немного подожду открывать. Пусть думают, что я сердита на них.
Кот Няо, попугай Пэтяко и заяц Мимисукэ устали петь и плясать и забарабанили в дверь, громко распевая:
— Перестань сердиться,
Грозно хмурить лоб.
Будешь некрасивой,
Сморщенной, как боб.
Друзья пели так весело, что Маленькая старушка не утерпела и засмеялась.
VIII
— И вправду сердиться нехорошо, — сказала она. — Давайте помиримся. Входи, Няо, входи, Пэтяко, входи, Мимисукэ!
— Но как же мы войдём? Дверь-то заперта, — сказал Няо.
— Ах да! Я же забыла открыть дверь.
И старушка хотела было повернуть ключ, но он не поворачивался.
— Не открывается… Странно!
Старушка изо всех сил дёргала за ручку, стучала по двери, но дверь не отворялась.
Няо, Пэтяко и Мимисукэ не могли понять, в чём дело.
— Открывай же, бабушка! Мы устали ждать! — шумели они за дверью.
Маленькая старушка просто не знала, что ей делать.
— Няо! — крикнула она. — Сбегай, позвони дятлу Кицуцук
IX
— Бегите скорее за врачом! — вскричала в нетерпении старушка.
Заяц Мимисукэ побежал за врачом. Пришёл врач Сова.
— Где больной? — врач Сова обвёл всех большими круглыми глазами.
— Болен замок моей комнаты. Никак не открывается, — сказала старушка из-за двери.
— Вот как! Замок болен?! — удивился врач Сова. Он достал из сумки шприц для уколов и сказал: — Сейчас сделаем укол замку.
Сова засунул острый шприц в замочную скважину.
— Ай! Больно! — завопила старушка.
Вот так чудеса! Делали укол замку, а больно старушке. Отчего бы это?
— Понятно, — сказал врач Сова. — Болен не замок, а вы, Маленькая старушка.
— Я?! Как это так? — изумилась старушка.
— Да, вы очень тяжело больны. И болезнь ваша перешла на замок. Вы заперли в сундук интересные сказки и не выпускаете их, не так ли? Вот тут-то и кроется причина вашего недуга. Детям нужно рассказывать много-много разных сказок. Откройте ваш сундук и выпустите оттуда все сказки. Вам сразу станет легче, и дверь сама собой откроется.
X
— Да, я и вправду виновата, — призналась Маленькая старушка. — Сейчас открою «Сундук сказок».
Она взяла ключ и открыла сундук. Потом подняла крышку… И что бы вы думали?
Из чудесного сундука поднялся белый дымок, а вместе с ним выскочили на волю всевозможные сказки.
Дверь в комнату старушки сама по себе отворилась, и кот Няо, попугай Пэтяко и заяц Мимисукэ вбежали в комнату.
Какие же сказки были в «Сундуке сказок»? О, всякие, разные и великое множество. Начнёшь рассказывать, конца-краю не будет.
Так что послушаем их в другой раз.
А сказка про Маленькую старушку на этом кончается.
ПАПА большой, Я маленький
Повесть
ПАПА, МАМА И Я
апа выше меня на пятьдесят пять и восемь десятых сантиметра. Стало быть, я ниже папы на пятьдесят пять и восемь десятых сантиметра. Значит, мы видим предметы с разной высоты.
— Однако лёжа мы видим всё одинаково, малыш, — говорит папа.
Мы часто разговариваем с папой, развалясь на татами[2].
Это самое любимое моё занятие. Иногда мы беседуем с ним, лёжа на лужайке в парке, а то в садике на крыше универмага. Однако в Токио негде особенно поговорить лёжа, поэтому мы обычно располагаемся на татами в комнате или на веранде своего дома и болтаем о всякой всячине. Бывает, нам достаётся за это от мамы.
— Вы что, крокодилы, что ли? Всё время валяетесь на полу. Прибрались бы лучше в комнате!
— Сердится! — хихикаем мы с папой.
Я очень люблю, когда папа смеётся.
— А что, лежать приятно, — говорит папа. — И львы, и тигры, и лисы, и мыши — все ходят на четвереньках. Это всё равно что ходить лёжа. Поэтому зверям наплевать, высокого они роста или низкого.
— А червякам?
— И червякам наплевать. Змеи, дождевые черви и слизняки вовсе не захотели иметь ног и живут себе лёжа.
— А птицы, папа?
— Птицы? Они глупые. Стали на двух ногах ходить. Никакого тебе покою. Прыгали, прыгали да и поднялись в небо.
— Выходит, и люди глупые?
— Пока да. Были бы умными, войн не было бы. Так что людям ещё учиться надо.
— Чему?
— Мирно лежать.
— Сначала дело делать надо, а потом уж лежать, — смеясь говорит мама. Она в соседней комнате. — Ну-ка, займитесь делом оба, и папа, и ты, малыш.
Моё дело читать книги. У папы другие дела. Например, надеть на обе руки моток ниток и сидеть смирно, пока мама сматывает нитки в клубок.
Однако это не только папино занятие. Иногда и мне достаётся держать моток. Чаще всего папе поручают вешать полки, чинить рамки картин, менять лампочки, когда они перегорают…
— Плохо быть длинным, — жалуется папа.
— Нет, папа, коротышкам гораздо хуже. Когда помогаешь что-нибудь нести, всегда конец достаётся. А нижний край тяжелее верхнего.
— Легче всего маме: она не низкая и не высокая, — говорит папа.
— Поэтому маме и приходится делать всё остальное, — смеётся мама.
С ВОРОБЬЕМ НАПЕРЕГОНКИ
— Ну, я пошёл!
Каждое утро мы с папой уходим — он на службу, я в школу.
«Ну» он выкрикивает, когда суёт ногу в ботинок. «Я» — когда выскакивает за порог. «Пошёл» — когда бежит к остановке. До чего же папа быстро бегает! Рраз — и там.
Зато с работы он возвращается медленно-медленно.
Туда посмотрит, сюда поглядит, остановится и выпустит струйку дыма в небо. Не спешит.
— А вот и я! Возьми-ка, малыш, подарок, — сказал он на днях, придя домой.
В носовом платке что-то топорщилось.
— Разверни-ка!
— Ой! Воробей! Мама! Иди скорее, взгляни — папа воробышка принёс.
В платке, нахохлившись, сидел воробей.
— Он, кажется, ранен, — сказала мама, заглянув в платок.
— На перекрёстке нашёл, недалеко от нашей фирмы.
— Правда, папа?
— Ну да. Смотрю: лежит под деревом и подмаргивает мне: помоги, мол, дяденька, ты такой большой и сильный.
У воробышка была ранена нога. Он стал пить из тарелки, свалился прямо в воду и намок. Однако не испугался, а, наоборот, ободрился и захлопал крылышками.
— Выпусти его…
— Не надо, папа. Пусть переночует у нас. Я возьму его к себе в постель, обниму, и мы будем спать вместе.
— Нет, нет. Поместим его поближе к окну. Ты очень ворочаешься. Ещё задавать. Да и воробей тоже неспокойно спит, — сказала мама и положила воробья в картонную коробку на ворох ниток, чтобы ему было тепло.
В ту ночь я видел удивительный сон. Мы с воробышком играли в догонялки.
«Ну… я… полетел!..» — крикнул воробей и упорхнул.
Не успел я выскочить из дому, а он уже на остановке.
«Ох и шустрый воробей! Как папа», — подумал я и проснулся.
— Мама! А где воробей?
— Улетел рано утром.
— Здорово они ворочаются во сне, эти воробьи, — сказал папа. — Разбросал все нитки из коробки и улетел.
Папа засмеялся, а глаза у него были такие славные, как у воробья.
«Что большой, что маленький — никакой разницы», — подумал я.
ИГРА В ВАЖНЫЕ ЛЮДИ
Когда папа лежит рядом со мной на татами, мы с ним вроде бы одинаковые. Будто товарищи. Но когда папа не в духе, он совсем другой. Смотрит на меня свысока и молчит. Такой большой и непонятный.
— Я сегодня не в духе. Ничего тебе рассказывать не буду, — говорит он.
Тогда я иду к маме.
— Что это с папой? — спрашиваю я. — Вы поссорились?
— Как? Это папа тебе сказал?
— Нет, он этого не говорил.
— Тогда иди к папе и скажи, чтобы он не показывал вида, что у него плохое настроение, а то ты, мол, думаешь, что мы поссорились. Иди и скажи так.
Я иду и говорю всё это папе.
— Ясно, — говорит папа. — Иди и передай маме, что папа всё понял.
— Ну, что сказал папа? — спрашивает мама.
— Он сказал: «Понял».
Мама смеётся.
— У папы уже хорошее настроение. Иди. Теперь он расскажет тебе что-нибудь, — говорит она.
— Папа! — Я вхожу в папину комнату. Он улыбается, лёжа на татами. — Поговорим?
— Поговорим. Иди сюда, ложись рядом.
Я плюхаюсь на татами рядом с папой.
— Папа! Почему ты был не в духе?
— А мне сегодня на работе попало.
— И тебе достаётся?
— Бывает.
— От кого?
— От более важного человека, чем я.
— Есть такие?
— Сколько хочешь.
— А ты что, не очень важный?
— Не такой, как те что важнее меня.
— Но ты же можешь стать самым важным человеком.
— Ты так думаешь? Ладно, стану.
— Вот хорошо! Когда?
— А хоть сейчас.
— Прямо сейчас?
— Ну да, на твоих глазах.
— А разве так можно, папа?
— Можно, если понарошку. Если играть.
— Тогда давай поиграем.
— Ну хорошо. Я буду самым главным начальником, а ты стань на моё место.
— И что мне делать?
— Тебя будет ругать самый главный начальник.
— А я не хочу, чтобы меня ругали.
— Тогда ты никогда не сможешь занять высокий пост.
— Ну ладно, пусть ругает.
— Начинаем. Я самый главный начальник, а ты папа, которого он бранит.
Я кивнул, игра началась.
— Какой вы, однако, рассеянный! Всё делаете тяп-ляп, — сказал папа не своим голосом.
— Извините.
— Что толку в вашем извинении. Тут у вас цифра одна неверная.
— Только одна?
— Но из-за неё весь расчёт неверен. Здесь не школа. Четвёрку не поставят за одну ошибку. Сделал ошибку, получай единицу.
— Только за одну ошибку?
— Да, только за одну. — Папа сделал вид, что подкручивает усы. — Немедленно исправьте. Ошибки самому исправлять надо.