Вторник, вечер
Наконец пришло письмо от мамы. Мадам Ох-беда дала его, когда я вернулась из школы, и я побежала отнести его папе, к мсье Мартине. Мама написала:
«Доехала хорошо. Бедная Лотта сильно болеет. Скучаю по вам всем».
Папа бережно положил письмо в бумажник, а я побежала домой. Рике поджидал меня на лестнице, один-одинешенек, грустный-прегрустный:
— О, вот ты где — я хочу полдник, Лилина!
— Как же, а Эстелла? Она не собирается тебе его дать? Это же ее день!
Он показал пальцем на дверь спальни:
— Она сказала: «Не мешай!».
Я поняла: она готовится к контрольной! Да еще эта история с блинами в обед! И зачем только она решила их стряпать? Мама советовала приготовить:
1. бифштекс
2. жареной картошки
3. салат
Но у Эстеллы засели в голове одни блины, и после школы она взяла 10 франков и побежала на рынок. Эти 10 франков папа ей дал утром. Когда она вернулась, то закрылась на кухне. Я постучалась:
— Может, тебе помочь?
— Нет, нет!
— Накрывать на стол?
— Нет, сегодня мой день!
И так до самого обеда. Вернулся папа:
— Что же это, Лилина — стол все еще не накрыт?
Я все объяснила. Папа побежал на кухню, и я увидела, как посреди тучи дыма трясет сковородку раскрасневшаяся Эстелла.
— Что за запах! А обед?
— Иду, иду!
Эстелла начала медленно накрывать на стол, и папа занервничал. Она сделала нам знак садиться, принесла на большом подносе редиски, пошла на кухню и тут же вернулась с блинами. Рике захлопал в ладоши, а у папы широко раскрылись глаза:
— Но это же десерт! А мясо? А овощи?
— Как же, — говорит Эстелла, — на 10 франков нельзя же, чтоб было сразу все! Можно и так хорошо поесть — здесь по четыре блина каждому!
Папа громко шарахнул кулаком по столу:
— Это не обед — несколько редисок да десерт!
— Но он очень вкусный!
— «Очень вкусный», — передразнил Эстеллу папа. — А что тебе сказала приготовить на сегодня мама?
Эстелла пожала плечами:
— Сегодня распоряжаюсь я!
Папа шлепнул ее по щеке! Она заплакала, и в это мгновение с кухни донесся запах горелого…
— Блины мои! — воскликнула бедная Эстелла.
Поздно! Они уже все почернели.
Мы начали есть те, что уже на столе.
Все откусили по кусочку… блины были такие соленые, что мы не смогли их есть. Папа пришел в ярость, а Эстелла все повторяла:
— Я не умею печь блины…
Тогда я без слов прошла в кухню и на скорую руку нажарила большую тарелку картошки. На этот раз папа успокоился, но Эстелла побелела от ярости. Когда папа ушел, она не захотела мыть посуду, а в четыре часа объявила, что больше не хочет хлопотать по дому. Я завозражала, но в конце концов уступила. Я ее заменила, да еще и пообещала, что послушаю, как она рассказывает уроки.
Она бросилась мне на шею:
— Спасибо, спасибо, сестричка моя дорогая!
И поцеловала меня и подарила красивую синюю резинку — совсем новую. Все это прекрасно, но работы у меня по горло: изложение на завтра, ужин, починка обуви, Рике, который не знает своих глаголов, Эстелла со своей контрольной.
Я сегодня утром тоже писала контрольную — по арифметике, но она не удалась. Эстелла говорит, что для меня это не так важно, как для нее — ведь я все равно никогда не бываю первой.
24, среда, полдень
По арифметике я на предпоследнем месте!
— Очень плохо, Алина, — объявила мадемуазель Делис. — Тебе нужно работать лучше.
Я опустила голову. Как ей объяснить? Жаловаться нехорошо! Папа, когда я ему сказала свое место, рассердился:
— Как тебе не стыдно!
Но тут же спросил:
— На каком ты была в прошлый раз?
— На четырнадцатом.
— Ну ничего, Лилиночка, не плачь. Завтра вернется мама.
Да, мама вернется завтра утром. Какое счастье! Папа собирается пойти встретить ее на вокзал и купить торт с кремом. Мы с Рике от радости пустились в пляс, но Эстелла — нет. Она так и осталась серьезной, потому что плохо написала утром контрольную по географии.
Вот беда! Эстелла ни о чем не думает, кроме своих контрольных!
3 часа
Написала мама: она не приедет. Но это невозможно! Папа сел за стол, он перечитывал письмо и обсуждал его с мадам Петио. Вот что написала мама:
«Бедная тетя не может ни есть, ни спать с тех пор, как на нее свалилось горе. Она лежит в постели вся худая и бледная. Сегодня утром у нее был ужасный кризис. Я вызвала врача, он сделал успокаивающий укол. „Это — нервная депрессия,“ — объявил он. — „Должна пройти, но нельзя оставлять ее одну, особенно со всей этой малышней. Кто-то должен побыть с ней несколько недель.“ „Но у меня никого нет, кроме Минетты,“ — воскликнула тетя Лотта. Я попыталась объяснить врачу, что не могу остаться с Лоттой: у меня ведь у самой семья. Но он сказал: „Увы, мадам, я ни за что не отвечаю!“
И вот, — добавила мама, — я отлично понимаю, как вам трудно, но не могу бросить Лотту».
Еще она написала, что приедет домой только через полтора месяца, а нам на это время нельзя оставаться одним, и она предложила позвать в гости тетю Мими.
«О!» — запротестовали мы, но папа так огорчен, что сам не всегда знает, чего хочет, а чего нет. Мама Петио сказала, что сможет нам помогать, и что нет нужды в тете Мими. Но папа сказал:
— Нет, мамаша Петио, у вас и у самой дел по горло, а у детей с их учебой не может так дальше продолжаться. На Алину только посмотрите! Нет, нет — тетя Мими обязательно должна приехать!
И папа написал тете Мими. Нам грустно. Не из-за тети Мими, а из-за мамы, так и не приехавшей мамы.
25, четверг, 2 часа
Тетя Мими дала телеграмму: она приедет сегодня вечером.
— Очень великодушно с ее стороны, — объявил папа, — и надеюсь, вы понимаете, что в благодарность должны слушаться. А теперь быстро — наведите порядок, милые мои!
Сколько дел! Все взялись за работу: Эстелла, я, мама Петио, Виолетта и мадам Ох-беда, которая спустилась во двор выбить ковры из столовой.
26, пятница, вечер
Очень милая эта тетя Мими! Она подарила нам очень красивый подарок всем трем! Это игра: путешествие по Европе. Ужин очень вкусный: лапша, может, слегка недосолена, но как говорит тетя Мими, это и не плохо. Все это с очень ласковой улыбкой. Единственно, ей все время кажется, будто пахнет газом, и она десять раз посылает нас с Эстеллой на кухню — посмотреть, закрыты ли краники. Мы возвращаемся:
— Да, тетя Мими, закрыты.
Папа говорил с ней о тете Лотте и прочитал письмо мамы; мы видели, что это на нее произвело сильное впечатление, а когда папа начал рассказывать о кризисе тети Лотты, она разразилась слезами:
— Ох, Фернан, довольно, довольно… Я чувствую, что сегодня ночью не смогу уснуть! После смерти моего бедного Анри я не могу слышать ничего печального: я слишком много его навидалась!
И она пустилась рассказывать папе в подробностях про болезнь дяди Анри. Мне было слышно лишь, как папа тихо повторял: «Да, да…», — но видно было, что он не слушает, и когда тетя Мими вдруг спросила: «Что вы об этом думаете, Фернан?» — папа не знал, что ответить.
— Я вижу, Фернан, — сказала тетя Мими, — что вы просто-напросто валитесь с ног от сна, вот и все! Я тоже! Между прочим, где я буду спать?
Спать! Никто даже не подумал о постели для нее — никто! Папе стало стыдно:
— Мими, простите нас, простите, это все из-за хлопот, но мы сейчас быстренько все уладим. Вы можете устроиться у меня в спальне.
Но тетя Мими сама все организовала. Мы с Эстеллой будем спать, как обычно, у себя в спальне, Рике — с папой, а тетя Мими — на кровати Рике.
30, вторник
Тетя Мими все время хлопочет по дому, не приседая ни на минутку — только поесть. Но все теперь как надо, все блестит и каждая вещь на своем месте. Она очень приветлива с папой. Когда он возвращается, она выдвигает ему кресло и, не дав времени открыть газету, начинает с ним говорить, «чтобы отвлечь».
— Да, да, — говорит папа, — конечно… — и пытается прочесть хоть один заголовок, но тетя Мими берет его за руку:
— Как вы молчаливы, Фернан! Вы устали? У вас болит голова?
— Да нет же, Мими.
— Тогда вас все еще беспокоит смерть вашего бедного брата?
Папа уверяет, что все хорошо, и что ему ничего не нужно. Это правда мило, очень мило, и за нами хороший уход. На каждый обед тетя Мими готовит новое блюдо. Мы едим много и когда доходит очередь до сладкого, то на него уже почти не остается сил. А кроме того, за стол садятся точно в четверть первого. Тетя Мими не любит, когда мы опаздываем.
Но вот какая история приключилась с вазой Эстеллы.
Когда в субботу Эстелла вечером вернулась из школы, то увидела, что ее ваза стоит на камине в столовой. Она бросила сумку и побежала вернуть ее к себе на туалетный столик. Но когда после полдника мы вернулись из кухни, то ваза опять стояла на камине.
— Это что еще такое? — крикнула Эстелла.
И уже собралась вернуть ее на место, когда вошла тетя Мими с вязаньем в руках.
— Маленькая моя, — сказала она своим спокойным голосом, — сделай одолжение — верни вазу на место.
— Но ведь, — запротестовала Эстелла, — у нее место — как раз на туалетном столике, и эта ваза — моя, я ее выиграла — спросите у Алины!
— Да-да, конечно, — говорю я, — и…
Тетя Мими не пожелала меня слушать:
— Я понимаю, но вазу с цветами никогда не ставят на туалетный столик.
— Мама разрешила!
— Ты поняла меня, Эстелла?
Эстелла с вазой в руках побежала к нам в спальню; тетя Мими ее догнала, ухватилась за вазу, которую Эстелла сжимала в руках, ее глаза сверкали, она была в ярости. Одна потянула, другая тряхнула и… красивая ваза упала на пол и разбилась на мелкие кусочки.
— Ой, — вскрикнула Эстелла и закрылась у себя в спальне; она плакала, плакала…
Тетя Мими ничего не сказала. Она аккуратно подмела все осколки вазы, а потом пошла в магазин. Вечером, когда Эстелла села за стол — что она увидела рядом со своей тарелкой?
Великолепную вазу из хрусталя!
После мгновения тишины Эстелла пробормотала совсем тихо: «Спасибо». Тетя Мими покачала головой:
— Не за что, девочка моя маленькая — ты видишь: все образуется. И поставь ее, пожалуйста, на камин.
Снова наступила тишина.
Эстелла смотрела на тетю Мими, тетя Мими — на Эстеллу, обе были холодны и вежливы. А потом Эстелла вдруг пожала плечами и, ничего не говоря, поставила вазу на камин. Но весь ужин она не проронила ни слова, а вечером у нас в постели она двадцать раз мне повторила, что терпеть не может тетю Мими и хоть бы та заболела «бери-бери» (это такая болезнь, которую они прошли по естествознанию). Она была очень ласкова со мной — поцеловала, прежде чем уснуть. Это все потому, что она скучает по маме и ей нужно, чтобы я ее очень любила, но мне все равно приятно.
3 апреля, суббота
Вчера у выхода из школы меня с грустным лицом поджидала Эстелла:
— Я по географии — седьмая!
— Но это же не плохо! Вот бы мне стать седьмой!
Но ее это совсем не утешило и за обедом она почти ничего не ела.
— Этот ребенок слишком много думает об оценках, — объявила тетя Мими. — Разве можно прийти в дурное настроение из-за места, которое совсем недурно?
— Так ведь, — сказал папа, гладя по голове Эстеллу, — она в классе всегда первая.
И мы стали говорить об успехах Эстеллы. Тетя Мими слушала нас с интересом.
Наконец спросила:
— А остальные? Алина? Она тоже хорошо учится?
Папа мгновение поколебался:
— Она очень старается.
И посмотрел на меня с нежностью. Но я не захотела ничего скрывать, рассказала про свои места, как я была предпоследней по арифметике.
— А мне, — добавил Рике, — это почти все равно — особенно, по арифметике.
— Понятно, понятно, — сказала тетя Мими, — значит, это Эстелла у вас — гордость семьи?
— Да, да, — сказали мы с Рике.
Наконец бедная Эстелла успокоилась и жалобным голосом проговорила:
— Мне все же хотелось бы немножечко сыра…
Потом она очень приветливо себя вела с тетей Мими, чтобы показать, будто забыла про историю с вазой.
— Мой дорогой Рике, — продолжала тетя Мими, — ты очень сообразителен — разве ты не хочешь получить хорошую отметку? У тебя завтра есть арифметика?
— Да, да.
— Ну, тогда послушай, мальчик мой: если вернешься с хорошей отметкой, я тебе кое-что подарю.
— Спасибо, спасибо, тетенька — вот увидишь, я обещаю получить завтра хорошую отметку.
Даже не доев сладкого, он побежал учить уроки. Вечером он подошел ко мне:
— Проверишь меня, Лилина?
Он рассказал все без ошибки и раскраснелся от радости:
— Как ты думаешь: что мне подарят? Я очень хочу красный поезд — как у Габриэля, но с вагончиком и с туннелем!
Назавтра, придя на обед, он прыгал, плясал, орал: получил хорошую отметку!
— Очень хорошо, — сказала тетя Мими. — Я купила тебе подарок.
Она подала ему очень красивый сверток — для поезда, правда, маловатый.
— Это, наверно, коробка красок, — прошептал мне Рике, — а может, шоколадка!
От нетерпения у него не получалось вскрыть сверток; я ему помогла, и достала из свертка… серую книжицу: «Арифметика без слез», — с картинкой на обложке: школьник, плачущий у покрытой числами доски. А сама книжка была полна задачек!
Рике взял книжку и посмотрел на нее, повесив нос.
— Ну что же ты? — сказал папа. — Что нужно сказать доброй тете?
— Да нет, это, конечно, еще не все…
— Прекрасно, — сказала тетя Мими и ушла на кухню.
Папа заругал Рике: нельзя так отвечать родной тете. В конце концов, Рике пошел на кухню и поцеловал тетю Мими, а та в ответ несколько суховато улыбнулась.
Ему было грустно, и я посадила его себе на коленки.
— Лилина, — сказал он тихо-тихо, — расскажи мне сказку про трех медведей!
К нам подошла Эстелла с рисунком, который ей нужно было дорисовать — она хотела показать его мне. Мы чувствовали себя очень сплоченными все трое. Я сказала себе, что не позабуду этот миг никогда.
6, вторник
Тетя Мими все переменила у нас дома: солонка исчезла, часы «без десяти шесть» теперь идут, и когда я сижу за столом, меня завораживает, как у них поворачиваются стрелки. И Рике, как я, смотрит на них с грустью.
Понемногу тетя Мими стирает следы присутствия мамы. Маленький столик из ее спальни, ножницы, шкатулку для шитья тетя Мими перенесла в столовую; на камине больше нет фотографий.
Правда тетя Мими нас балует. Она подарила нам еще по подарку: Эстелле — красивый воротничок, Рике — зеленый шарик, а мне — великолепное ожерелье с красными бусинками.
Еще одна очень важная новость: мадемуазель Делис нас всех пригласила в гости к себе домой на полдник — в каникулы!
— А где живет мадемуазель Делис? — спрашивали мы друг у дружки на перемене. — На какой улице, на каком этаже?
И Жаклина Муш знает: улица Жуфруа, 28, четвертый этаж, а занавески на окошках — желтые. Это должно быть великолепно! Но почему занавески? Не может быть, что она такая же, как все: ест, пьет, спит или чистит зубы и корчит гримасы из-за щетки, — совершенно невозможно. Мне кажется, она всегда должна оставаться такой, как есть: в своем розовом шарфике, светлой блузке, с приятным смехом.
Когда я рассказала про приглашение Эстелле, та рассердилась.
— А почему это ей не пришло в голову, когда у нее в классе училась я? — заметила она сухо.