Я гляжу на Нелли.
— Я бы хотела быть тобой, — говорю я.
— И не думай, — она отворачивается, ее плечи вздрагивают.
Но я не нахожу слов, чтоб ее утешить. Мы молчим целую вечность. Потом Нелли говорит:
— В Японии точно не так здорово, — и обводит пивной банкой поле.
Я оглядываюсь. Солнце стоит совсем низко и от этого поле кажется золотым. Нелли ставит пивную банку на землю и расстилает свой спальник рядом с моим. Мы ложимся и глядим в небо. Нелли права, это здорово, по-настоящему романтично — однако я бы хотела оказаться в такой романтической ситуации с кем угодно, но только не с Нелли. С рейнджером, например. А еще лучше — с Язоном.
Я представляю, что рядом лежит Язон, и вдруг могу почувствовать его запах, тот самый запах, который я ощущала все время, пока мы ехали в автобусе. Я уже почти нагибаюсь к нему, чтобы поцеловать, и тут Нелли говорит:
— Тони переспал и с моей матерью.
— Что? — я рывком сажусь.
Нелли довольно ухмыляется.
— Он даже пытался переспать со мной. Он настоящая сволочь.
— Бред!
— Никакой не бред!
Нелли вытаскивает из-под спальника травинку и прихватывает уголком рта.
— Если желаешь знать, он просто жиголо. Не хочу и думать, сколько еще его незаконнорожденных детей живет на свете.
— Я не незаконнорожденная! Я просто его дочь!
— А, ну да, и поэтому он никогда не пробовал тебя найти, так? — Нелли покусывает травинку.
— Он ничего про меня не знал!
— Ты уверена?
Нелли ложится на бок. Я смотрю в темное небо. Тони спал с матерью Нелли. И приставал к Нелли. Я — одна из многих внебрачных детей, которые у него есть. А Нелли — женщина, которой он добивался. Может быть, ребенок, которого она ждет, от Тони? Тогда Нелли станет матерью моего сводного брата или сестры. Я поворачиваюсь к ней.
Глаза ее закрыты — она спит или делает вид, что спит. Прекрасное чувство, которое переполняло меня со вчерашней ночи, потихоньку уходит, оставляя мутное ощущение в животе. Чувство, которое говорит: ты просто жирная девчонка и всегда такой останешься. Как я могла подумать, что может быть иначе. Я ощупываю жирные складки на животе. Ах, если бы их можно было просто отрезать. Я ненавижу их. Я ненавижу это чувство, я ненавижу себя.
Я тихо плачу в спальник. Нелли храпит.
А что такого плохого в том, что Тони спит с кучей женщин? Ведь это классно, что его все хотят. Отец-сволочь все равно лучше, чем отец — жирный коллекционер железнодорожных справочников. Или нет? Я вижу папу в «Данкин Донатс», он читает и набивает рот пончиками, не глядя, что ест. Я вижу ослепительного Тони, сидящего у Фицмартинов в кресле. Вижу папу, идущего рядом со мной в торговом центре, несущего мою гитару. Сияющего от того, что ему удалось сделать меня счастливой.
— Нет, — говорю я темной ночи. — Тони мой отец. И точка.
Совсем продрогнув, я забираюсь поглубже в спальник и натягиваю его до самого носа. Подо мной что-то хрустит. Спальник узок, но я молниеносно сажусь, перекатываюсь на бок и ощупываю землю. Тут все эти мелочи, что Нелли выкинула из своих карманов. Освещаю их неллиной зажигалкой. Скрепки, резинки для волос и старые автобусные билеты Лу Бард. На одном из них что-то написано выцветшими голубыми чернилами. Я поднимаю билет и подношу к огню. «Дорогая Лу, — читаю по-английски. — Я навсегда запомню это путешествие, которое нам не суждено было совершить. С любовью, Элвис».
Солнце светит так ярко, что я слепну даже с закрытыми глазами и просыпаюсь. Переворачиваюсь на другой бок. Нелли лежит рядом и еще спит. Я пихаю ее локтем.
— Нам надо уходить. Пока не пришел какой-нибудь фермер.
Нелли кивает, выползает из спальника и встает. Мы собираем вещи и идем к шоссе. Сегодня все выглядит совсем по-другому, чем вчера ночью, как-то совсем уже не романтично. Теперь мне ясно виден супермаркет, а с другой стороны — фабрики с дымящимися черным трубами.
Выйдя на шоссе, мы кладем вещи на обочину, встаем рядом и, вытягивая руки, выставляем большие пальцы. Уже через три минуты около нас останавливается синий пикап. Из окна выглядывает пожилой мужчина в бейсболке.
— Привет, — говорю я, — вы едете в Мемфис?
Нелли отодвигает меня.
— Доброе утро! — улыбается она. — Куда вы едете?
Мужчина тоже расплывается в улыбке.
— Луисвилл, Кентукки.
— Это то самое направление! — говорю я и поднимаю наши рюкзаки. Нелли идет за мной.
— Никогда не говори, куда тебе надо, спрашивай, куда они едут — это самое основное правило автостопщиков!
— Но ты же сама позавчера спросила Джорджа, едет ли он в Кливленд!
— Это другое, — Нелли берет свой рюкзак.
— Почему?
— Да потому. Джордж не похотливый старик!
Я беру гитару и иду к машине. Нелли идет рядом.
— Это не похотливый старик, это приятный пожилой господин, мне кажется, он подвозил меня в Эри к Государственному парку!
Нелли закатывает глаза.
— Ну конечно… — Она забрасывает вещи в открытый багажник.
Мы садимся в пикап. Я не решаюсь посмотреть в зеркало заднего вида. Но когда мы трогаемся с места, под зеркалом что-то качается. Я приглядываюсь. Это точно она, фигурка Элвиса.
Мужчина молчит. Я снова смотрю на него в профиль: темные бачки, прошитые седыми волосками, маленькие и все же полные губы и ямочка на подбородке. Через час я решаюсь спросить.
— Это вы меня подвозили к Государственному парку в Эри?
Мужчина на секунду поворачивается ко мне.
— Нет. Я никогда не бывал в Эри. Мне больше по душе юг. Я никогда не заезжал южнее Цинциннатти.
Нелли выглядит довольной. Я долго смотрю на водителя. Это точно он! Но почему он не признается в том, что знает меня? А потом я делаю нечто необъяснимое — сама не знаю, что меня дернуло. Я достаю из кармана автобусные билеты и роняю их ему на колени.
— Ой, простите! — извиняюсь я.
Мужчина глядит на свои колени, а потом снова на дорогу. Я уверена, он прочел надпись на билете. Следя за дорогой, он отдает билеты мне.
— Они очень старые. Откуда они у тебя?
— От Лу Бард.
Водитель кивает.
— Никогда не слышал о женщине, которую бы звали Лу Бард.
Но он точно знает, что Лу Бард — женщина!
— Она очень скучает кое по кому, — я не отрываю от него глаз.
— Это грустно, — он коротко взглядывает на меня, и уголок рта его иронично дергается.
— Можно вас спросить? — Мое сердце колотится где-то в горле.
Он снова смотрит на дорогу.
— Послушай, девочка — мне надо сосредоточиться на дороге.
Нелли пихает меня локтем в бок.
— Перестань!
И я замолкаю.
Луисвилл вовсе не так красив, как его название.
Мужчина высаживает нас в центре. Глядя вслед синему пикапу, я чувствую, что упустила самый важный шанс в своей жизни.
— Куда теперь? — Нелли смотрит на меня.
Я пожимаю плечами.
— Понятия не имею.
Нелли вздыхает.
— Я хочу пить, есть и в туалет.
Я открываю портмоне.
— У меня еще осталось десять долларов, а у тебя?
Нелли достает из кармана смятую десятидолларовую бумажку.
— У меня тоже.
— Тогда давай купим что-нибудь поесть и попить и билеты до хайвея?
Нелли кивает. Мы надеваем рюкзаки и идем. Тут везде кафе и рестораны, но все они выглядят такими дорогими, что мы не решаемся войти. Мы уже замедляем ход, и тут Нелли кричит: «Вот оно!», показывая на плакат у кинотеатра. На плакате значится «Ночь „Элвиса“: получи бесплатный Элвис-пакет и выиграй билеты на Элвис-экспресс! Включая бесплатный Элвис-завтрак и ужин, шведский стол — всего за десять долларов! Невероятные цены!»
— Это оно! — радуется Нелли. Это наш туалет, наша постель, еда, питье и билет до Грейсленда!
Я смотрю на плакат.
— А если мы не выиграем? У нас не останется денег на дорогу!
— Мы выиграем, — Нелли тянет меня к кинотеатру.
Я так устала и так хочу есть и в туалет, что иду с ней.
— Давай свои деньги, — командует Нелли, когда мы подходим к кассе. И я отдаю ей последние доллары.
Кассир дает Нелли два билета и два пластиковых пакетика, в которых лежит что-то плюшевое и черное. Нелли держит эту штуку в руках и глядит на нее с отвращением.
— Это еще что такое?
— Бесплатный пакет Элвиса.
Нелли отдает мне оба пакета, берет билеты и идет к лобби. Я иду за ней. Лобби шикарно, с пестрыми, изогнутыми столами и плюшевыми креслами. В углу — буфет. «Бесплатный ужин Элвиса» — надпись на табличке. Мы подлетаем к столу. На нем множество мисочек с массой светло-желтого цвета. «Любимый банановый пудинг короля рок-н-ролла» — поясняет табличка.
— Банановый пудинг? — Нелли с отвращением глядит на мисочки. Я тоже не верю своим глазам. Но я так голодна, что мне все равно. Я накладываю в одноразовую тарелку липкую массу и ем.
Пуддинг просто ужасно сладкий и чуть-чуть отдает бананом. Нелли с интересом смотрит, как я ем, а потом тоже накладывает себе полную тарелку.
Наевшись, мы хотим пройти в кинозал, но человек у входа не пускает нас.
— Что-то не так с нашими билетами? — спрашиваю я у Нелли. Она пожимает плечами.
Человек показывает на свою голову.
— Тут кое-чего не хватает.
Мне тоже так кажется. Но он-то имеет в виду, что это у нас тут кое-чего не хватает.
— Мне очень жаль, вход только для двойников Элвиса!
Парень снова показывает на свою голову, увенчанную черным париком с длинными бачками. На носу у него огромные солнечные очки.
— Ну хорошо, — Нелли тянет меня к туалетам. Встав перед зеркалом, она достает оба пакета Элвиса из моего рюкзака, вытаскивает мохнатый парик и нахлобучивает мне на голову. Потом тянет за бачки и дает мне солнечные очки.
Я водружаю их на нос, гляжу в зеркало и вижу там кого-то в черном парике с торчащими из-под него светлыми волосами, кого-то, кому ужасно велики солнечные очки. А потом рядом появляется близнец, только из-под парика торчат не светлые, а каштановые волосы. Мы с Нелли глядим в зеркало.
— Отлично, — Нелли довольна, — ну, пошли.
На этот раз нас пускают в зал. Там сидит всего несколько человек — все в париках и солнечных очках. Мы с Нелли садимся в первый ряд. Скоро перед экраном появляется человек — тоже в парике и солнечных очках.
— Привет, люди! — кричит он в микрофон. — Привет вам, фанаты Элвиса, собравшиеся здесь, чтобы чествовать своего короля!
Публика безмолвствует.
— Привет, фанаты! — надрывается он.
— Привет! — кричу я ему в ответ.
Он кивает.
— Добро пожаловать на третью длинную ночь Элвиса!
Он делает эффектную паузу, но публика не взрывается аплодисментами.
— Мы собрались здесь, чтобы чествовать Элвиса, его фильмы, его музыку — и его еду!
Я чувствую, как банановый пудинг клокочет в животе.
— И хотя вы все — я знаю это — рады быть здесь, я точно знаю, что еще с большей радостью вы бы хотели оказаться в другом месте.
Человек в парике говорит это так, что я удивляюсь, как после каждого предложения не раздается туш. Кажется, он тоже этому удивляется.
— Вы хотите в Грейсленд! — кричит он в зал. — И знаете что? Вы поедете в Грейсленд! Двое из вас — точно! Эта милая молодая дама поможет мне решить, кто же тот счастливчик, у кого окажутся два билета на экспресс Элвиса!
Он протягивает мне ковбойскую шляпу, в которой лежат бумажки. Нелли пихает меня в бок.
— Это наш шанс! Тебе надо вытащить один из наших билетов!
Я роюсь в бумажках. Их всего пять или шесть, как тут узнать номер наших билетов! Да и честно говоря, я понятия не имею, какие номера стоят на них. Ведущий постепенно теряет терпение. Я достаю бумажку и протягиваю ему.
— И счастливчик… номер семьдесят двадцать пять!
Нелли смотрит на наши билеты. На них написано «7026» и «7027».
— Идиотка! — шипит она мне.
— Ну я же не виновата! — шепчу я в ответ.
Сидящий через несколько кресел от нас парень вскакивает и кричит от радости. Элвис со сцены идет к нему и проверяет номер билета — а потом поздравляет и протягивает выигрыш. Затем он желает всем отлично повеселиться во время длинной ночи Элвиса, и начинается первый фильм. Это «Голубые Гавайи», один из моих любимых фильмов, но я ничего не вижу перед собой.
Мы не выиграли билеты, мы не успеем в Грейсленд. Нелли совсем не смотрит на экран, и через пару минут слышен ее храп. Сначала я хочу разбудить ее, чтобы она не мешала смотреть кино, но потом замечаю, что она далеко не единственная, кто храпит. Мне кажется, что все, кроме меня, спят. В этом есть что-то странное и притягательное — сидеть в полупустом кинотеатре с крепко спящими незнакомцами и смотреть фильмы с Элвисом.
Накатывает усталость. Я уже почти заснула, как вдруг слышны слова, после которых сна уже ни в одном глазу: «Get in». Я смотрю на экран. Красавица-блондинка садится к Элвису в машину. Get in, слышу я снова, get in.
Именно так и сказал пожилой мужчина в бейсболке.
Get in. Я закрываю глаза и слышу Элвиса с экрана.
И мне чудится голос человека, подвозившего нас.
13
Следующим утром длинный стол в фойе кинотеатра заставлен термосами и тарелками с сандвичами.
— Завтрак Элвиса Пресли, — говорит Нелли и приглашающим жестом разводит руки, словно это она все приготовила.
Усталые люди уныло стоят вокруг, пьют кофе и набивают рты сандвичами. Все в париках и солнечных очках. Я смотрю на Нелли. Она еще похожа на Элвиса, хотя ее парик совсем сбился на сторону и теперь напоминает меховую шапку. Бачки торчат справа и слева, словно меховые наушники.
— Принесу тебе чего-нибудь поесть, — она идет к буфету и возвращается с картонным стаканчиком и пластиковой тарелкой, полной сандвичей. — Любимый сандвич Элвиса: жареное арахисовое масло и бананы. Приятного аппетита!
Я ставлю вещи на пол и беру из рук Нелли стаканчик и тарелку. Кофе жидкий и выдохшийся, сандвич — приторно-сладкий и жирный.
Нелли сияет.
— И чтоб без тошниловки!
— Что? — бормочу я с набитым ртом. — Чтоб без чего?
— Я знаю, что ты этим страдаешь, — Нелли озабоченно смотрит на меня, я и не думала, что ее лицевые мускулы вообще способны на такое.
— Что? — переспрашиваю я и вонзаю зубы в мерзкий сандвич, чтоб ничего больше не говорить. Нелли не отрывает от меня взгляд, а я отпиваю кофе и прячусь за стаканчиком.
— Я знаю, что ты этим страдаешь.
— Чем же? — пробиваюсь я сквозь липкую массу из жареного арахисового масла, бананов и кофе.
— Тошнотой. У тебя булимия. Я знаю.
Я стараюсь проглотить то, что у меня во рту.
— Брехня! Я только иногда хочу избавиться от еды, если съела слишком много!
— Вот это и называется булимией. Поверь мне на слово, я-то знаю на собственном опыте.
— Ты? — Если у меня немедленно не получится проглотить эту липкую гадость, она залепит мне рот так, что я больше не смогу говорить.
Больше всего мне хочется пойти в туалет и выплюнуть все это, но тогда Нелли еще больше уверится в том, что права. Я отпиваю еще кофе, сглатываю изо всех сил и наконец чувствую, как комок в горле скользит вниз.
— Да, я, — говорит Нелли, — И поверь мне: кислотой разъедает все. Желудочный сок разъедает рот и горло, все превращается в сплошную рану. Через какое-то время ты по-любому больше не можешь есть, потому что все болит. Конечно, ты все равно ешь. Ты ешь судорожно, одна судорога — десять маленьких сосисок, две упаковки чипсов и три пачки мороженого.
— Но ты же вовсе не толстая!
Нелли оглядывает меня с ног до головы.
— Ты тоже.
Я теряю дар речи. Я не толстая?
Шутит она, что ли?
— А почему же тогда ты мне об этом всегда говорила?
— Ну ты и не худышка.
Ага.
— А еще я заметила, что это твое больное место, — Нелли говорит так по-деловому, словно сообщает, сколько сейчас времени. И только ее руки мнут сандвич, от которого она еще не откусила ни кусочка.